«И Крист подумал: Миролюбов прав. Это слишком русское счастье — радоваться, что невинному дали пять лет. Ведь могли бы дать десять, даже вышака», — записал Шаламов, точно уловив наш странный навык утешаться суровой мерой, потому что могло быть хуже. Колыма давно превратилась из географического наименования в состояние, где любая доля смягчения уже кажется благодатью. И в этом холодном «счастье» мы остаёмся до сих пор, словно приговор, произнесённый в прошлом, всё ещё довлеет над нами.
30 октября, День политического заключённого, — дата, которая не имеет ни официального цвета, ни обязательного звучания, но она словно шрам, который не скроешь, как бы ни хотелось. Этот день — не памятник былым репрессиям, а скорее метка для современников, чтобы они понимали, чем живёт их страна. Он не о вчерашних фигурах и не о записках из ГУЛАГа, а о тех, кто сегодня в своём городе, на своей улице может стать чужим — просто потому, что так того требуют общественный порядок и спокойствие.
Мы будто бы пережили лагеря — они же остались в прошлом? Только Колыма не растворилась ни в пространстве, ни в мышлении. Страна живёт по негласному договору: не вслух, но каждый знает, где проходит та черта, за которую лучше не заходить. Никакой показной жестокости, только в отношении самых «непонятливых» — а так даже наоборот, зачастую вежливое, почти деликатное предостережение, к которому все давно привыкли. И когда кому-то дают «пятёрку» вместо «десятки», это кажется практически проявлением заботы — чем не гуманизм?
Страх напоказ уже не особенно и нужен — правила давно вшиты в повседневность, как неаккуратные швы на одежде: глаз это не радует, но зато все знают, как высоко смотреть, насколько громко говорить и когда лучше промолчать.
Теперь молчание — валюта, которой каждый оплачивает спокойствие. И каждый новый приговор — ритуал, поднимающий вопрос: «Ну а что ты хотел? Хорошо хоть, что хуже не получилось». Принимая такие условия, мы будто бы укрепляем своё право на иллюзию «русского счастья» — веру в то, что могло бы быть хуже, а потому, мол, не так уж всё и плохо. Лагерь как будто бы и не исчезал, его уже настолько обжили, что зачастую можно обходиться и без тюремных стен и вышек — они для самых непонятливых, громких и раздражающих.
Шаламов знал, что память — это не просто мемориал и не только список имён, но сама суть противостояния. Мы помним не ради трагической мелодии, а чтобы среди этой управляемой тишины не позволить правде раствориться, как если бы её никогда и не было.
«И Крист подумал: Миролюбов прав. Это слишком русское счастье — радоваться, что невинному дали пять лет. Ведь могли бы дать десять, даже вышака», — записал Шаламов, точно уловив наш странный навык утешаться суровой мерой, потому что могло быть хуже. Колыма давно превратилась из географического наименования в состояние, где любая доля смягчения уже кажется благодатью. И в этом холодном «счастье» мы остаёмся до сих пор, словно приговор, произнесённый в прошлом, всё ещё довлеет над нами.
30 октября, День политического заключённого, — дата, которая не имеет ни официального цвета, ни обязательного звучания, но она словно шрам, который не скроешь, как бы ни хотелось. Этот день — не памятник былым репрессиям, а скорее метка для современников, чтобы они понимали, чем живёт их страна. Он не о вчерашних фигурах и не о записках из ГУЛАГа, а о тех, кто сегодня в своём городе, на своей улице может стать чужим — просто потому, что так того требуют общественный порядок и спокойствие.
Мы будто бы пережили лагеря — они же остались в прошлом? Только Колыма не растворилась ни в пространстве, ни в мышлении. Страна живёт по негласному договору: не вслух, но каждый знает, где проходит та черта, за которую лучше не заходить. Никакой показной жестокости, только в отношении самых «непонятливых» — а так даже наоборот, зачастую вежливое, почти деликатное предостережение, к которому все давно привыкли. И когда кому-то дают «пятёрку» вместо «десятки», это кажется практически проявлением заботы — чем не гуманизм?
Страх напоказ уже не особенно и нужен — правила давно вшиты в повседневность, как неаккуратные швы на одежде: глаз это не радует, но зато все знают, как высоко смотреть, насколько громко говорить и когда лучше промолчать.
Теперь молчание — валюта, которой каждый оплачивает спокойствие. И каждый новый приговор — ритуал, поднимающий вопрос: «Ну а что ты хотел? Хорошо хоть, что хуже не получилось». Принимая такие условия, мы будто бы укрепляем своё право на иллюзию «русского счастья» — веру в то, что могло бы быть хуже, а потому, мол, не так уж всё и плохо. Лагерь как будто бы и не исчезал, его уже настолько обжили, что зачастую можно обходиться и без тюремных стен и вышек — они для самых непонятливых, громких и раздражающих.
Шаламов знал, что память — это не просто мемориал и не только список имён, но сама суть противостояния. Мы помним не ради трагической мелодии, а чтобы среди этой управляемой тишины не позволить правде раствориться, как если бы её никогда и не было.
BY Сон Сципиона | ЦРИ
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
"And that set off kind of a battle royale for control of the platform that Durov eventually lost," said Nathalie Maréchal of the Washington advocacy group Ranking Digital Rights. Ukrainian President Volodymyr Zelensky said in a video message on Tuesday that Ukrainian forces "destroy the invaders wherever we can." NEWS Elsewhere, version 8.6 of Telegram integrates the in-app camera option into the gallery, while a new navigation bar gives quick access to photos, files, location sharing, and more. Update March 8, 2022: EFF has clarified that Channels and Groups are not fully encrypted, end-to-end, updated our post to link to Telegram’s FAQ for Cloud and Secret chats, updated to clarify that auto-delete is available for group and channel admins, and added some additional links.
from us
