Где-то слышала, что адвокат, оказавшийся в сложной этической ситуации, должен обратиться за разъяснениями в совет палаты. Но я попробую просто написать в телеграм-канал.
Итак, диспозиция такая.
Идёт допрос обвиняемого Н. Вину он не признаёт, но показания давать желает, чтобы изложить свою версию событий, об которую должно разбиться обвинение.
Следователь, естественно, настроен задавать внезапные каверзные вопросы, чтобы вывести предполагаемого преступника на предположительно чистую воду.
Допрос идёт в весьма специфическом месте – районном изоляторе временного содержания. Тут бы приложить схему расстановки сил, но опишу словами: обвиняемый в клетке, с "вольной" стороны решетки стоит стол, а у стола – два стула, бок о бок. Соответственно, следователь и адвокат сидят плечом к плечу, а Н. – напротив них. Помещение тесное, встать и отойти никто не может.
Соответственно, адвокат (он же я) видит – не может не видеть – что именно такое следователь записывает в протоколе. И пока заполняется вводная часть протокола и пишутся ответы на базовые вопросы ("расскажите о событиях дня Х"), следователя это никак не смущает.
Но вот когда приходит пора каверзных вопросов, ответы на которые потом определят в деле очень многое, следователь предъявляет адвокату одно простое и в общем понятное требование – не смотреть в протокол. Потому что тогда записываемый вопрос уже не будет таким внезапным, и защита выиграет фору в несколько секунд, чтобы сориентироваться.
И вроде как, действительно, следователь в обычных условиях (то есть в своём кабинете) просто отворачивает монитор к себе, сверяется со шпаргалками в телефоне под столом, а защитник может стоять у него за плечом только и исключительно по обоюдному согласию.
Но тут нет ни монитора, ни телефона, ни места, чтобы отойти. Принудительное закрытие глаз защитника УПК пока не предусматривает (но тут коллеги, кто работает с секреткой, возможно, меня поправят).
По-человечески, конечно, я могу отвернуться, раз меня вежливо просят не смотреть. Но по-адвокатски шея не поворачивается сделать это. Что делать? Обращаться в совет палаты за разъяснениями? Ну уж нет. Решаю смотреть в протокол, пока это физически возможно.
Говорю следователю, что сижу слишком близко, чтобы не видеть протокол, ну не в клетку же мне отойти? Он даже не ловит меня на очевидной подмене глаголов "смотреть" и "видеть", и листает УПК в поисках чего-то, чем можно обосновать своё требование.
Я жду и думаю про дорогого процессуального оппонента: если он готовился к допросу, то задаст вопрос вслух, выслушает ответ, а потом запишет всё разом. Зачем огород городить?
Долистав УПК, следователь поступает проще – пишет вопрос, тщательно прикрывая написанное ладошкой. Я чувствую себя как за школьной партой с мальчиком-отличником. Удается разглядеть – хорошо, что этот мальчик правша, а я сижу как раз у его правого плеча – пару ключевых слов.
Выдыхаем. Этот вопрос не будет внезапным – мы на него рассчитывали. Н. отвечает. Следователь больше вопросов не имеет. А мы не имеем замечаний к протоколу.
Но мысленно я всё-таки смоделировала ситуацию, когда следователь проявляет принципиальность и отмечает в протоколе, что адвокат, мол, всё подсматривал вопреки запрету. И, допустим, пишет гневное письмо в Минюст, а тот – в палату. С вопросом, сохранила ли я в этой ситуации честь и достоинство, присущее моей профессии.
И что скажет палата, я навскидку отгадать не смогу. А что скажете вы?
Где-то слышала, что адвокат, оказавшийся в сложной этической ситуации, должен обратиться за разъяснениями в совет палаты. Но я попробую просто написать в телеграм-канал.
Итак, диспозиция такая.
Идёт допрос обвиняемого Н. Вину он не признаёт, но показания давать желает, чтобы изложить свою версию событий, об которую должно разбиться обвинение.
Следователь, естественно, настроен задавать внезапные каверзные вопросы, чтобы вывести предполагаемого преступника на предположительно чистую воду.
Допрос идёт в весьма специфическом месте – районном изоляторе временного содержания. Тут бы приложить схему расстановки сил, но опишу словами: обвиняемый в клетке, с "вольной" стороны решетки стоит стол, а у стола – два стула, бок о бок. Соответственно, следователь и адвокат сидят плечом к плечу, а Н. – напротив них. Помещение тесное, встать и отойти никто не может.
Соответственно, адвокат (он же я) видит – не может не видеть – что именно такое следователь записывает в протоколе. И пока заполняется вводная часть протокола и пишутся ответы на базовые вопросы ("расскажите о событиях дня Х"), следователя это никак не смущает.
Но вот когда приходит пора каверзных вопросов, ответы на которые потом определят в деле очень многое, следователь предъявляет адвокату одно простое и в общем понятное требование – не смотреть в протокол. Потому что тогда записываемый вопрос уже не будет таким внезапным, и защита выиграет фору в несколько секунд, чтобы сориентироваться.
И вроде как, действительно, следователь в обычных условиях (то есть в своём кабинете) просто отворачивает монитор к себе, сверяется со шпаргалками в телефоне под столом, а защитник может стоять у него за плечом только и исключительно по обоюдному согласию.
Но тут нет ни монитора, ни телефона, ни места, чтобы отойти. Принудительное закрытие глаз защитника УПК пока не предусматривает (но тут коллеги, кто работает с секреткой, возможно, меня поправят).
По-человечески, конечно, я могу отвернуться, раз меня вежливо просят не смотреть. Но по-адвокатски шея не поворачивается сделать это. Что делать? Обращаться в совет палаты за разъяснениями? Ну уж нет. Решаю смотреть в протокол, пока это физически возможно.
Говорю следователю, что сижу слишком близко, чтобы не видеть протокол, ну не в клетку же мне отойти? Он даже не ловит меня на очевидной подмене глаголов "смотреть" и "видеть", и листает УПК в поисках чего-то, чем можно обосновать своё требование.
Я жду и думаю про дорогого процессуального оппонента: если он готовился к допросу, то задаст вопрос вслух, выслушает ответ, а потом запишет всё разом. Зачем огород городить?
Долистав УПК, следователь поступает проще – пишет вопрос, тщательно прикрывая написанное ладошкой. Я чувствую себя как за школьной партой с мальчиком-отличником. Удается разглядеть – хорошо, что этот мальчик правша, а я сижу как раз у его правого плеча – пару ключевых слов.
Выдыхаем. Этот вопрос не будет внезапным – мы на него рассчитывали. Н. отвечает. Следователь больше вопросов не имеет. А мы не имеем замечаний к протоколу.
Но мысленно я всё-таки смоделировала ситуацию, когда следователь проявляет принципиальность и отмечает в протоколе, что адвокат, мол, всё подсматривал вопреки запрету. И, допустим, пишет гневное письмо в Минюст, а тот – в палату. С вопросом, сохранила ли я в этой ситуации честь и достоинство, присущее моей профессии.
И что скажет палата, я навскидку отгадать не смогу. А что скажете вы?
BY Objection, your honor!
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
During the operations, Sebi officials seized various records and documents, including 34 mobile phones, six laptops, four desktops, four tablets, two hard drive disks and one pen drive from the custody of these persons. Meanwhile, a completely redesigned attachment menu appears when sending multiple photos or vides. Users can tap "X selected" (X being the number of items) at the top of the panel to preview how the album will look in the chat when it's sent, as well as rearrange or remove selected media. "The argument from Telegram is, 'You should trust us because we tell you that we're trustworthy,'" Maréchal said. "It's really in the eye of the beholder whether that's something you want to buy into." The gold standard of encryption, known as end-to-end encryption, where only the sender and person who receives the message are able to see it, is available on Telegram only when the Secret Chat function is enabled. Voice and video calls are also completely encrypted. The next bit isn’t clear, but Durov reportedly claimed that his resignation, dated March 21st, was an April Fools’ prank. TechCrunch implies that it was a matter of principle, but it’s hard to be clear on the wheres, whos and whys. Similarly, on April 17th, the Moscow Times quoted Durov as saying that he quit the company after being pressured to reveal account details about Ukrainians protesting the then-president Viktor Yanukovych.
from sg
