ДБ сравнивает два перевода «Зази в метро» Раймона Кено: перевод Леонида Цывьяна 2002 года и вариант, выполненный в 1992 году целой бригадой переводчиц, оказавшихся довольно стыдливыми; избранная Цывьяном манера отчаянного подражания заведомо непереводимому оригиналу кажется натужной, но по крайней мере нам становится понятно, «в каких местах смеяться». АТ прочитал – и перечитал – повесть «Две Ревекки» Михаила Кузмина, наслаждаясь стилем великого эстета и удивляясь жёсткости и логичности выстроенного им повествования. МК взялся читать беларуский перевод мемуаров Соломона Маймона, ожидая от этого записного идеалиста пространных размышлений «за жизнь», но вместо этого оказался посреди детально и строго описанной политэкономической панорамы жизни евреев в Речи Посполитой; что, впрочем, закономерно: ведь Маймон известен в первую очередь тем, что указал Канту на недостаточную строгость его обоснования возможности и принципов познания, да так убедительно, что Кант признал его единственного равным себе.
ДБ сравнивает два перевода «Зази в метро» Раймона Кено: перевод Леонида Цывьяна 2002 года и вариант, выполненный в 1992 году целой бригадой переводчиц, оказавшихся довольно стыдливыми; избранная Цывьяном манера отчаянного подражания заведомо непереводимому оригиналу кажется натужной, но по крайней мере нам становится понятно, «в каких местах смеяться». АТ прочитал – и перечитал – повесть «Две Ревекки» Михаила Кузмина, наслаждаясь стилем великого эстета и удивляясь жёсткости и логичности выстроенного им повествования. МК взялся читать беларуский перевод мемуаров Соломона Маймона, ожидая от этого записного идеалиста пространных размышлений «за жизнь», но вместо этого оказался посреди детально и строго описанной политэкономической панорамы жизни евреев в Речи Посполитой; что, впрочем, закономерно: ведь Маймон известен в первую очередь тем, что указал Канту на недостаточную строгость его обоснования возможности и принципов познания, да так убедительно, что Кант признал его единственного равным себе.
The channel appears to be part of the broader information war that has developed following Russia's invasion of Ukraine. The Kremlin has paid Russian TikTok influencers to push propaganda, according to a Vice News investigation, while ProPublica found that fake Russian fact check videos had been viewed over a million times on Telegram. The company maintains that it cannot act against individual or group chats, which are “private amongst their participants,” but it will respond to requests in relation to sticker sets, channels and bots which are publicly available. During the invasion of Ukraine, Pavel Durov has wrestled with this issue a lot more prominently than he has before. Channels like Donbass Insider and Bellum Acta, as reported by Foreign Policy, started pumping out pro-Russian propaganda as the invasion began. So much so that the Ukrainian National Security and Defense Council issued a statement labeling which accounts are Russian-backed. Ukrainian officials, in potential violation of the Geneva Convention, have shared imagery of dead and captured Russian soldiers on the platform. In this regard, Sebi collaborated with the Telecom Regulatory Authority of India (TRAI) to reduce the vulnerability of the securities market to manipulation through misuse of mass communication medium like bulk SMS. That hurt tech stocks. For the past few weeks, the 10-year yield has traded between 1.72% and 2%, as traders moved into the bond for safety when Russia headlines were ugly—and out of it when headlines improved. Now, the yield is touching its pandemic-era high. If the yield breaks above that level, that could signal that it’s on a sustainable path higher. Higher long-dated bond yields make future profits less valuable—and many tech companies are valued on the basis of profits forecast for many years in the future. However, the perpetrators of such frauds are now adopting new methods and technologies to defraud the investors.
from sa
