Ричард Бакстер ещё 400 лет назад заметил, что в иных протестантских церквях пастор занял то место, которое в католической церкви занимает папа. Думаю, очень закономерно, что вопрос управления церковью был одним из наиболее важных на заре протестантизма. К сожалению, он до сих пор даёт о себе знать.

Прошу прощения, что оставил вас так надолго, мои милые сторонники сожжения Сервета*. В последнее время балансирую между занятостью, суетой и ленью, но все ж пора вернуться к продолжению треда о важности догматического богословия.

Все началось с этой заметки, где я попробовал указать на Просвещение как на причину того, что пастор маминой подруги не верит в важность и нужность догматики.

Вот здесь собраны 4 неопротестантских аргумента против догматики и разбор первого из них, а здесь разбор второго.

Третий аргумент может звучать так: Иисус поручил нам проповедовать Евангелие, а богословие мало того что само по себе не помогает в этом деле, так еще и содержит малопонятные и непрактичные доктрины, чем мешает благовестию.

Во-первых, скрытая предпосылка этого и любого подобного ему утверждения в том, что положительным ответом на Евангелие не является в том числе интеллектуальное согласие с ним. Я имею в виду, что человек не является просто эмоциональным существом, а потому смирение перед евангельской вестью не может и не должно быть редуцировано лишь к одному эмоциональному порыву.

Евангелие предполагает перемену в мировоззрении. Примером могут служить 2 записанных в Деяниях проповеди:

1. Петр после Пятидесятницы в Деян 2 обращается к толпе и говорит, что распятый Иисус и есть Мессия. Он не говорит им ни о сотворении, ни о грехопадении, ни о воскресении мертвых, ни о том, что нужно ждать Мессию.

2. Павел, обращается к афинянами в Деян 17 и начинает с сотворения, единобожия, грехопадения, обещания спасения и воскресения мертвых - всего того, что опускает Петр.

Почему? У них очень разные аудитории, и Павел понимает, что слушающие его язычники под словом «Бог» понимают всего-навсего одно из многих жалких человекоподобных мифических существ с Олимпа, а единственный пример богочеловека для них - это убожество-Геркулес. Павел не мог просто призвать язычников уверовать в Яхве и Его Сына, это могло бы привести к уплотнению населения Пантеона, но не отвечало монотеистическому богословию Павла.

Заметьте, что ни Петр, ни Павел не начинают свои проповеди с «Иисус любит тебя», и что они оба адаптируют свои проповеди к слушающим их аудиториям. Но особенно обратите внимание на то, что обе проповеди очень доктринальные. Петр толпе иудеев утверждает, что Иисус и есть обещанный пророками Мессия, в Нем заключено всё, чего ждали праведники ВЗ. Павел, как уже было сказано выше, тоже обращается к исправлению богословских взглядов своих слушателей. В общем, нельзя знать Бога, не зная о Боге, а богословие как раз и занимается тем, чтобы выяснить, какой Бог в своем откровении.

Во-вторых, это правда, что богословие отпугивает людей. Но причина в том, что люди - грешники, они не хотят слышать ни о каком Боге, и им омерзительно Евангелие. Если ваша цель в том, чтобы собрать как можно больше народа, то распространение Евангелия - это не ваш путь [Джоэль Остин и Стивен Фуртик не дадут соврать]. Проповедуйте успех, богатство, здоровье, создайте приятную атмосферу, организуйте шоу, займитесь продажей чудесных исцелений или, на худой конец, сетевым маркетингом.


*Это шутка такая.

Последнее возражение против догматической составляющей христианской веры, которое мы здесь рассмотрим, заключается в том, что догматика не имеет значения для практической христианской жизни, а потому она не столь уж и важна. Сторонники такого взгляда часто подчеркивают важность практического благочестия, порою и вовсе отрицают саму возможность существования сколько-нибудь состоятельной теории. «Богословие, может, и важно, - говорят они, - но заниматься его изучением стоит только после того, как все начнут жить праведно и свято». Они в целом склонны пренебрегать теорией, не видят ее связи с практикой, не понимают, как убеждения человека в целом, а богословские взгляды в частности влияют на практическую сторону жизни.

Мой тезис в том, что все это ерунда, и нет ничего более практичного, чем хорошая теория - здесь я согласен с одним картавым людоедом.

Итак, на нескольких примерах покажу то, как конкретные доктрины ой как сильно влияют на нашу практическую жизнь. Поехали.

- Если вы верите в то, что спасение можно потерять, то вы также верите и в то, что оно хотя бы в каком-то смысле зависит от ваших усилий. А следовательно, вам также никуда не деться от изнуряющих попыток заслужить \ не потерять спасение своими поступками. И напротив, вера в то, что наше спасение укоренено в верности Христа, наполняет нас миром, смирением и радостью.

- Если вы верите в то, что вы, демоны или сам адский сатана могут нарушить Божью волю, то вся ваша жизнь превращается в одну сплошную неуверенность в том, что Бог еще хотя бы чем-то правит. Любая неудача или трагедия неминуемо превращаются в вопрос «не оставил ли меня Бог?». Если же вы исповедуете трушный монотеизм и не допускаете мысли о том, что есть кто-то, кто может бросить вызов Богу и поставить под сомнение Его владычество, то вслед за Давидом сможете сказать «даже если будет ложе мое в мире мертвых — и там Ты» (Пс 138:8).

- Если вы не верите в телесное воскресение верующих в конце истории, то жизнь на земле со всеми ее делами и заботами стремиться к обесцениванию и бессмысленности. Ее нужно просто как-нибудь отбыть, а смерть превращается в цель. Напротив, если вы верите к телесное воскресение верующих и восстановление Эдемского сада, то вся ваша деятельность, будь то учеба или работа, приобретают особую значимость в свете будущей обновленной жизни.

Итак, догматика, как и любая другая теория, практична. То, как и во что мы верим, влияет на нас и определяет наши поступки и образ жизни. Если же вы когда-нибудь слышали нарекания на то, что теория расходится с практикой, то это только потому, что этой теории место на помойке - она не в силах связать воедино бытие и дать ему целостную интерпретацию. Но не потому, что догматика не нужна.

Ангелы, один вид которых заставил пастухов заикаться, утверждали, что новость о рожденном в Вифлееме младенце является радостной. И хотя есть некоторая ирония в том, что испытанный пастухами от явления ангелов лютый ужас имел обратную сторону в виде обещанной радости, вопрос, что радостного в Радостной вести, остается актуальным.

Есть две идеи, к которым я обращаюсь каждое Рождество в течение нескольких последних лет, они захватывают меня с каждым годом больше и больше, и, точно могу вам сказать, они содержат бездонный источник радости.


1. Бог стал Человеком.

Не было в первом веке нашей эры более вызывающего утверждения, нежели это. Оно звучало равно дико как для еврея, так и для язычника. Если бы апостолы хотели придумать религию, они бы ни за что не придумали Боговоплощение. Возможно, в этой религии было бы обожествление человека, но в ней точно не было бы очеловечивая Бога. Посудите сами: человек - падший, жалкий, порабощенный не только природой, но и своей похотью. Им ли становится Богу?

И тем не менее, Бог преодолевает онтологическую пропасть между Им самим и нами. Это может быть отдаленно похоже на то, как если бы Шекспир решил явить себя Гамлету и стать героем собственной пьесы. Бог становится частью нашей истории. Он ходит по одной с нами земле, дышит нашим воздухом. Один тесный и вонючий сарай вместил то, что не может вместить Вселенная - в таком духе описывал Рождество Клайв Льюис.


2. Бог нам не враг.

Песня ангелов включала в себя утверждение, что в рожденном младенце Бог объявляет человечеству мир. Замечу, что нет и быть не может ничего хуже, чем если вашим врагом является Бог. И, соответственно, нет и быть не может ничего более радостного, чем новость о том, что мы - ненавидящие Бога, Его мир и правила бунтари - получаем благодать помилования.


Да, я знаю, что мы живем в отвратительном и испорченном мире, где правит смерть, жестокость и нет никакой справедливости. Но Рождество - это причина, по которой в этом мире все же стоит хотеть жить, даже если ваша жизнь полна боли, ужаса, физических и психических страданий, потерь близких, войн и разрушений, голода, бедности, долгов, уныния, предательства, одиночества, унижений и обид, ведь только родясь и живя в таком мире, мы можем встретиться с Богом, который стал Человеком, и который сделал Себя нашим другом. Рождество - это та причина, по которой наш мир является самым лучшим из всех возможных миров. Мы - счастливые, куда счастливее Адама в Эдеме, ведь он не знал Бога воплощенного; Адам беседовал с Богом, а мы Его плоть и кровь.

«Слово стало плотью и жило среди нас. Мы видели Его славу, славу, которой наделен единственный Сын Отца, полный благодати и истины.» Ин 1:14

Принес вам красоту от Питера Крифта

Никто из нас даже представить себе не может, что чувствовало сборище необразованных рабов, поспешно бежавших из Египта где-то во второй половине второго тысячелетия до нашей эры, когда спустившийся с Синая Моисей обьявил каждого человека образом Бога. Для нас более-менее привычно такое отношение к человеческой жизни, которое предполагает ее ценность, но в Египте, как и в любой другой языческой культуре, жизнь человека не была достойна почтения, ведь образом божества был лишь фараон или другой монарх. Шестая заповедь запрещает убивать человека и указывает на причину: он является образом Божиим вне зависимости от национальности, возраста, пола и социального статуса.

В вопросе отношения к человеку языческий мир демонстрировал поразительное единство: рабы, нежеланные дети - особенно девочки, нищие, странники и инвалиды презирались, а помощь им вовсе считалась чем-то постыдным. Повсюду: от Рима и Спарты и до Египта и Месопотамии был только один народ, который не выбрасывал своих детей в сточные канавы и не продавал своих дочерей в бордели. Как вы догадываетесь, этот народ и был той самой сворой рабов, проглотивших и переваривших идею, что каждый человек является Божиим образом.

Вот к чему я веду. Если не брать во внимание Писание, то у нас вообще нет никакого представления о том, что такое человек. Является ли человеком кто-то, кто не может о себе позаботиться? Физически или умственно неполноценный? Что насчёт слабого и больного, обреченного на скорую смерть? Зачатый, но ещё не рождённый? Кто-то не из моего народа - это человек? Да, если нас создал не один Бог, а разные божества, то как определить, является ли пигмей или абориген человеком?

Ответы на эти вопросы будут очень произвольными, если не иметь трансцендентной точки отсчета, взгляда извне, коим и является Писание. Отвергнув его, мы вслед за Адамом продолжаем решать, что является добром и злом, и повторяем путь язычников по расчеловечиванию человека. Этим только и можно объяснить классовые и расовые геноциды прошлого века, аборты и эвтаназию века этого.

👆🏻Эх, понижаю свои собственные шансы)

Надеюсь, все понимают, что комментарий нужно писать на канале издательства?

ДОКИНЗ ПОКИДАЕТ АТЕИСТИЧЕСКИЙ ФОНД, КОТОРЫЙ СТАЛ ПОДДЕРЖИВАТЬ ТРАНСГЕНДЕРНУЮ "РЕЛИГИЮ"

В удивительном повороте судьбы Ричард Докинз, прославившийся своей критикой христианства и других традиционных религий, покинул совет директоров Фонда свободы от религии (FFRF). Ирония ситуации в том, что именно многолетняя борьба подобных организаций с традиционными духовными ценностями во многом способствовала возникновению нового типа квазирелигиозного мышления.

Поводом для ухода послужила публикация на сайте фонда статьи "Что такое женщина?", автор которой, Кэт Грант, настаивала на отказе от биологического понимания пола в пользу субъективного самоопределения. Фактически, место отвергнутых религиозных догматов заняли новые, не менее категоричные утверждения.

Когда член совета директоров, биолог Джерри Койн, попытался выступить в защиту научного подхода в статье "Биология – не предрассудок", руководство фонда поспешно удалило материал, принеся извинения за "причинённую боль". Та самая организация, которая десятилетиями высмеивала цензуру религиозных текстов, теперь сама прибегла к схожим методам.

Вслед за Докинзом организацию покинули Джерри Койн и Стивен Пинкер. "FFRF перестал быть защитником свободы от религии и сам превратился в подобие церкви – с собственными догматами, понятием ереси и преследованием инакомыслящих", – заявил Пинкер, словно описывая те самые явления, против которых фонд когда-то боролся.

Разрушая традиционные представления о человеческой природе и высмеивая религиозные ограничения, атеистические организации невольно создали идеологический вакуум, который заполнился новыми формами догматического мышления. Теперь эти организации сами оказались в плену идеологии, требующей слепой веры вопреки научным данным.
Руководитель FFRF Энни Лори Гейлор заявила, что поддержка ЛГБТК+ сообщества не противоречит миссии фонда. Однако всё более очевидным становится то, что на смену отвергнутым религиозным догматам пришли новые, не менее жёсткие идеологические установки.

Основанный в 1976 году для защиты принципа отделения церкви от государства, FFRF теперь сам демонстрирует те черты, которые когда-то критиковал в религиозных институтах: нетерпимость к инакомыслию, цензуру и подмену научных фактов идеологическими установками.

По материалам Richard Dawkins quits atheism foundation for backing transgender ‘religion’ by Cameron Henderson
US Reporter
30 December 2024

@FidDef

Перечитывая «Чтобы продолжалась жизнь» Френсиса Шеффера, обратил внимание на то, что не хотел замечать раньше: Шеффер критикует школу естественного права, так как эта школа опирается на безбожный оптимизм эпохи Просвещения.

Проблема тут в том, что современные христиане, наоборот, частенько топят за естественное право - конечно, если они в принципе понимают, о чем идёт речь. Ещё в бытность студентом юрфака я только потому и осилил Общую теорию права, что рассматривал ее как описание аргументов в борьбе между безбожными позитивистами и утверждающими безусловную ценность человека сторонниками естественного права. Понятное дело, в естественном праве я и видел выражение христианского отношения к человеку.

Но Шеффер (и далеко не он один) беспардонно обрушивается на естественников, и, надо сказать, по делу. Школа естественного права утверждает безусловную ценность человека - это уже неплохо, да. Но источником этой ценности она видит не трансцендентное Божество, наделившее человека своим образом, а самоценность человека. Догадываюсь, сама эта школа появляется как попытка заполнить вакуум в антропологии, появившийся после удаления Бога из уравнения.

Ирония в том, что естественное право обанкротилось. Оно оказалось идейно нежизнеспособным, а его итогом стали Французская революция и эпоха гильотины, две мировые войны, множество геноцидов. Кажется поразительным то, как гуманистические системы смогли докатиться до сожжения людей, но упомянутая мною книга Шеффера как раз о том, как это происходит: объявивший человека точкой отсчета гуманизм (на самом деле повторивший слова змея о том, что люди будут решать, что есть добро и зло) не учитывает, что человек порочен по своей природе. Иными словами, гуманизм если и дает определение человеку, то без поправки на греховность оно не соответствует действительности. Отсюда и следует то, с какой легкостью разных мастей гуманисты вычеркивают из рядов людей евреев, цыган, да и целые расы, социальные группы или нерожденных детей. В общем, естественное право ломается на вопросе «а кто такой этот ваш самоценный человек?».

Кто-нибудь, попросите Бена Шапиро снять еще и «What Is a Man?».

Так и есть, кстати. Пожар в Калифорнии - это наказание леваков и геев. Беда в моей жизни - испытание веры. Главное не перепутать.

В течение последних нескольких недель постоянно мысленно возвращаюсь к конфронтации светского и христианского понимания человека.

С христианами все ясно: истинный человек, как утверждает Павел, - это Христос. Только Он - видимый образ невидимого Бога, а именно поэтому Он и является настоящим человеком. Таким, как Адам до грехопадения.

Но грехопадение изменило все. Мир был потерян не только между человеком и Богом, человеком и человеком, но и сам человек оказался в некотором подобии конфликта внутри самого себя. Выражается этот конфликт в том, что ни наука, ни массовая, ни элитарная культура не могут дать ответ на вопрос о сущности человека.

Возможно, мы окончательно потерялись в тот момент, когда Чарльз Дарвин стер границу между человеком и животным. Эта эрозия в прошлом веке выразилась в поиске низших рас, в которых достаточно произвольно усматривались признаки untermensch («недочеловека»), а сегодня дает о себе знать в том, что все больше и больше идеологий настаивают на обладании животными прав, которыми обладает человек. Нацисты вычеркнули из людей целые расы, а современные тенденции таковы, что скоро, возможно, наше сообщество пополнится человекоподобными обезьянами, собаками или кем-нибудь еще. И тот, и другой процесс при всей их внешней несхожести имеет одну общую причину, которой является ни что иное, как неспособность отделить человека от животного без трансцендентной точки отсчета.

Без Христа мы не знаем, что такое человек, а потому обречены на вечные поиски. Нынешнее гениальное озарение тоже ни к чему хорошему не приведет.

Следствием дехристианизации нашей культуры явилось то, что больше никто не может точно сказать, чем сущностно человек отличается от животного. Даже наука говорит, что мы - приматы.

Заметьте, что древний, глубоко языческий мир тоже не понимал разницы между человеком и животным. Языческие мифы полны подобными лошадям кентаврами, козлоподобными сатирами, сфинксами, сочетающими в себе признаки человека и льва, змееволосыми горгонами, собакоглавыми людьми.

Параллельный процесс заключался в обожествлении животных. Боги Египта как правило имеют голову животного и тело человека. Другие боги уподоблялись животным. Так, Ваал изображался, как молодой бык. Нередким было почитание определенного вида животных священным: скажем, кошек в древнем Египте и коров в Индии - даже современной.

Именно иудео-христианское мировоззрение впервые разделило Бога, человека и животный мир. Сама по себе природа не содержит в себе ничего, что могло бы подсказать нам, что человек - это венец творения и образ Божий, что он сущностно отличен от других млекопитающих. И как только мы отказываемся от библейской антропологии, мы либо постепенно превращаемся в животных, либо начинаем обожествлять их.

Есть какая-то ирония в том, что до грехопадения Адам давал имена животным, то есть проявлял над ними власть, а сегодня мы не можем внятно сказать, чем же мы от животных отличаемся и имеем ли вообще право над ними властвовать - Гринпис и Грета точно не одобряют. Адам до грехопадения - царь над творением, включая животных. Падший Адам - снова должен одомашнивать одних животных и защищаться от других.

В одной из своих книг Клайв Льюис высказывает мысль, что в Новом творении, когда человек займет свое законное место в качестве Божьего управляющего на земле, больше не будет диких животных, а все они будут одомашнены. Мне тоже очень нравится так думать, хотя я и надеюсь, что домашние тараканы будут у кого-то, кто не подписан на мой канал.

P.S. И да, мы точно знаем, что в Новом творении будут животные. Об этом прямо говорят пророчества Исаии о том, что лев и вол будут пастись вместе, а ребенок будет играть с гнездом змеи. Также об этом косвенно говорит история о потопе: Ной взял с собой в новый мир всей твари по паре. Христос, о котором на самом деле и говорит история о Ное и его ковчеге, сделает также.

👆🏻 На видео показывают актуальное дно русскоязычного евангельского движения.

2 персонажа, один из которых еретик, который не верит в Троицу, по сути вообще не является христианином, а второй верит в откровенные сказки про четырехсотлетнего деда и эти сказки не стесняется распространять.

- А этот ваш четырехсотлетний человек точно не врет?
- Не, ну как может врать четырехсотлетний человек? Он же святой!

[Про святого на видео нет, но как-то один из адептов движения Последней реформации мне рассказывал, что люди, которые не грешат, не умирают. И про человека, которому 400 лет, тоже рассказывал. Предполагаю, что это один и тот же миф.]

Конечно, можно элементарно разоблачить того, кто утверждает, будто ему 400 лет. Наверняка он мог бы показать двухсотлетнюю газету, рассказать о быте в XVIII веке, он мог бы прокомментировать эпохальные события (Французскую революцию, Войну за независимость в Штатах, российские революции) и рассказать многое историкам. Филологам он мог бы рассказать об эволюции языка, а этнографам о традициях периферийных народов. Элементарно пусть расскажет, где он жил, и как менялись названия этих населенных пунктов, или про то, какие имена были распространены в его местности.

Самое печальное то, что у них есть аудитория, и их кто-то смотрит.

Сейчас читаю трехтомник Мирчи Элиаде о развитии религиозных идей. В частности, рассматривая доисторические религии (слово «доисторический» означает «до изобретения письменности») автор указывает, что абсолютно каждое занятие древнего человека носило религиозный характер.

Например, охота - это не только способ найти еду, но и жертва, ведь животное умирает для того, чтобы не умер человек. Процесс поимки дичи был сопряжен с обрядами и постепенно обрастал многими традициями. Кстати, по всей видимости именно поэтому Павел успокаивает верующих в Коринфе насчет идоложертвенного мяса: другого просто не было, любая смерть животного была посвящена какому-нибудь божеству. Даже оседлое земледелие и сам процесс приготовления пищи наполнялись религиозным смыслом.

Я уже не говорю про такие вещи, как секс, отношение к телу, собственности и приемам пищи. В прошлом они имели глубоко религиозный смысл.

[Писание, кстати, в этом солидарно с древними: библейская религия притязает на целостность, ей есть дело до всего.]

Но вот я о чем подумал. Мы живем в мире, где больше не осталось сакрального. Приемы пищи больше не имеют никакого духовного смысла, тату на теле все реже связываются с чем-то потусторонним и мистическим. Даже секс стал просто восполнением очередной потребности, он перестал быть священным (или, даже, порочным), а стал профанным. То есть стал просто физиологическим процессом, который все чаще даже никак не коррелируется с понятиями любви или верности.

Примечательно тут вот что: так невозможно жить, даже искренне проповедуя такие ценности. Какое-то время назад наткнулся на статью девушки-феминистки, которая отстаивала право женщины на свое тело, в частности на такое количество половых партнеров, какое она сама захочет. Ее тезис: секс - это как выпить стакан воды. И в той же статье она требовала от правительства усилить наказание за изнасилование. И нет, она, видимо, не замечала иронии, ведь за кражу стакана воды вряд ли должно следовать суровое наказание.