Перечитала, готовясь к очередному выпуску "Закладки", воспоминания Надежды Александровны Тэффи. Вот, например, автор приезжает в 1919 году из темной, страшной, голодной Москвы в относительно сытый и пока благополучный Киев.

"На Крещатике прогуливаются многие без вести пропавшие. Вот общественный деятель, который месяц тому назад говорил мне, раздувая ноздри, что мы не должны уезжать, что мы должны работать и умереть на своем посту.
— А! А как же ваш пост? — неделикатно окликаю я его. Он краснеет и решает шутить:
— Слишком испостился я на своем посту, дорогая! Вот
подправлюсь немножко, а там посмотрим.
А глаза бегают, и не видно, в какую сторону они посмотрят..."

Сто лет прошло. Все изменилось, ничего не меняется.

Дорогие друзья, если вы в Ереване, то смотрите, что у вас там будет - переводчики Виктор Сонькин и Александра Борисенко расскажут, как вообще работает переводчик художественной литературы и что это за занятие такое во времена DipL и ChatGPT.

Виктор и Александра переводили (нам всем на радость) Джулиана Барнса и Ханью Янагихару, Дэниела Мейсона и Патрицию Данкер, Александра много лет преподает художественный перевод в МГУ и Вышке, а Виктор, напротив того, автор книги "Здесь был Рим", за которую получил премию "Просветитель". А если в подарок на какие-то двунадесятые праздники вы покупали родным и близким нарядные антологии восхитительного детективного винтажа "Не только Холмс", "Только не дворецкий" и "Криминальное чтиво", то это тоже Борисенко с Сонькиным придумали, спродюсировали, собрали и отредактировали.

Ну, и что, пожалуй, в данном конкретном случае даже важнее, оба они потрясающие лекторы, веселые рассказчики и мудрые объяснятели.

В общем, вам очень надо, идите обязательно

А заодно, чтоб два раза не вставать, позволю себе обратить ваше внимание на площадку "АртЛав", на которой все это будет происходить и которую открыли в прекрасном Ереване мои не менее прекрасные друзья. Здесь будут мастер-классы, студия керамики, книжные встречи и вообще много такого, что худо-бедно позволяет если не развеять ночь, то хотя бы временно ее превозмочь, как выражался некогда мой любимый писатель в переводе Андрея Кистяковского. Даст бог, когда-нибудь буду в "АртЛав" и я, а вы пока подпишитесь на их канал, чтобы не пропустить этот момент всякое интересное.

Тем временем Букеровскую премию по литературе вручили вчера английской писательнице и поэтессе Саманте Харви за ее роман "Orbital", который, как пишет коллега Наталья Ломыкина, выйдет и на русском (дай-то бог). Этот роман я не читала, зато хорошо помню другой ее роман, "Ветер западный", вышедший в издательстве "Фантом-Пресс" в переводе Елены Полецкой.

Поскольку издание "Медуза", для которого я писала на него рецензию, теперь объявлено чертом в ступе, позволю себе процитировать свой тогдашний текст - ну, а вы, если захотите, без труда найдете оригинал.

"Прямо накануне Великого поста средневековая английская деревушка Оукэм просыпается и обнаруживает, что лишилась самого богатого, предприимчивого, образованного и щедрого своего обитателя. Вечером Том Ньюман веселился на свадьбе сестры священника, а наутро сгинул в волнах местной реки, раздувшейся из-за весеннего половодья: то ли случайно соскользнул в воду, то ли решил свести счеты с жизнью, то ли стал жертвой злого умысла. Даже тела его не удалось найти — только воспитанник Ньюмана обнаружил в прибрежных камышах изорванную рубаху своего благодетеля.

Меж тем над деревней сгущаются тучи: на ее плодородные земли давно зарятся монахи из соседнего монастыря, прибывший из соседнего города в Оукэм церковный начальник подозревает крамолу среди прихожан, а местный лорд, которому вроде бы сама судьба отвела роль защитника смиренных земледельцев, не более чем безвольный фантазер. И теперь от того, насколько оперативно оукэмцы выяснят, что же стряслось с Томом Ньюманом, напрямую зависит их будущее.

Повествование в романе ведется от лица молодого священника Джона Рива, которому по большей части приходится разбираться с произошедшим, и выстроено оно от конца к началу: мы встречаемся с героями в Блинный вторник, венчающий Масленицу, а расстаемся четырьмя днями ранее, в Прощеную субботу, когда, собственно, пропадает Том Ньюман. Подобная структура сразу обозначает тщетность любых надежд на «нормальное» развитие детективной интриги. Несмотря на то, что в центр романа Саманты Харви в самом деле помещено убийство, а в финале читатель получит подобие разгадки произошедшего, «Ветер западный» точно не детектив в привычном смысле слова. Подлинное пространство действия в нем — душа главного героя, а основной сюжет — происходящие в этой душе метания, которые мы наблюдаем в обратной перспективе, к слову сказать, столь характерной для средневековой иконографии.

На самом поверхностном уровне «Ветер западный» очень созвучен сегодняшнему восприятию Средних веков — тому, за формирование которого в российских реалиях более всех ответственны, пожалуй, создатели паблика «Страдающее Средневековье». Английский XV век предстает здесь в обличье одновременно гротескном, жутковатом, скабрезно-площадном и вместе с тем выспренно духовном. В дремучем и нищем мире Саманты Харви, где банальная печь в доме маркирует изрядный достаток, нет места возвышенной рыцарственности (тут и рыцарей-то никаких нет), а вся эстетика романа восходит к знаменитой картине Питера Брейгеля «Битва Масленицы и Поста».

Однако узнаваемый и если не комфортный, то во всяком случае привычный уже исторический антураж служит оболочкой для персональной трагедии в духе скорее Достоевского, нежели Чосера или Рабле. Читатель довольно скоро откроет для себя, что главный герой «Ветра западного», священник Джон Рив — рассказчик не вполне надежный. Джон изнемогает под весом чужих ожиданий, и эта непосильная ноша вынуждает его совершать одну ошибку за другой. Хуже того, в душе Джона бушуют собственные демоны, и это обстоятельство поддает жару в той геенне огненной, куда он и без того ввергнут.

Слабый человек, волей слепого случая ответственный за судьбу многих; вечный неудачник, вынужденный положиться на удачу; трус, попавший на передовую; изуверившийся грешник, вынужденный полагаться на праведность и веру других, — драма Джона Рива разворачивается сразу в нескольких направлениях, и следить за этим потаенным и мучительным процессом ничуть не менее, а, пожалуй, куда более интересно, чем за выяснением обстоятельств гибели Тома Ньюмана".

Ох, господи, какое горе... Человек-эпоха и символ Москвы-которой-нет. Теперь уж непонятно, была ли она в самом деле, та небесная Москва, или примерещилась, но если была, то зримым земным ее воплощением был Алексей Зимин. Светлая память, вечный покой, как же это все неправильно и несправедливо.

Шли годы, а я продолжала обживать и исследовать пространство "Гарри Поттера", постоянно выискивая и высматривая в нем что-то новенькое. В декабре полечу делиться этим новеньким в Белград, поэтому если у вас свободен вечер 10 декабря, то приходите послушать. Расскажу про спрятанных в книгах Роулинг Хитклифа и Кэтрин из "Грозового перевала" Эмили Бронте, о Горацио Уолполе и его страннейшем замке Strawberry Hills, о святом Мунго и о том, что такого хорошего он сделал для мира волшебников, что в его честь назвали больницу, а еще о страшном заклятии "авада кедавра" и о злосчастных Оресте и Электре - детях из семьи Атридов, которые, похоже, тут вообще ни при чем.

Я, конечно, еще напомню ближе к делу, но говорят, что билеты расходятся бодро, поэтому слишком уж не медлите.

В мире удивительных фактов. Антония Байетт очень любила и ценила Терри Пратчетта, но при этом очень не любила и довольно жестко критиковала Джоан Роулинг.

Думаю, в Пратчетте она видела нечто бесконечно от себя далекое и в силу этого поддающееся объективной оценке. В Роулинг же, насквозь пропитанной тем же питательным раствором британской классики XIX века, что и она сама, Байетт видела в некотором смысле свое отражение, только в уцененном, упрощенном варианте, в силу как раз таки упрощенности пользующееся всенародной любовью.

Это внешнее сходство, эта концептуальная близость затуманивала ее взгляд и делала неприятие "Гарри Поттера" особенно острым - примерно так автор оригинала презирает того, кого считает создателем подделки. И это же самое сродство, как мне кажется, не позволило Байетт посмотреть на книги Роулинг с той доброжелательной и умной справедливостью, которую она находила в своем сердце для Пратчетта.

"Это было самое прекрасное время, это было самое злосчастное время, – век мудрости, век безумия, дни веры, дни безверия, пора света, пора тьмы, весна надежд, стужа отчаяния, у нас было все впереди, у нас впереди ничего не было, мы то витали в небесах, то вдруг обрушивались в преисподнюю, – словом, время это было очень похоже на нынешнее, и самые горластые его представители уже и тогда требовали, чтобы о нем – будь то в хорошем или в дурном смысле – говорили не иначе, как в превосходной степени".

Чарльз Диккенс, Повесть о двух городах

Ура!

В последние пару лет книги о позднем СССР стали одновременно и guilty pleasure, и источником поддержки и утешения. Всматриваясь в то время, местами трагически схожее с нашим, мы видим, что, с одной стороны, и тогда была жизнь - счастливая, несчастная, разная, а с другой, что оно казалось невероятно стабильным, а потом вдруг рррраз - и кончилось. Собрала в своем новом обзоре для Youtube хороший нон-фикшн о жизни в Советском Союзе незадолго до его падения.

Когда-то в предпредыдущей жизни в журнале по популярной психологии, где я тогда работала, я вычитала мудрую мысль какого-то коуча. Он рассказывал, как важно найти свою «мантру» - особую фразу, в которой мы будем черпать энергию. К поп-психологии я тогда относилась очень снисходительно (вероятно, от того, что работала в посвященном ей журнале), поэтому иронически хмыкнула и выкинула из головы – много ее тогда было, той поп-психологической мудрости в моей жизни.

А потом, уже где-то на старте следующей, то есть предыдущей, жизни, я обнаружила, что в моем случае оно и правда так работает. Мозг выцепляет или сам конструирует какую-то фразу, которая странным образом помогает жить. Иногда это может быть что-то совсем простое – например, из самого темного периода моей жизни мне помогла выбраться фраза «я не могу». А иногда что-то более длинное и затейливое – чаще всего (как и все в моей жизни) заимствованное из книг.

Когда кажется, что кругом одна война, ненависть и по-другому быть не может, что это и есть норма, достаточно произнести строчку из лермонтовского «Валерика» «под небом места много всем» - и как будто очнулся от дурного сна. Что, какая норма? Серьезно? Фразы из «Властелина колец» дают силы надеяться. Из античной поэзии – видеть, что ты не уникален в своих горестях, а просто идешь дорогой, по которой ходило множество хороших людей до тебя (особенно надежен в этом смысле, кстати, Гораций – поищите, обязательно найдете что-то и для себя). Выспренное Ахматовское высокомерие служит поддержкой в отчаянии. «Гарри Поттер» показывает, как искть свет внутри себя. Пушкин – просто на любой случай, и для светлых моментов, и для темных. Горькая ирония Тэффи – оберег от одиночества… Мы все оказались на страницах учебника истории, но он еще может закончиться хэппи-эндом. В любом случае - мы все это переживем, потому что мы про это уже читали.

Я не называю свои слова и строчки «мантрами» - со времен предпредыдущей жизни мое отношение к поп-психологии не слишком изменилось. Мне нравится слово «заклинание», потому что мои фразы и правда высвобождают в душе что-то такое, на что можно опереться. А иногда найденные мною заклинания «работают» и для других.

Читатель ждет уж рифмы «розы», то есть панчлайна или, как говорят маркетологи, «призыва». Панчлайна пока не будет, а призыв – да, вот он. Подпишитесь на этот аккаунт в запрещенной соцсеточке, и со временем мы расскажем, что это за история с заклинаниями и при чем тут я.

Ну, и картиночка - так сказать, для привлечения внимания и большей загадочности.

Просто хочу напомнить, что пока мы живем свою уж какую бог послал жизнь худо-бедно на свободе, олимпийский чемпион, легкоатлет Андрей Борисович Перлов, отец нашей любимой переводчицы с китайского Алины Перловой, сидит в СИЗО за преступление, которого не было. Повторюсь: не то, чтобы виноват был кто-то другой, нет. Не было самого преступления. Из следственных действий за восемь месяцев - один допрос, одна "очная ставка" и много-много предложений поехать на СВО (на всякий случай, Андрею Борисовичу скоро 63 года).

Морали никакой нет и быть не может (ну, кроме очевидной - российское правосудие утратило право называться таковым), равно как нет и призыва - к чему тут особо призовешь. Мне просто кажется правильным об этом не забывать.

Для тех, кто спешит узнать, что же мы с Екатериной Михайловной думаем о воспоминаниях Надежды Александровны Тэффи (ну, или просто очень хочет поддержать наш проект материально), открыт ранний доступ к седьмому выпуску подкаста "Закладка". Смотрите и слушайте на удобных вам платформах - мне кажется, в этот раз вышло особенно утешительно. Поэтому если вам немного тревожно, то не преминьте.

Выученная беспомощность и безусловное принятие любого начальственного бреда - не единственная стратегия сегодня, как бы напоминают нам прекрасные и отважные люди, причастные к детскому книгоизданию. Для тех, кто пропустил предыдущие серии (немного, честно сказать, потеряли), сообщаю, что Око Саурона Государственной Думы обратилось на детскую литературу, в которой - сюрприз! - обнаружилась сплошная толерастия, пацифизм и прочая деструктивная идеология.

Вместо того, чтобы сразу сдаваться, коллеги написали открытое письмо - за что им честь, хвала и личная благодарность.

В книге Эцу Итагаки Сугимото "Дочь самурая" (несмотря на заезженное название страннейшей и интереснейшей) вычитала, что в Японии эпохи Мэйдзи бывших самураев в уличной толпе узнавали по тому, что левое плечо было у них чуть ниже правого. "Как бывает у тех, - пишет Сугимото, - кто некогда носил два меча".

А вот если кто в Москве, то смотрите, что будет в Переделкино в ближайшее воскресенье, 24 ноября! Издательский проект "Лёд", выпустивший, дай им бог здоровья, восхитительный "Горько-сладкий эрос" Энн Карсон с моим скромным предисловием, проводит свой первый фестиваль. Меня там, увы, не будет, но презентовать и обсуждать книжку Карсон будет абсолютно прекрасная компания - Максим Амелин (поэт и переводчик античных текстов) и Любовь Сумм (филолог-классик, переводчик) под руководством Алины Климкиной — ведущего редактора «Льда».

Приходите к 14.30 - впрочем, там весь день много интересного. Вход, как на большинство переделкинских мероприятий, бесплатный, но надо зарегистрироваться.

В прошлом посте опечаталсь - вместо 24 ноября автоматически написала "февраля". Конечно же, фестиваль будет в ноябре. Что же до 24-го числа, то оно теперь навсегда февраля, что с ним ни делай.

12 миллионов штрафа - огромная сумма даже для такого гиганта как ЭКСМО-АСТ. Я не алармист, но это прямо очень плохая новость. Дорогие коллеги, держитесь, пожалуйста. Можно сколько угодно говорить, как важны маленькие независимые издательства (очень важны, кто спорит), но вообще-то отрасль держится на вас.

Написала для "Кинопоиска" о книге Эцу Инагаки Сугимото "Дочь самурая". Не могу сказать, что книга огонь - тут нужно какое-то другое слово. Но давно я ничего не читала с таким живым и персональным интересом. Мне кажется, всем людям, доброю ли волей, злой ли сменившим место жительства или только примеряющим на себя такую возможность когда-нибудь в будущем, будет очень, очень полезно. Что там, простите за обесценивание, наши скромные переезды и миграции, вот у Эцу в 80-е годы XIX века - это да.

Едва ли не чаще всего филологам и литературоведам приходится отвечать на вопрос, куда же подевались подлинно великие писатели? Почему сегодня мы не видим новых Пушкиных, Толстых, Достоевских, Шекспиров?..

Самый простой ответ на этот вопрос - писатель измельчал. Но я точно знаю, что дело не в этом. Писатель - не только свободный творец, но и производная от своего времени и общественных настроений вокруг.

О том, как менялась писательская профессия от эпохи к эпохе, откуда взялись и куда делись писатели-суперзвезды, и почему сегодня нам кажется, что с литературой что-то не так, расскажу на главной сцене Лимасольской книжной ярмарки завтра, 23 ноября в 14.00.

Если вы на Кипре, приходите - это в старом городе, в Carob Mill. Ярмарка в целом интересная - ну, и повидаемся.

Обещают синхронный перевод, так что англоговорящих друзей тоже берите.