Мария Землянова
***
пиратская запись, транслированная
на радио мария:
ладаном пахнет и богема
суетится — сообщает наша корреспондентка
морская птица удерживает клювом
мочку уха, скусывая перламутровую серьгу
от нежности
— сплю, и зоны бедствия обращаются
как в вольном переводе
сухие тёплые ладони, в которых меня
переносят от места к месту
странствие с карандашом в опустевшем
саду языка
или olga sedakova studies?
— сейчас зима
день прячется за ветками
но немного ещё — и (возможно)
воспарит то небо,
что лежало тяжелым на наших плечах
перелётные ангелы придут на манок
мы узнаем, это произойдёт и всё
тг-канал Марии Земляновой
#выбор_константина_шавловского
***
пиратская запись, транслированная
на радио мария:
ладаном пахнет и богема
суетится — сообщает наша корреспондентка
морская птица удерживает клювом
мочку уха, скусывая перламутровую серьгу
от нежности
— сплю, и зоны бедствия обращаются
как в вольном переводе
сухие тёплые ладони, в которых меня
переносят от места к месту
странствие с карандашом в опустевшем
саду языка
или olga sedakova studies?
— сейчас зима
день прячется за ветками
но немного ещё — и (возможно)
воспарит то небо,
что лежало тяжелым на наших плечах
перелётные ангелы придут на манок
мы узнаем, это произойдёт и всё
тг-канал Марии Земляновой
#выбор_константина_шавловского
Самый нежный, самый близкий текст уходящего января.
“Радио Мария”, как сообщает Википедия, была основана католиками-активистами в Италии 1983 году, в год моего рождения, а когда в Томске родилась авторка этого текста, оно уже девять лет как вещало в России. Имеет ли это значения для моей интерпретации текста Марии Земляновой? Важно ли, что такое радио существует на самом деле, его название совпадает с именем поэтессы, а пространство его вещания - отчасти пересекается с ее жизненным пространством (Землянова - дочь православного священника; живя в Петербурге, какое-то время работала в лютеранской кирхе).
Сумма фактов, действий и дней - как трансляция пиратской записи на христианском радио; звенящая бедность эфира. Что же может самозванка-корреспондентка передать в эфир? В опустевшем саду языка зима и день прячется за ветками, морская птица удерживает мочку уха, скусывая перламутровую серьгу от нежности (головкружительный порядок слов). Птица, как зоны бедствия во сне, обращается - в вольном переводе - в ангела, который придет на манок (возможно).
В стихах Марии Земляновой ангелы, в отличие от птиц, не ходят по одиночке.
В тексте зияют две явных цитаты, но их невозможно угадать (про небо - вольный перевод из Рильке, финальная строчка - из личной переписки). Точнее - их и не нужно угадывать. Но, допустим, Седакова все же переводила Рильке, например, вот это: “Бывают дни: душа моя пуста, / Народ ушел. И в тихом Божьем храме / клубится ангел, возводя кругами / благоуханье, чтобы в фимиаме / взошла сияющая нищета”.
У Рильке (и Седаковой) ангел внутри, а у Земляновой - снаружи. Повсюду.
“Мы узнаем, это произойдет и всё” - выхваченная из диалога случайная фраза, ставшая поэтической строкой. Возможно, весть. Событие непременно произойдет, и мы об этом узнаем. Чем больше я над ней думаю, тем больше понимаю, что ничего более важного сообщить в стихотворении невозможно: это произойдет и всё. (возможно)
#комментарий_константина_шавловского
“Радио Мария”, как сообщает Википедия, была основана католиками-активистами в Италии 1983 году, в год моего рождения, а когда в Томске родилась авторка этого текста, оно уже девять лет как вещало в России. Имеет ли это значения для моей интерпретации текста Марии Земляновой? Важно ли, что такое радио существует на самом деле, его название совпадает с именем поэтессы, а пространство его вещания - отчасти пересекается с ее жизненным пространством (Землянова - дочь православного священника; живя в Петербурге, какое-то время работала в лютеранской кирхе).
Сумма фактов, действий и дней - как трансляция пиратской записи на христианском радио; звенящая бедность эфира. Что же может самозванка-корреспондентка передать в эфир? В опустевшем саду языка зима и день прячется за ветками, морская птица удерживает мочку уха, скусывая перламутровую серьгу от нежности (головкружительный порядок слов). Птица, как зоны бедствия во сне, обращается - в вольном переводе - в ангела, который придет на манок (возможно).
В стихах Марии Земляновой ангелы, в отличие от птиц, не ходят по одиночке.
В тексте зияют две явных цитаты, но их невозможно угадать (про небо - вольный перевод из Рильке, финальная строчка - из личной переписки). Точнее - их и не нужно угадывать. Но, допустим, Седакова все же переводила Рильке, например, вот это: “Бывают дни: душа моя пуста, / Народ ушел. И в тихом Божьем храме / клубится ангел, возводя кругами / благоуханье, чтобы в фимиаме / взошла сияющая нищета”.
У Рильке (и Седаковой) ангел внутри, а у Земляновой - снаружи. Повсюду.
“Мы узнаем, это произойдет и всё” - выхваченная из диалога случайная фраза, ставшая поэтической строкой. Возможно, весть. Событие непременно произойдет, и мы об этом узнаем. Чем больше я над ней думаю, тем больше понимаю, что ничего более важного сообщить в стихотворении невозможно: это произойдет и всё. (возможно)
#комментарий_константина_шавловского
Марина Скепнер
EUROPA CLIPPER
Ю-пи-тер
Кажется, что кончик языка
Почти не задействован
Только в конце
Трогает нёбо
Поцарапанное карамельками от кашля.
И всё-таки вертится
На самом кончике вертится,
Что до Москвы или Питера
Стало примерно так же
Как до Юпитера
И обратно пропорционально квадрату расстояния
Желание проверить, есть ли там жизнь
Источник: ROAR №16
#выбор_Оли_Скорлупкиной
EUROPA CLIPPER
Ю-пи-тер
Кажется, что кончик языка
Почти не задействован
Только в конце
Трогает нёбо
Поцарапанное карамельками от кашля.
И всё-таки вертится
На самом кончике вертится,
Что до Москвы или Питера
Стало примерно так же
Как до Юпитера
И обратно пропорционально квадрату расстояния
Желание проверить, есть ли там жизнь
Источник: ROAR №16
#выбор_Оли_Скорлупкиной
Первая строфа текста предлагает читателю интерактивно разделить внутренне-тактильное ощущение — внимательно проследить за собственным языком и его артикуляторными движениями, прикосновениями к нёбу (трогательно и узнаваемо расцарапанному леденцами). Раз за разом скользя по тексту и сверяя с ним своё осязание, мы чутко приговариваем этот пока неведомый во всех смыслах Ю-пи-тер, внезапно для самих себя сконцентрировавшись на внутренних потёмках собственного речевого аппарата, обычно так легко и без лишних рефлексий производящего высказывание. Ю-пи-тер. Остранённый, застигнутый во рту язык вздрагивает об альвеолы, подаваясь назад, как осторожное животное, — под нашим пристальным наблюдением. Наверное, поэтому Набоков именно так открывает свою Ло-ли-ту: чтобы читатель сразу прочувствовал, как это — звать её по имени, перекатывающемся во рту, чтобы совпал в ощущениях с протагонистом в той заветной области, где рождаются ласковые прозвища и стихи, проклятия и поцелуи, «милостивые господа присяжные». И грандиозная этико-эстетическая игра начинается.
А здесь — небо и нёбо вырастают из одного корня, и Europa Clipper, самая тяжёлая межпланетная станция NASA, делает остановку в заголовке текста на своём пути к Европе, шестому спутнику Юпитера. А до Питера и Москвы становится с каждым днём всё невыносимо дальше. Неминуемо совпавший с первым четверостишием, озвучивший его универсальный опыт своим голосом читатель по инерции примеряет и вторую строфу — и отбрасывает, не соглашаясь, или же горько кутается в неё: для него всё именно так. Соприкасание ныряет с чувственно-физиологического на более глубокий уровень, настойчиво структурно повторяясь, — и почему-то подчёркивается текстовым редактором Телеграма, а ведь оно есть, как и упование на жизнь и милость присяжных [и поэзии кое-что об этом известно — всё-таки она вертится].
#комментарий_Оли_Скорлупкиной
А здесь — небо и нёбо вырастают из одного корня, и Europa Clipper, самая тяжёлая межпланетная станция NASA, делает остановку в заголовке текста на своём пути к Европе, шестому спутнику Юпитера. А до Питера и Москвы становится с каждым днём всё невыносимо дальше. Неминуемо совпавший с первым четверостишием, озвучивший его универсальный опыт своим голосом читатель по инерции примеряет и вторую строфу — и отбрасывает, не соглашаясь, или же горько кутается в неё: для него всё именно так. Соприкасание ныряет с чувственно-физиологического на более глубокий уровень, настойчиво структурно повторяясь, — и почему-то подчёркивается текстовым редактором Телеграма, а ведь оно есть, как и упование на жизнь и милость присяжных [и поэзии кое-что об этом известно — всё-таки она вертится].
#комментарий_Оли_Скорлупкиной
Василиса Коваль
Из цикла "Ночлежка"*
Источник: закрытый канал
*все имена изменены
#выбор_Валерия_Горюнова
Из цикла "Ночлежка"*
Источник: закрытый канал
*все имена изменены
#выбор_Валерия_Горюнова
/Этот комментарий должен был появиться 1 января, но мы ждали разрешения на публикацию от руководства Ночлежки, которое с большим трепетом относится к своим подопечным/.
Несмотря на частые упоминания "Ночлежки" в поэтической среде, дело организации кажется мне недостаточно раскрытым в стихах (возможно, я не прав), поэтому, увидев цикл Василисы, с большим энтузиазмом решил его прокомментировать.
Мы смотрим на подопечных глазами девушки-волонтёра: внимательной, заботливой ("самую красивую открыточку"), но не проявляющей лишних эмоций ("сдержанно улыбаюсь в ответ", "почему-то радостно" — в последнем случае сдержанность направлена по отношению к читателю — у автора нет желания перегружать стихотворения своими ответами и переживаниями). В основе каждого произведения цикла лежит не намерение рассказать историю о положении бездомного, а желание через характеры и детали изобразить, что люди остаются людьми при любых обстоятельствах. Так Лена просит гелевую ручку и блокнот, потому что пишет стихи. А её портфель, заполненный стихотворениями (а не чем-то другим, более подходящим для выживания) — вещь, которая помогает почувствовать себя человеком. Волонтёры заметили эту опору и развеяли страшные сомнения подопечной ("я уже не человек"). Стихотворение про Веру показывает еще одну грань человечности: желание выбирать, оставаясь верной своим вкусам. А самым трогательным произведением для меня стало 6-е: про 20-летнюю девушку с опухшими от слёз/сложной жизни веками, которая улыбается от проявления внимания.
Василиса не стремится идеализировать свою работу: в 8-м стихотворении появляется бабушка "божий одуванчик", что не единожды устраивает драку. Это произведение показывает, как непросто заниматься волонтёрством и как много противоречивых качеств спрятано за дверью первого впечатления.
Но несмотря на это, чтение цикла помогает ощутить, что такое гуманность на практике — волонтёры не только выдают еду и одежду, а чувствуют человека и оберегают от отчаянья.
#комментарий_Валерия_Горюнова
Несмотря на частые упоминания "Ночлежки" в поэтической среде, дело организации кажется мне недостаточно раскрытым в стихах (возможно, я не прав), поэтому, увидев цикл Василисы, с большим энтузиазмом решил его прокомментировать.
Мы смотрим на подопечных глазами девушки-волонтёра: внимательной, заботливой ("самую красивую открыточку"), но не проявляющей лишних эмоций ("сдержанно улыбаюсь в ответ", "почему-то радостно" — в последнем случае сдержанность направлена по отношению к читателю — у автора нет желания перегружать стихотворения своими ответами и переживаниями). В основе каждого произведения цикла лежит не намерение рассказать историю о положении бездомного, а желание через характеры и детали изобразить, что люди остаются людьми при любых обстоятельствах. Так Лена просит гелевую ручку и блокнот, потому что пишет стихи. А её портфель, заполненный стихотворениями (а не чем-то другим, более подходящим для выживания) — вещь, которая помогает почувствовать себя человеком. Волонтёры заметили эту опору и развеяли страшные сомнения подопечной ("я уже не человек"). Стихотворение про Веру показывает еще одну грань человечности: желание выбирать, оставаясь верной своим вкусам. А самым трогательным произведением для меня стало 6-е: про 20-летнюю девушку с опухшими от слёз/сложной жизни веками, которая улыбается от проявления внимания.
Василиса не стремится идеализировать свою работу: в 8-м стихотворении появляется бабушка "божий одуванчик", что не единожды устраивает драку. Это произведение показывает, как непросто заниматься волонтёрством и как много противоречивых качеств спрятано за дверью первого впечатления.
Но несмотря на это, чтение цикла помогает ощутить, что такое гуманность на практике — волонтёры не только выдают еду и одежду, а чувствуют человека и оберегают от отчаянья.
#комментарий_Валерия_Горюнова
Гликерий Улунов
2025 ГОД, ДУМИНИЧЕВСКИЙ МЯСОПАРК, КАЛУЖСКАЯ ОБЛАСТЬ
у школьников в Калуге редкие праздничные дни,
им некуда поехать во всей области — это к ним,
в Музей Ракет
со всей области едут дети,
ненавидя Калугу за то, что отобрала у них поездку в
Москву или Тулу,
скорее Москву, конечно,
где большие ТЦ
больше областных раз в 5,
а иногда и 17 –
знаете ТЦ «Мситихино», там на втором этаже
просто колокола, куда нельзя играть.
но бывает и в правиле дырка,
едут они всей стаей, всей тучей
набиваются в старый паз,
что он только ими и бубнит, ими одними и всё.
путь непростой, сначала на сбор в 8 утра в свою 46 школу,
глядит на них учитель,
не учителя глаза – а канитель
за шиворот падает.
идут струйкой дальше в троллейбусы автобусы,
по пути половина распадается, шавкают
троллейбус за троллейбусом везёт шарф, за корягу зацепившийся
и вытягивает наконец, никого не забыли –
всё это был проскок,
маленьким – перегляд.
доехали до автостанции, пересадка на автобус до КАЛУГИ-2, старый паз ими бурчит,
никого больше слышать не хочет.
детьми исчезал паз,
пыхнул на конечной огарок.
все успели, не второпях
купили по билету на электричку в Сухиничи, а оттуда до Думиничей только хвост.
ностальгии нет, все сами себе хвост,
только взгляд в будущее, первых взгляд.
снова детский набор волочится, заворачивается до тамбуров,
переходит в более сладкий вагон.
в первом вагоне восставали чувства,
мерцали смешки и добрый кола,
думает шарф – а почему я человек,
что во мне такого, что есть у всех.
можно было и без пересадок,
на поезде МОСКВА-БРЯНСК,
но ты мне замазкой напиши на одежде,
дай мне грязь на скол штанов.
в Брянске людей много,
и в Москве ещё раз много.
а в Сухиничах не живёт никто.
если было бы часов пять, все
уже доехали в парк, но если бы они доехали в парк,
их встретил бы пёс, закрытый вход и оконченный день.
но им стукнуло всего три, а они ужом вьются, ворота галдят.
скажите, вы ведь из калужат?
тогда слушайте стих для вас,
от всего нашего коллектива:
Лишь тронутся города крыши,
Зацветут под луной вразнобой,
Затянет смолу избавищик
Готовя капкан слюдяной.
Калуги любимые токи
Заполнят обманом кювету
Реки, что до глаза высокой
В детей наших милых приветом.
хорошее, да?
помните теперь свои чувства,
скрепленные общим рядом.
будете при машинах
и сидеть у вас в городе на берегу моря своего,
зачем будете вы взрослеть, мысли такие у вас будут,
дрифт один на уме,
кальянная мастерская.
глядите в наш фото-сервиз
оставим и мы себе
ваше горящее лицо
вы любите свою колу оттого лишь,
что не была в вас вскормлена сытыми годами жировая база,
которая не растворяется чёрной водой.
вы пьёте и не замечаете, что должно быть, чувствуете лишь то, что у вас есть оттого, кем вы выставлены в наш раздор.
а что мы про детское да про детское,
вы, наверное, за скульптурами приехали. вот они — выдвинуты в вас.
детей отводится делегат,
а делегату отводится время
за которое растекается взгляд
это вы сейчас нос воротите от скульптуры, а как подрастёте каждый случай застывшего тела любить будете
это почему это ещё
чем старше людей, тем у них в сухожилиях больше гула и непоседливости,
непрестанности
и действительно, делегату думается,
год назад у меня руки даже пианино не знали,
а теперь каждый шкаф норовят открыть, лишь бы ноты оттуда выудить.
ещё раз помните ваши чувства,
выдернутые – раз
вдетые – два.
пора уезжать. охранник спел свою мудрую песню,
слова были похожи на воздушных слизней,
дети не пытались подпевать,
только чавкали бы остатками,
создали минуту молчания
доверенную слуху и уважению.
кто поёт такие песни,
тот — слава неугасающая Думиничей,
чего никто не хотел.
взяслиь вжяыбь взялись за руки дружно
подпороты плеча плечо.
державный взгляд и учитель,
учитель и знающая булава.
инвентаризация пройдена, едут
вывернутый галкий рукав.
живые картины просят их не дать себя
сделать, избаловать.
не будьте откормлены,
не дайте сцеловать
свою оболочку,
пусть только вам
не
и слова совпадают со звоном вагона
2025 ГОД, ДУМИНИЧЕВСКИЙ МЯСОПАРК, КАЛУЖСКАЯ ОБЛАСТЬ
у школьников в Калуге редкие праздничные дни,
им некуда поехать во всей области — это к ним,
в Музей Ракет
со всей области едут дети,
ненавидя Калугу за то, что отобрала у них поездку в
Москву или Тулу,
скорее Москву, конечно,
где большие ТЦ
больше областных раз в 5,
а иногда и 17 –
знаете ТЦ «Мситихино», там на втором этаже
просто колокола, куда нельзя играть.
но бывает и в правиле дырка,
едут они всей стаей, всей тучей
набиваются в старый паз,
что он только ими и бубнит, ими одними и всё.
путь непростой, сначала на сбор в 8 утра в свою 46 школу,
глядит на них учитель,
не учителя глаза – а канитель
за шиворот падает.
идут струйкой дальше в троллейбусы автобусы,
по пути половина распадается, шавкают
троллейбус за троллейбусом везёт шарф, за корягу зацепившийся
и вытягивает наконец, никого не забыли –
всё это был проскок,
маленьким – перегляд.
доехали до автостанции, пересадка на автобус до КАЛУГИ-2, старый паз ими бурчит,
никого больше слышать не хочет.
детьми исчезал паз,
пыхнул на конечной огарок.
все успели, не второпях
купили по билету на электричку в Сухиничи, а оттуда до Думиничей только хвост.
ностальгии нет, все сами себе хвост,
только взгляд в будущее, первых взгляд.
снова детский набор волочится, заворачивается до тамбуров,
переходит в более сладкий вагон.
в первом вагоне восставали чувства,
мерцали смешки и добрый кола,
думает шарф – а почему я человек,
что во мне такого, что есть у всех.
можно было и без пересадок,
на поезде МОСКВА-БРЯНСК,
но ты мне замазкой напиши на одежде,
дай мне грязь на скол штанов.
в Брянске людей много,
и в Москве ещё раз много.
а в Сухиничах не живёт никто.
если было бы часов пять, все
уже доехали в парк, но если бы они доехали в парк,
их встретил бы пёс, закрытый вход и оконченный день.
но им стукнуло всего три, а они ужом вьются, ворота галдят.
скажите, вы ведь из калужат?
тогда слушайте стих для вас,
от всего нашего коллектива:
Лишь тронутся города крыши,
Зацветут под луной вразнобой,
Затянет смолу избавищик
Готовя капкан слюдяной.
Калуги любимые токи
Заполнят обманом кювету
Реки, что до глаза высокой
В детей наших милых приветом.
хорошее, да?
помните теперь свои чувства,
скрепленные общим рядом.
будете при машинах
и сидеть у вас в городе на берегу моря своего,
зачем будете вы взрослеть, мысли такие у вас будут,
дрифт один на уме,
кальянная мастерская.
глядите в наш фото-сервиз
оставим и мы себе
ваше горящее лицо
вы любите свою колу оттого лишь,
что не была в вас вскормлена сытыми годами жировая база,
которая не растворяется чёрной водой.
вы пьёте и не замечаете, что должно быть, чувствуете лишь то, что у вас есть оттого, кем вы выставлены в наш раздор.
а что мы про детское да про детское,
вы, наверное, за скульптурами приехали. вот они — выдвинуты в вас.
детей отводится делегат,
а делегату отводится время
за которое растекается взгляд
это вы сейчас нос воротите от скульптуры, а как подрастёте каждый случай застывшего тела любить будете
это почему это ещё
чем старше людей, тем у них в сухожилиях больше гула и непоседливости,
непрестанности
и действительно, делегату думается,
год назад у меня руки даже пианино не знали,
а теперь каждый шкаф норовят открыть, лишь бы ноты оттуда выудить.
ещё раз помните ваши чувства,
выдернутые – раз
вдетые – два.
пора уезжать. охранник спел свою мудрую песню,
слова были похожи на воздушных слизней,
дети не пытались подпевать,
только чавкали бы остатками,
создали минуту молчания
доверенную слуху и уважению.
кто поёт такие песни,
тот — слава неугасающая Думиничей,
чего никто не хотел.
взяслиь вжяыбь взялись за руки дружно
подпороты плеча плечо.
державный взгляд и учитель,
учитель и знающая булава.
инвентаризация пройдена, едут
вывернутый галкий рукав.
живые картины просят их не дать себя
сделать, избаловать.
не будьте откормлены,
не дайте сцеловать
свою оболочку,
пусть только вам
не
и слова совпадают со звоном вагона
едут обратно, впереди дороги два часа
кто-то из них, один откусок
поездное время было хапуга
другому ребёнку говорит:
давно мы не виделись с тобой в кафе "Чебуреки"
на улице Кирова или ниже её.
проездное время захапало себе,
отоварилось
отвечает:
да, не виделись давно. увидимся снова значит
источник: личный канал автора (@nuamozhetluchshenastya)
#выбор_Лизы_Хереш
кто-то из них, один откусок
поездное время было хапуга
другому ребёнку говорит:
давно мы не виделись с тобой в кафе "Чебуреки"
на улице Кирова или ниже её.
проездное время захапало себе,
отоварилось
отвечает:
да, не виделись давно. увидимся снова значит
источник: личный канал автора (@nuamozhetluchshenastya)
#выбор_Лизы_Хереш
О поэтике Гликерия Улунова в связи с конструированием локальной топонимики и лексических идентичностях в “Метажурнале” уже писал год назад Максим Алпатов (https://www.group-telegram.com/metajournal.com/3023). В его новом тексте, также исследующим Калужскую область, меня больше интересует внимание автора к школьникам, детям – людям, часто лишённым субъектности и голоса. Прослеживая их путешествие, которое принимает гротескные синекдохальные формы, Улунов предлагает собственную философскую программу, полагающуюся и на космизм (неслучайно связанный с психическим ландшафтом Калуги), и на синтаксический взрыв Платоновской прозы:
ностальгии нет, все сами себе хвост,
только взгляд в будущее, первых взгляд.
снова детский набор волочится, заворачивается до тамбуров,
переходит в более сладкий вагон.
в первом вагоне восставали чувства,
мерцали смешки и добрый кола,
думает шарф – а почему я человек,
что во мне такого, что есть у всех.
<...>
вы любите свою колу оттого лишь,
что не была в вас вскормлена сытыми годами жировая база,
которая не растворяется чёрной водой.
вы пьёте и не замечаете, что должно быть, чувствуете лишь то, что у вас есть оттого, кем вы выставлены в наш раздор.
Описывая путешествие детей, автор отдаёт пространство и другим голосам, к детям обращающимся: стихотворение для “калужат”, подготовленное коллективом; общение детей и делегата, борющегося за время и пространство, динамику и статику (статуарность).
а что мы про детское да про детское,
вы, наверное, за скульптурами приехали. вот они — выдвинуты в вас.
детей отводится делегат,
а делегату отводится время
за которое растекается взгляд
это вы сейчас нос воротите от скульптуры, а как подрастёте каждый случай застывшего тела любить будете
это почему это ещё
чем старше людей, тем у них в сухожилиях больше гула и непоседливости,
непрестанности
Полифоническая ткань текста, в котором голоса не разделяются ни указаниями на их произносящих, ни строфами, ни стилистическими вступлениями (исключением становится “стих от всего нашего коллектива”), отражает и его дискурсивное многообразие. При этом как взрослые, говорящие от лица социального порядка, так и дети, вынужденные ему сопротивляться, находить альтернативные дорожки, навигировать в калужских автобусах и электричках, не сопротивляются речи друг друга, как бы совместно открывая многоголосое пространство. Оно не протестует против обломков речи, клише, оговорок и идеологических пустышек, подставляя уши каждому речевому агенту:
охранник спел свою мудрую песню,
слова были похожи на воздушных слизней,
дети не пытались подпевать,
только чавкали бы остатками,
создали минуту молчания
доверенную слуху и уважению.
Телесная пластика соприкоснувшихся друг с другом словом людей становится монументальной и угрожающей. Однако грамматические изломы, не покидая её, преображают уподобление тотализирующим образам в инсталляцию, заражающую витальностью, всепроникающую бодрость. Образы мобилизуют эстетику.
подпороты плеча плечо.
державный взгляд и учитель,
учитель и знающая булава.
Вопрос влюблённости в эстетику и её притязательности уже поднимался самим Гликерием в сопроводительном тексте к поэтическим практикам Сони Бойко (https://flagi.media/piece/783). Завершение поездки, обещающее цикличность калужского транспортного блуждания (и надежду на встречу в кафе “Чебуреки”), предполагает, что пересечение границы между Калугой и Москвой будет происходить снова и снова. Провинциализируя Москву, Гликерий изобретает собственную версию эстезиса, связанного с пересмотром представления о прекрасном и продуцированием нового знания о мире, критически смотрящего на отношения центра и периферии, а также на тех, кто воспринимается экспертами, у кого есть право называть вещи и говорить громче всех.
#комментарий_Лизы_Хереш
ностальгии нет, все сами себе хвост,
только взгляд в будущее, первых взгляд.
снова детский набор волочится, заворачивается до тамбуров,
переходит в более сладкий вагон.
в первом вагоне восставали чувства,
мерцали смешки и добрый кола,
думает шарф – а почему я человек,
что во мне такого, что есть у всех.
<...>
вы любите свою колу оттого лишь,
что не была в вас вскормлена сытыми годами жировая база,
которая не растворяется чёрной водой.
вы пьёте и не замечаете, что должно быть, чувствуете лишь то, что у вас есть оттого, кем вы выставлены в наш раздор.
Описывая путешествие детей, автор отдаёт пространство и другим голосам, к детям обращающимся: стихотворение для “калужат”, подготовленное коллективом; общение детей и делегата, борющегося за время и пространство, динамику и статику (статуарность).
а что мы про детское да про детское,
вы, наверное, за скульптурами приехали. вот они — выдвинуты в вас.
детей отводится делегат,
а делегату отводится время
за которое растекается взгляд
это вы сейчас нос воротите от скульптуры, а как подрастёте каждый случай застывшего тела любить будете
это почему это ещё
чем старше людей, тем у них в сухожилиях больше гула и непоседливости,
непрестанности
Полифоническая ткань текста, в котором голоса не разделяются ни указаниями на их произносящих, ни строфами, ни стилистическими вступлениями (исключением становится “стих от всего нашего коллектива”), отражает и его дискурсивное многообразие. При этом как взрослые, говорящие от лица социального порядка, так и дети, вынужденные ему сопротивляться, находить альтернативные дорожки, навигировать в калужских автобусах и электричках, не сопротивляются речи друг друга, как бы совместно открывая многоголосое пространство. Оно не протестует против обломков речи, клише, оговорок и идеологических пустышек, подставляя уши каждому речевому агенту:
охранник спел свою мудрую песню,
слова были похожи на воздушных слизней,
дети не пытались подпевать,
только чавкали бы остатками,
создали минуту молчания
доверенную слуху и уважению.
Телесная пластика соприкоснувшихся друг с другом словом людей становится монументальной и угрожающей. Однако грамматические изломы, не покидая её, преображают уподобление тотализирующим образам в инсталляцию, заражающую витальностью, всепроникающую бодрость. Образы мобилизуют эстетику.
подпороты плеча плечо.
державный взгляд и учитель,
учитель и знающая булава.
Вопрос влюблённости в эстетику и её притязательности уже поднимался самим Гликерием в сопроводительном тексте к поэтическим практикам Сони Бойко (https://flagi.media/piece/783). Завершение поездки, обещающее цикличность калужского транспортного блуждания (и надежду на встречу в кафе “Чебуреки”), предполагает, что пересечение границы между Калугой и Москвой будет происходить снова и снова. Провинциализируя Москву, Гликерий изобретает собственную версию эстезиса, связанного с пересмотром представления о прекрасном и продуцированием нового знания о мире, критически смотрящего на отношения центра и периферии, а также на тех, кто воспринимается экспертами, у кого есть право называть вещи и говорить громче всех.
#комментарий_Лизы_Хереш
Оксана Тимофеева
Объявление
К сожалению,
Дальнейшее пребывание на планете Земля
Осложняется факторами непреодолимого характера.
Дорожают продукты питания,
Даже простейшая пища,
Дорожают места обитания:
Страны, города, отдельные жилища,
Средства передвижения:
Водный, воздушный, наземный транспорт.
Дорожает вода — становится сухо,
Дорожает воздух — становится душно,
Дорожает земля — становится тесно,
Дорожают пространство и время,
Дорожают причины и следствия,
Дорожают мужчины и женщины.
Дорожает связь между ними,
Все более дорогими.
Граждане каждого государства
Платят ему налоги
За то, что живут на его территории
И являются частью его великой истории.
Жители нашей планеты
Работают, даже когда отдыхают,
Ежедневно платят за воздух, который вдыхают,
За землю, по которой должны ходить,
За свет, который видят, когда глаза открывают,
За воду, которую выходят пить
На кухню, за которую тоже нужно платить.
Ввиду всего вышеизложенного
Автор данного объявления
Рассмотрит все предложения
Бесплатного проживания
В отдаленных местах галактики.
Заранее благодарю,
До свидания.
#выбор_Ксении_Боровик
Объявление
К сожалению,
Дальнейшее пребывание на планете Земля
Осложняется факторами непреодолимого характера.
Дорожают продукты питания,
Даже простейшая пища,
Дорожают места обитания:
Страны, города, отдельные жилища,
Средства передвижения:
Водный, воздушный, наземный транспорт.
Дорожает вода — становится сухо,
Дорожает воздух — становится душно,
Дорожает земля — становится тесно,
Дорожают пространство и время,
Дорожают причины и следствия,
Дорожают мужчины и женщины.
Дорожает связь между ними,
Все более дорогими.
Граждане каждого государства
Платят ему налоги
За то, что живут на его территории
И являются частью его великой истории.
Жители нашей планеты
Работают, даже когда отдыхают,
Ежедневно платят за воздух, который вдыхают,
За землю, по которой должны ходить,
За свет, который видят, когда глаза открывают,
За воду, которую выходят пить
На кухню, за которую тоже нужно платить.
Ввиду всего вышеизложенного
Автор данного объявления
Рассмотрит все предложения
Бесплатного проживания
В отдаленных местах галактики.
Заранее благодарю,
До свидания.
#выбор_Ксении_Боровик
Стихотворение из недавней подборки Оксаны Тимофеевой "Стихи разных лет" написано ещё в 2007 году, но в целом сохраняет актуальность и сегодня. Немного наивный язык стихотворения отсылает к антиутопиям 20 века, гиперболизированным описаниям будущего, которые с высоты современности уже не кажутся такими преувеличенными. Геро:иня стихотворения не выражает удивления или потрясение, только как будто усталость от такого образа жизни. Дороговизна воды, воздуха и земли описывается как долгое стояние в пробке в душном городе, плата налогов за невыбираемую возможность "быть частью великой истории" - как плата за билет на общественном транспорте. Отсюда человек сбегает не в "деревню" или "провинцию", а в отдалённые места галактики. И это формальное сообщение со как будто специальным канцеляритом "заранее благодарю" обращено в никуда, останется без ответа, как пластинка на Вояджере.
#комментарий_Ксении_Боровик
#комментарий_Ксении_Боровик
Сергей Шестаков
IN MEMORIAM
1
что там, алёша, всё то же, но зренье острей:
видишь и видим насквозь до последней ремарки,
стрелки срослись, а для вечности нет новостей,
вот и пусты наши выселки, скобки, времянки,
как там, алёша, все так же, но певчий словарь
мысль заменила, и каждый теперь - собеседник,
слышишь, как песенку эту бормочет лопарь,
зимней сигналя звездой из пределов соседних…
2
всё неприметней ландшафт, и едва ли пейзажу
дольнему это во благо при здешнем подзоле,
мишу помянем, алёшу, и лёву, и сашу,
всех безнадежных ловцов на возлюбленном поле,
больше ни мер, ни весов, не исчислить, кто выше,
горек отечества дым, не промыслить и слова,
только вот яблони, сливы, черeмухи, вишни,
только вот миша, алёша, и саша, и лёва…
(Авторский блог)
#выбор_Дмитрия_Гуревича
IN MEMORIAM
1
что там, алёша, всё то же, но зренье острей:
видишь и видим насквозь до последней ремарки,
стрелки срослись, а для вечности нет новостей,
вот и пусты наши выселки, скобки, времянки,
как там, алёша, все так же, но певчий словарь
мысль заменила, и каждый теперь - собеседник,
слышишь, как песенку эту бормочет лопарь,
зимней сигналя звездой из пределов соседних…
2
всё неприметней ландшафт, и едва ли пейзажу
дольнему это во благо при здешнем подзоле,
мишу помянем, алёшу, и лёву, и сашу,
всех безнадежных ловцов на возлюбленном поле,
больше ни мер, ни весов, не исчислить, кто выше,
горек отечества дым, не промыслить и слова,
только вот яблони, сливы, черeмухи, вишни,
только вот миша, алёша, и саша, и лёва…
(Авторский блог)
#выбор_Дмитрия_Гуревича
В эти зимние дни между годовщиной ухода Льва Рубинштейна (14 января) и днем рождения Алексея Цветкова (2 февраля) хочется их помянуть этим стихотворением Сергея Шестакова. К именам из текста, к сожалению, подходят многие фамилии, а за год, прошедший с момента написания стихотворения, список наших больших потерь стал еще длиннее.
#комментарий_Дмитрия_Гуревича
#комментарий_Дмитрия_Гуревича
Александра Цибуля
***
Такая темнота на Дворцовой площади, потому
что тестируют аппаратуру для светового
шоу. Синие лучи распространяются от мигалки
автозака, пока на крылья Главного штаба проецируют
профилактику. Под аркой, почти невидимый,
ходит человек в костюме Микки Мауса.
Если подойти к стенам ближе, то настроечная
таблица станет похожа на клетку: неизбежно
я оказываюсь внутри неё. На пальто
белые прутья. Они готовятся к праздникам,
ставят технику, в такой темноте.
(из подборки «Осенние тексты / baby stones», опубликованной на post(non)fiction)
#выбор_Максима_Алпатова
***
Такая темнота на Дворцовой площади, потому
что тестируют аппаратуру для светового
шоу. Синие лучи распространяются от мигалки
автозака, пока на крылья Главного штаба проецируют
профилактику. Под аркой, почти невидимый,
ходит человек в костюме Микки Мауса.
Если подойти к стенам ближе, то настроечная
таблица станет похожа на клетку: неизбежно
я оказываюсь внутри неё. На пальто
белые прутья. Они готовятся к праздникам,
ставят технику, в такой темноте.
(из подборки «Осенние тексты / baby stones», опубликованной на post(non)fiction)
#выбор_Максима_Алпатова
Наверное, несколько преждевременно говорить, что Александра Цибуля изобрела собственную форму высказывания, однако подобные прозометрические зарисовки, построенные на детализованных наблюдениях, совершенно точно стали характерным элементом её поэтики. Для меня наиболее интересная черта этих фрагментарных, будто бы отстранённых текстов — неожиданные «прорывы» внутренней речи, в которых бесстрастная фиксация событий сменяется рефлексией, неудобными вопросами к себе («Да что это я, что / я сейчас чувствую?», «Разве не так же умножаются чувства?»), аффективными репликами и т.д. Подобный приём отлично подходит для отображения подавленного состояния языка, сопротивляющегося самоцензуре, ищущего выход во внезапных сближениях наблюдаемого и ощущаемого. Иногда такие «прорывы» содержат в себе некое подобие ложного вывода, отвлекающего манёвра, и в тексте «Такая темнота на Дворцовой площади...» строчки «настроечная таблица станет похожа на клетку: неизбежно я оказываюсь внутри неё» выглядят слишком уж очевидным намёком на страну-тюрьму. Однако, как прозрачно намекает автор в другом тексте той же подборки, «неинтересны стихи, которые понятны»: настроечная таблица и недостроенные декорации очередного празднования-непонятно-чего формируют куда более точную метафору российской действительности. В координатной сетке вечной профилактики оборудования, планового и внепланового ремонта и учёта даже мигалки автозака становятся всего лишь частью светового шоу, которое «почти невидимые» люди в полной темноте, берущей текст в скобки, настраивают вслепую непонятно для кого; и эта беспомощность казённых конструкцией перед стихией темноты странным образом обнадёживает.
#комментарий_Максима_Алпатова
#комментарий_Максима_Алпатова
#переводы
Ашер Райх
ФОТО
Это женщина, которую я любил.
Справа от нее – её брат,
погибший в Ливане.
Слева последний возлюбленный
перед тем, как появился я.
Она крепко обнимает их, будто знает,
что потеряет и того, и другого.
Сбоку на них смотрит её мать,
лицо как почерневший пирог,
время пекло его на слишком
сильном огне.
перевод с иврита Александра Бараша
Источник: личный блог переводчика
#выбор_Людмилы_Казарян
Ашер Райх
ФОТО
Это женщина, которую я любил.
Справа от нее – её брат,
погибший в Ливане.
Слева последний возлюбленный
перед тем, как появился я.
Она крепко обнимает их, будто знает,
что потеряет и того, и другого.
Сбоку на них смотрит её мать,
лицо как почерневший пирог,
время пекло его на слишком
сильном огне.
перевод с иврита Александра Бараша
Источник: личный блог переводчика
#выбор_Людмилы_Казарян