***
То - география круга, летящего ниоткуда
В пространстве, неведомом птицам,
То - лица, собранные частями,
Как фабула сна под вечер.
Как-то внезапно: плечи
Или щеки кривая, или ключица как
Ветка, как неживая.
То - на бумаге слово (пишет зигзаги снова)
вместо общения, вместо
того, чтоб во рту найти место.
То - циферблат на стенке,
Производящий только смену позиций стрелки (без изменений сути)
То - в суете, посуде,
На коммунальной кухне вдруг обретает имя (для превосходства звука)
То - разлука
Осень(24)
То - география круга, летящего ниоткуда
В пространстве, неведомом птицам,
То - лица, собранные частями,
Как фабула сна под вечер.
Как-то внезапно: плечи
Или щеки кривая, или ключица как
Ветка, как неживая.
То - на бумаге слово (пишет зигзаги снова)
вместо общения, вместо
того, чтоб во рту найти место.
То - циферблат на стенке,
Производящий только смену позиций стрелки (без изменений сути)
То - в суете, посуде,
На коммунальной кухне вдруг обретает имя (для превосходства звука)
То - разлука
Осень(24)
Свою двенадцатилистовую тетрадь
Я оставляю. В ней - бумажный город,
Точëных скул линованную гладь,
Гофрированный ворот,
И сочинение про Блока, и глаза
В узорном обрамлении ресниц.
И где чернила смазались - слеза
Останется. И оригами-птиц,
И самолёты, и эскадру кораблей
Я оставляю. И бумажный бой
Между багряными границами полей.
И целый мир, извилистой строкой
Записанный. Зеленую тетрадь
Я оставляю с клëнами у школы.
Я знаю, в ней продолжат несмолкать
Рифмованные столбиком глаголы.
Сойдут снега. Потом придут опять.
Москва убьёт пятиэтажный город.
Двенадцатилистовая тетрадь
Останется как памятник, что холод,
И двор, и магазин - на свете был,
Была любовь в мемориальном сквере,
Был ясень и под ним кто-то курил,
Сидел или ходил по крайней мере.
Представят. Принесут цветы
На лавку у крыльца закрытой школы,
Все потому, что больше чистоты,
Чем честности несут мои глаголы,
Быть может, застеклят бумажный бой,
И корабли, и сочинение про Блока,
Все потому что кажется другой
Провинция в стихах. А в ней - убого,
И чтобы из неё суметь сбежать
Сейчас - я оставляю снова
Свою двенадцатилистовую тетрадь
В тени у клёна.
Осень(24)
Я оставляю. В ней - бумажный город,
Точëных скул линованную гладь,
Гофрированный ворот,
И сочинение про Блока, и глаза
В узорном обрамлении ресниц.
И где чернила смазались - слеза
Останется. И оригами-птиц,
И самолёты, и эскадру кораблей
Я оставляю. И бумажный бой
Между багряными границами полей.
И целый мир, извилистой строкой
Записанный. Зеленую тетрадь
Я оставляю с клëнами у школы.
Я знаю, в ней продолжат несмолкать
Рифмованные столбиком глаголы.
Сойдут снега. Потом придут опять.
Москва убьёт пятиэтажный город.
Двенадцатилистовая тетрадь
Останется как памятник, что холод,
И двор, и магазин - на свете был,
Была любовь в мемориальном сквере,
Был ясень и под ним кто-то курил,
Сидел или ходил по крайней мере.
Представят. Принесут цветы
На лавку у крыльца закрытой школы,
Все потому, что больше чистоты,
Чем честности несут мои глаголы,
Быть может, застеклят бумажный бой,
И корабли, и сочинение про Блока,
Все потому что кажется другой
Провинция в стихах. А в ней - убого,
И чтобы из неё суметь сбежать
Сейчас - я оставляю снова
Свою двенадцатилистовую тетрадь
В тени у клёна.
Осень(24)
На голове-колокольне:
Не переносица - крест
Не глаза - черепицы.
Такое лицо есть последствие мест
Чаще - провинций
Глядишь, у девицы
Вместо коленей - бутсы
Вместо убранства - сны.
Анахронизм революций
Чаще - войны
Идёт: не походка - марш
Не живое - гранит
Многоугольник спины.
Вот - говорят - наш
Человек, гражданин страны
Плачь же тогда, страна!
Ломай все гранитные бюсты
Даже которые - жаль,
И рассыпайся в бусы
Лучше - в янтарь
Осень(24)
Не переносица - крест
Не глаза - черепицы.
Такое лицо есть последствие мест
Чаще - провинций
Глядишь, у девицы
Вместо коленей - бутсы
Вместо убранства - сны.
Анахронизм революций
Чаще - войны
Идёт: не походка - марш
Не живое - гранит
Многоугольник спины.
Вот - говорят - наш
Человек, гражданин страны
Плачь же тогда, страна!
Ломай все гранитные бюсты
Даже которые - жаль,
И рассыпайся в бусы
Лучше - в янтарь
Осень(24)
Город живёт углом:
Он надломляет бровь,
Он воздвигает дом.
Он затворяет в крой
Всю откровенность рук,
Скалывает иглой - он ненавидит круг.
В городе есть старик,
Почти не старик - кость,
Ходит тупым углом, не вынимая трость.
В городе - офицер
Честь отдаёт углом,
Движется через центр, и никогда - двором.
В городе есть жена,
Острым углом каблук,
Острым углом шаг. Не человек - стук.
В городе вне угла
Лишь офицера дочь -
КрУгом её глаза, крУгом её ночь.
Но на любой круг, даже её сон,
Из четырёх углов
На рукаве - погон.
Город не любит храм,
Город ровняет холм,
Город не помнит сёл, родом откуда - он.
Город боится букв,
Певчую мягкость строк,
Он бы убрал звук - если бы только смог.
Но - я пишу стих,
Мир обратив в слог,
У меня на любой миг - в каждой руке - рок.
Город теперь - круг
Рифмы моих строк,
И на любой стык - белый большой бог.
В городе много птиц -
Я напишу так.
Розовость щëк, лиц требует мой такт.
Городу по ночам
Снится красивый сон. Честным его плечам
Не нужно углов погон.
Городу дальше - жить.
Стих меня гонит прочь,
Как бы забрать с собой - офицерову дочь?
Осень(24)
Он надломляет бровь,
Он воздвигает дом.
Он затворяет в крой
Всю откровенность рук,
Скалывает иглой - он ненавидит круг.
В городе есть старик,
Почти не старик - кость,
Ходит тупым углом, не вынимая трость.
В городе - офицер
Честь отдаёт углом,
Движется через центр, и никогда - двором.
В городе есть жена,
Острым углом каблук,
Острым углом шаг. Не человек - стук.
В городе вне угла
Лишь офицера дочь -
КрУгом её глаза, крУгом её ночь.
Но на любой круг, даже её сон,
Из четырёх углов
На рукаве - погон.
Город не любит храм,
Город ровняет холм,
Город не помнит сёл, родом откуда - он.
Город боится букв,
Певчую мягкость строк,
Он бы убрал звук - если бы только смог.
Но - я пишу стих,
Мир обратив в слог,
У меня на любой миг - в каждой руке - рок.
Город теперь - круг
Рифмы моих строк,
И на любой стык - белый большой бог.
В городе много птиц -
Я напишу так.
Розовость щëк, лиц требует мой такт.
Городу по ночам
Снится красивый сон. Честным его плечам
Не нужно углов погон.
Городу дальше - жить.
Стих меня гонит прочь,
Как бы забрать с собой - офицерову дочь?
Осень(24)
Так завершился круг
Теперь ноябрь - так завершился круг.
Я снова в городе, чьих пожелтевших рук
Не видел с колыбели,
Теперь ноябрь, а здесь в ноябрь - метели
Главенствуют: белеет лютость рек,
Различье лиц, в особенности - век,
Метель на разобщённость ставит вето,
И город не способен распознать
Отличий цвета.
С массивами прямоугольных марок
Сливается закономерность арок,
И строки нечитаемых газет,
И мой приезд, почти что два десятка лет
спустя.
Пусть город не узнал меня, пусть так,
Но я - через его ноябрь - в суть,
Чтоб вспомнить всë. Чтоб всë ему вернуть.
Я вновь во власти стен, рельефов, вод,
Которые запечатлели ход всего,
Что было до.
Белëсый храм глядит в моë окно,
По улицам идут трамваи - всë было так.
Всë так, как я оставил.
В квартире пахнет кухней и паркетом,
Шинелью, сыростью, послевоенным Летом. Военным порохом.
Иду, вверяясь шорохам,
Вдоль геометрии комодов, полок, книг.
Мне вспоминается как я, к руке приник,
Лежу. В окно впервые город,
На табуретке слоник, хобот - сколот.
Глядит откуда-то луна далеким диском,
Зима, как это здесь ведëтся, близко,
Кто-то большой мне дарит колыбель,
А с нею лес, медведей, Енисей,
Кто-то большой читает на ночь сказки,
В них - красные колядки, ленты, пляски,
В них белые безудержные кони,
Кладу под голову смежëнные ладони,
Так город два десятка лет назад
Даёт мне слово.
А я, сейчас, не отыскав другого,
Ответом - речь.
В углу рябит расписанная печь
И абажур не выпускает свет,
Иду через парадную - в проспект,
Чтоб отдышаться. Там белесый храм, Извечный спутник двух оконных рам, Возник. И я зашёл.
В углу скорбящий лик - глядел.
Мне вспомнилось, как был декабрь бел,
Как были вышиты узорами одежды,
И все с какою-то особенной надеждой
Клонилось ниц.
Среди похожести устало-светлых лиц
Я помню, как нездешние, глаза,
В них всë, что я ещё - уже - не знал,
Всë то, с чем я не встретиться не мог,
Так город мне отдал понятие Бог,
И в окна - крест,
А я в ответ
К любому из тех мест,
Что в нëм темно от бед - святую веру в Свет.
Святую веру в то, что пусть жесток,
И холоден, и неприветлив город,
Понятие бог в его дворах, и школах,
И стариках.
Иду от храма к центру в попыхах,
Метель заполоняет мир.
Почти что верю, что нет под снегом Лавок, деревьев, палок
И с весны - задир.
Дивлюсь, что даже в снег корабль синий,
Количеству на город мягких линий,
И город рассекающей воде,
Ещё тому, что ни одной звезде
Метель не оставляет права быть.
Мне кажется, умение зданий плыть
По ряби вод,
И география, поддавшаяся ветру,
Морозу, непогоде, ноябрю,
И на мгновение звонарю, когда восход,
Провозглашает - жить.
Всë это разглядеть и отпустить
Я должен был почти что два десятка лет назад,
Отправиться в кварталы цвета охры,
И в двор, с обыкновенно громко свистящей перекладиной.
Туда, где сад, качель, и воспитатели,
И грохот поездов.
Где я потом, за преизбытком слов,
Писал бы что-то рифмой на полях.
Так город научил меня прощаться.
Когда я вспомнил это - второпях
Оставил свой семиэтажный дом,
Исписанные строками поля,
Дорогу, вдоль дороги тополя,
И на дороге громыхающий вагон.
Теперь ноябрь - так завершился круг.
Я снова в городе, чьих пожелтевших рук
Не видел с колыбели,
Я знаю, и отсюда мне - в метели
Нездешние, в чужой июльский жар,
Я знаю, мне ещё - огромный шар.
Но для того, чтобы сберечь
Понятие бог, живую речь, белесый свет,
чтобы на всë с начала оглянуться,
Спустя почти что два десятка лет
Я снова в городе,
Я смог в него вернуться.
Ноябрь (24)
Теперь ноябрь - так завершился круг.
Я снова в городе, чьих пожелтевших рук
Не видел с колыбели,
Теперь ноябрь, а здесь в ноябрь - метели
Главенствуют: белеет лютость рек,
Различье лиц, в особенности - век,
Метель на разобщённость ставит вето,
И город не способен распознать
Отличий цвета.
С массивами прямоугольных марок
Сливается закономерность арок,
И строки нечитаемых газет,
И мой приезд, почти что два десятка лет
спустя.
Пусть город не узнал меня, пусть так,
Но я - через его ноябрь - в суть,
Чтоб вспомнить всë. Чтоб всë ему вернуть.
Я вновь во власти стен, рельефов, вод,
Которые запечатлели ход всего,
Что было до.
Белëсый храм глядит в моë окно,
По улицам идут трамваи - всë было так.
Всë так, как я оставил.
В квартире пахнет кухней и паркетом,
Шинелью, сыростью, послевоенным Летом. Военным порохом.
Иду, вверяясь шорохам,
Вдоль геометрии комодов, полок, книг.
Мне вспоминается как я, к руке приник,
Лежу. В окно впервые город,
На табуретке слоник, хобот - сколот.
Глядит откуда-то луна далеким диском,
Зима, как это здесь ведëтся, близко,
Кто-то большой мне дарит колыбель,
А с нею лес, медведей, Енисей,
Кто-то большой читает на ночь сказки,
В них - красные колядки, ленты, пляски,
В них белые безудержные кони,
Кладу под голову смежëнные ладони,
Так город два десятка лет назад
Даёт мне слово.
А я, сейчас, не отыскав другого,
Ответом - речь.
В углу рябит расписанная печь
И абажур не выпускает свет,
Иду через парадную - в проспект,
Чтоб отдышаться. Там белесый храм, Извечный спутник двух оконных рам, Возник. И я зашёл.
В углу скорбящий лик - глядел.
Мне вспомнилось, как был декабрь бел,
Как были вышиты узорами одежды,
И все с какою-то особенной надеждой
Клонилось ниц.
Среди похожести устало-светлых лиц
Я помню, как нездешние, глаза,
В них всë, что я ещё - уже - не знал,
Всë то, с чем я не встретиться не мог,
Так город мне отдал понятие Бог,
И в окна - крест,
А я в ответ
К любому из тех мест,
Что в нëм темно от бед - святую веру в Свет.
Святую веру в то, что пусть жесток,
И холоден, и неприветлив город,
Понятие бог в его дворах, и школах,
И стариках.
Иду от храма к центру в попыхах,
Метель заполоняет мир.
Почти что верю, что нет под снегом Лавок, деревьев, палок
И с весны - задир.
Дивлюсь, что даже в снег корабль синий,
Количеству на город мягких линий,
И город рассекающей воде,
Ещё тому, что ни одной звезде
Метель не оставляет права быть.
Мне кажется, умение зданий плыть
По ряби вод,
И география, поддавшаяся ветру,
Морозу, непогоде, ноябрю,
И на мгновение звонарю, когда восход,
Провозглашает - жить.
Всë это разглядеть и отпустить
Я должен был почти что два десятка лет назад,
Отправиться в кварталы цвета охры,
И в двор, с обыкновенно громко свистящей перекладиной.
Туда, где сад, качель, и воспитатели,
И грохот поездов.
Где я потом, за преизбытком слов,
Писал бы что-то рифмой на полях.
Так город научил меня прощаться.
Когда я вспомнил это - второпях
Оставил свой семиэтажный дом,
Исписанные строками поля,
Дорогу, вдоль дороги тополя,
И на дороге громыхающий вагон.
Теперь ноябрь - так завершился круг.
Я снова в городе, чьих пожелтевших рук
Не видел с колыбели,
Я знаю, и отсюда мне - в метели
Нездешние, в чужой июльский жар,
Я знаю, мне ещё - огромный шар.
Но для того, чтобы сберечь
Понятие бог, живую речь, белесый свет,
чтобы на всë с начала оглянуться,
Спустя почти что два десятка лет
Я снова в городе,
Я смог в него вернуться.
Ноябрь (24)
Здесь глубь страны
Ветвей еловых жар
С востока красный шар над головой
Здесь глубь страны
Здесь под ногами в дар
Январский снег хрустально-голубой
Здесь глубь страны
Здесь бесконечность вëрст
До страшно полыхающих границ
Но я отдал бы
Бесконечность звёзд
Чтоб на границе повалиться ниц.
Мне это легче
Чем предчувствовать вдали
Безмолвный и невидимый снаряд
Он и не знает
Как прекрасны журавли
Как рдеет здесь, в глуби страны, закат
Здесь глубь меня
В ней самый долгий бой:
Я так люблю еловых веток звук
Но нет огня
Чтоб их закрыть собой
И нет оружия, чтоб выхватить из рук
Ноябрь (24)
Ветвей еловых жар
С востока красный шар над головой
Здесь глубь страны
Здесь под ногами в дар
Январский снег хрустально-голубой
Здесь глубь страны
Здесь бесконечность вëрст
До страшно полыхающих границ
Но я отдал бы
Бесконечность звёзд
Чтоб на границе повалиться ниц.
Мне это легче
Чем предчувствовать вдали
Безмолвный и невидимый снаряд
Он и не знает
Как прекрасны журавли
Как рдеет здесь, в глуби страны, закат
Здесь глубь меня
В ней самый долгий бой:
Я так люблю еловых веток звук
Но нет огня
Чтоб их закрыть собой
И нет оружия, чтоб выхватить из рук
Ноябрь (24)
К зиме
Из расклешëнных рукавов
Седые звëзды,
И позабытый снег
Из закромов,
И настоявшиеся красные морозы
Он - город - неохотно достаёт,
И сыплет по земле,
И селит в холод,
Теперь, теперь всë движется к зиме.
Теперь тебе - закутываться в ворот,
И забывать весну,
Любовь, тревогу,
Бесцельную бессменную войну,
Поскольку, вслед за снегом,
Понемногу,
И ты и мир - всë движется ко сну.
Теперь гляди на лëд Адмиралтейства!
Теперь ходи средь этой красоты!
Столица над Невою,
Как невеста,
Вся белая,
Тебе и ей - мосты.
Теперь лови
В раскрытые ладони
Этот забвенный долгожданный снег!
Пусть с ним белеют бронзовые кони,
Твои тревоги,
Твой бесчестный век.
Теперь тебе
Снега, мороз и звëзды,
Пока он - город - их не заберёт,
Тогда для снега станет слишком поздно,
И ты увидишь, что война идёт.
Декабрь (24)
Из расклешëнных рукавов
Седые звëзды,
И позабытый снег
Из закромов,
И настоявшиеся красные морозы
Он - город - неохотно достаёт,
И сыплет по земле,
И селит в холод,
Теперь, теперь всë движется к зиме.
Теперь тебе - закутываться в ворот,
И забывать весну,
Любовь, тревогу,
Бесцельную бессменную войну,
Поскольку, вслед за снегом,
Понемногу,
И ты и мир - всë движется ко сну.
Теперь гляди на лëд Адмиралтейства!
Теперь ходи средь этой красоты!
Столица над Невою,
Как невеста,
Вся белая,
Тебе и ей - мосты.
Теперь лови
В раскрытые ладони
Этот забвенный долгожданный снег!
Пусть с ним белеют бронзовые кони,
Твои тревоги,
Твой бесчестный век.
Теперь тебе
Снега, мороз и звëзды,
Пока он - город - их не заберёт,
Тогда для снега станет слишком поздно,
И ты увидишь, что война идёт.
Декабрь (24)
Путь - это крик "А-а-а"
В первый миг
Упавший с языка
Путь - колыбели прыть
Тебе - только бы пели
Колыбели - только бы быть
Учебник "Родная речь"
Тебе - лишь бы не спросили
Речи бы лишь - течь
Твоей стороны слова:
В храме - ныне и присно
На улице - бабья молва
Ямбов упрямый звук
Всех ненаписанных стихотворений
Стук
Путь - результат языка
Как его ни верти
Тебе - за строкою строка
Чтобы его пройти
Декабрь (24)
В первый миг
Упавший с языка
Путь - колыбели прыть
Тебе - только бы пели
Колыбели - только бы быть
Учебник "Родная речь"
Тебе - лишь бы не спросили
Речи бы лишь - течь
Твоей стороны слова:
В храме - ныне и присно
На улице - бабья молва
Ямбов упрямый звук
Всех ненаписанных стихотворений
Стук
Путь - результат языка
Как его ни верти
Тебе - за строкою строка
Чтобы его пройти
Декабрь (24)
Наконец снег - который я всеми рифмами предвкушала с октября - выпал. Петроградка теперь прячет плетёные кресла, казалось вросшие во все её балконы, заменяет облепиховые ветки в витринах на еловые, и, нехотя, но всë же заполоняется детьми и санками,
а я всë смотрю на мой первый здешний декабрь
а я всë смотрю на мой первый здешний декабрь
Поволжье уступает мир реке,
Не разрастаясь шире рам
И выше сталинок
А между сталинок, зачем-то в закутке
Поволжье держит храм
Пусть даже старенький
На храме - обрамлëнное окно
Лепные серафимы
Шестикрылые
Поволжье говорит всë через о
С порога называет меня
Милою
Потом мне долго ласково поёт
Про корабли свои
Большие белые
Звонарь в колокола на утро бьёт
А я, как корабли,
В Поволжье смелая
Молчит Поволжье только о войне
Глядит как-будто сквозь
Слова, газеты
А в каждой сталинке
За рамами в окне
Стоит портрет, против него - конфеты
Поволжью не нужна опять война
Она ещё - в поволжских долгих
Лицах
Какая разная вдоль рек моя страна
Поволжскую бы память
Да в столицу
Зима(25)
Не разрастаясь шире рам
И выше сталинок
А между сталинок, зачем-то в закутке
Поволжье держит храм
Пусть даже старенький
На храме - обрамлëнное окно
Лепные серафимы
Шестикрылые
Поволжье говорит всë через о
С порога называет меня
Милою
Потом мне долго ласково поёт
Про корабли свои
Большие белые
Звонарь в колокола на утро бьёт
А я, как корабли,
В Поволжье смелая
Молчит Поволжье только о войне
Глядит как-будто сквозь
Слова, газеты
А в каждой сталинке
За рамами в окне
Стоит портрет, против него - конфеты
Поволжью не нужна опять война
Она ещё - в поволжских долгих
Лицах
Какая разная вдоль рек моя страна
Поволжскую бы память
Да в столицу
Зима(25)
Весь мир - кончается
если закрыть глаза
И сразу всë качается
В окно - гроза
И всюду сразу ёлочки
Из наших слов
Распахнутые щëлочки
Забытых снов
И сразу пахнет яблоком
Скрипит паркет
И сразу на десятка два
Мне меньше лет
И сразу я не помню стран
И всех империй
И мне из самых страшных ран
Мои колени
И мне из самых главных тем
Соседский мальчик
И сразу розовый цвет стен
Узоры прячет
Как хорошо, что сразу нет
Стихов, материй
Как хорошо, что я почти
Почти что верю:
Твой мир, как мой, кончается
Если закрыть глаза
И всë вокруг - качается
И нам в окно - гроза
Зима(25)
если закрыть глаза
И сразу всë качается
В окно - гроза
И всюду сразу ёлочки
Из наших слов
Распахнутые щëлочки
Забытых снов
И сразу пахнет яблоком
Скрипит паркет
И сразу на десятка два
Мне меньше лет
И сразу я не помню стран
И всех империй
И мне из самых страшных ран
Мои колени
И мне из самых главных тем
Соседский мальчик
И сразу розовый цвет стен
Узоры прячет
Как хорошо, что сразу нет
Стихов, материй
Как хорошо, что я почти
Почти что верю:
Твой мир, как мой, кончается
Если закрыть глаза
И всë вокруг - качается
И нам в окно - гроза
Зима(25)
Жёлтое слово
Если весна не отыщет дороги -
Встретимся в парке
Будем придумывать слоги
Чтоб были и пахли
Капелью
Если апрель не наступит -
Иди ко мне в гости
Вынем из книжного шкафа
Рифмами горсти
Апрелей
Если вдруг Солнце погаснет -
Давай купим снова
Школьный букварь
И придумаем жёлтое
Слово
Если не будет свободы -
В бетонные стены
Впишем по серому белым
Семь букв
Три морфемы
Если любовь не придёт -
Доставай свои лампы!
Чтоб осветить её путь
Давай
жечь
наши
ямбы!
Зима(25)
Если весна не отыщет дороги -
Встретимся в парке
Будем придумывать слоги
Чтоб были и пахли
Капелью
Если апрель не наступит -
Иди ко мне в гости
Вынем из книжного шкафа
Рифмами горсти
Апрелей
Если вдруг Солнце погаснет -
Давай купим снова
Школьный букварь
И придумаем жёлтое
Слово
Если не будет свободы -
В бетонные стены
Впишем по серому белым
Семь букв
Три морфемы
Если любовь не придёт -
Доставай свои лампы!
Чтоб осветить её путь
Давай
жечь
наши
ямбы!
Зима(25)