1. Григорий Мясоедов. Салон Зинаиды Волконской, 1907
2. Борис Кустодиев. В московской гостиной 1840-х (Люди сороковых годов), 1912 (выполнено для издания И.Н. Кнебеля «Русская история в картинах»)
3. Григорий Мясоедов. Чтение «Крейцеровой сонаты» Льва Толстого на квартире Дмитрия Менделеева, 1889
4. Илья Репин. На литературном чтении. В.С. Соловьёв читает в салоне В.И. Икскуль, 1890-е
5. Александр Моравов. Ленин в Самарском кружке в 1893 году, 1937
6. Владимир Маковский. Вечеринка, 1897
7. Александр Маковский. Студент, читающий стихи (Чаепитие), начало XX века
8. Валентин Волков. Вузовцы, 1947
9. Павел Чернов. Подруги, 1951
10. Лев Гудсков. Отдых, 1952
2. Борис Кустодиев. В московской гостиной 1840-х (Люди сороковых годов), 1912 (выполнено для издания И.Н. Кнебеля «Русская история в картинах»)
3. Григорий Мясоедов. Чтение «Крейцеровой сонаты» Льва Толстого на квартире Дмитрия Менделеева, 1889
4. Илья Репин. На литературном чтении. В.С. Соловьёв читает в салоне В.И. Икскуль, 1890-е
5. Александр Моравов. Ленин в Самарском кружке в 1893 году, 1937
6. Владимир Маковский. Вечеринка, 1897
7. Александр Маковский. Студент, читающий стихи (Чаепитие), начало XX века
8. Валентин Волков. Вузовцы, 1947
9. Павел Чернов. Подруги, 1951
10. Лев Гудсков. Отдых, 1952
БИБЛИОМАНЕКЕНЫ
Любопытный артефакт – так называемые «миссальные картины» (англ. missal paintings): около 20 иллюзионистских изображений литургических книг на деревянных досках в позднеренессансный и раннебарочный периоды. Вероятнее всего, на этих панелях воспроизведён миссал – богослужебная книга, содержащая последования мессы с сопутствующими текстами.
Во всех сохранившихся версиях присутствуют 11 инициальных миниатюр и 2 фрагмента нотной записи. Отличаются лишь мелкие детали и цветовые оттенки.
Одну из таких работ приписывают немецкому художнику Лудгеру том Рингу Младшему [ил. 1] либо неизвестному фламандскому мастеру. На глухом чёрном фоне дубовой панели 70 х 65 см словно парит в пустоте рукописная книга в натуральную величину. В искусствоведении этот приём рассматривается как прообраз фотографической техники снапшот (англ. Snapshot – мгновенный, моментальный снимок). Череп на приоткрытой миниатюре и выглядывающая из-под красного плаща нога позволяют опознать сцену Распятия с Иоанном Евангелистом, стоящим рядом с крестом. На страницах виден записанный в две колонки текст в готической манере на вымышленной латыни и потому не читаемый.
Более поздняя версия начала XVII в. чуть меньшего размера написана маслом на сосновой доске неизвестным мастером Немецкой или Австрийской школы [2]. Разлетающиеся страницы и небрежно откинутые застёжки создают иллюзию только что прерванного чтения. Очень похожее изображение книги атрибутировано как работа неизвестного художника Южно-Германской школы [3].
Для чего создавались такие библиоманекены? Согласно одной из гипотез, они были особым родом визуализации на стыке коммерции с искусством, ориентированной на профессиональную аудиторию: печатников, книготорговцев, декораторов, коллекционеров иллюминированных манускриптов. Деревянная книга-обманка служила чем-то вроде наглядного пособия, прообразом каталога оформительских образцов.
По другой версии, «миссальные картины» служили заместителями-дубликатами настоящих книг и размещались на аналое для гармонизации пространства, создания медитативного настроя и поддержания молитвенной атмосферы.
Подробнее об этом артефакте – в моей книге «Книга как иллюзия: Тайники, лжебиблиотеки, арт-объекты (Альпина нон-фикшн, 2023).
Любопытный артефакт – так называемые «миссальные картины» (англ. missal paintings): около 20 иллюзионистских изображений литургических книг на деревянных досках в позднеренессансный и раннебарочный периоды. Вероятнее всего, на этих панелях воспроизведён миссал – богослужебная книга, содержащая последования мессы с сопутствующими текстами.
Во всех сохранившихся версиях присутствуют 11 инициальных миниатюр и 2 фрагмента нотной записи. Отличаются лишь мелкие детали и цветовые оттенки.
Одну из таких работ приписывают немецкому художнику Лудгеру том Рингу Младшему [ил. 1] либо неизвестному фламандскому мастеру. На глухом чёрном фоне дубовой панели 70 х 65 см словно парит в пустоте рукописная книга в натуральную величину. В искусствоведении этот приём рассматривается как прообраз фотографической техники снапшот (англ. Snapshot – мгновенный, моментальный снимок). Череп на приоткрытой миниатюре и выглядывающая из-под красного плаща нога позволяют опознать сцену Распятия с Иоанном Евангелистом, стоящим рядом с крестом. На страницах виден записанный в две колонки текст в готической манере на вымышленной латыни и потому не читаемый.
Более поздняя версия начала XVII в. чуть меньшего размера написана маслом на сосновой доске неизвестным мастером Немецкой или Австрийской школы [2]. Разлетающиеся страницы и небрежно откинутые застёжки создают иллюзию только что прерванного чтения. Очень похожее изображение книги атрибутировано как работа неизвестного художника Южно-Германской школы [3].
Для чего создавались такие библиоманекены? Согласно одной из гипотез, они были особым родом визуализации на стыке коммерции с искусством, ориентированной на профессиональную аудиторию: печатников, книготорговцев, декораторов, коллекционеров иллюминированных манускриптов. Деревянная книга-обманка служила чем-то вроде наглядного пособия, прообразом каталога оформительских образцов.
По другой версии, «миссальные картины» служили заместителями-дубликатами настоящих книг и размещались на аналое для гармонизации пространства, создания медитативного настроя и поддержания молитвенной атмосферы.
Подробнее об этом артефакте – в моей книге «Книга как иллюзия: Тайники, лжебиблиотеки, арт-объекты (Альпина нон-фикшн, 2023).
1. Лудгер том Ринг Младший (возможно). Открытая литургическая книга,
ок. 1510–1570
2. Неизвестный мастер Немецкой или Австрийской школы. Открытая литургическая книга, ок. 1610
3. Неизвестный мастер Южно-Германской школы. Открытая литургическая книга, первая половина XVI века
ок. 1510–1570
2. Неизвестный мастер Немецкой или Австрийской школы. Открытая литургическая книга, ок. 1610
3. Неизвестный мастер Южно-Германской школы. Открытая литургическая книга, первая половина XVI века
КНИГА И ЕЁ ОКРЕСТНОСТИ (интервью IV)
Среди работ в популярном нынче формате бумажной пластики есть особые – проникнутые любовью к литературе, насыщенные множеством культурных ассоциаций и аллюзий. Такие работы создаёт петербургская художница ЕЛЕНА ПАВЛОВА (ПОТАНИНА). Побеседовали с мастером о том, как слово превращается в изображение, а в изысканных бумажных рельефах раскрываются книжные вселенные.
- Каковы место и роль чтения в вашей жизни? Какие жанры и темы вам наиболее близки?
Так сложилось, что с самого детства литература была моей собеседницей, помощницей и самым близким другом. Читать научилась очень рано. Конечно, сначала это были сказки, волшебные истории, затем постепенно влюблялась в героев повестей, в обычных девчонок и мальчишек. Потом пошли прекрасные дамы и кавалеры, так я и «докатилась» до мемуарной литературы. Особая моя страсть – любовь к Серебряному веку. Такой круговорот событий, такие удивительные персоны, которые завораживают и открывают для меня целую Вселенную! До трепета люблю читать письма, для меня они более правдивы и понятны в разрезе эпох. Зачитывалась книгой Лидии Зиновьевой-Аннибал «Тридцать три урода», дневниками Михаила Кузмина, перепиской Валерия Брюсова и Нины Петровской…
- Как вы пришли к бумажной пластике?
Владимир Набоков в «Отчаянии» писал: «Высшая мечта автора: превратить читателя в зрителя». Это высказывание произвело на меня необычный эффект. Я стала фантазировать: как можно превратиться из читателя в зрителя? Идти в кино – банально, в театр – просто, а что если… В этот период мой сын заканчивал школу и мне очень хотелось удержать его у высокой литературы. Так и появилась моя первая работа «Память! Говори!», которая отразила мои чувства о сложном детском мире через призму книги Набокова «Другие берега». Невесомая, прозрачная бумажка превратилась в воспоминание детства. Обложка книги стала частью чесучового материла, тех самых летних костюмов русской аристократии, а в центре – изображение хрупкой бабочки, той самой, которую атрибутировал Набоков-энтомолог.
- Чем для вас привлекательны в творческом плане образы книг и мотивы чтения?
Скручивая небольшие фигурки из тонкой бумаги, погружаешься в чудесный мир, для меня это мир литературы. Герои сами появляются на свет и живут своей жизнью, немного управляемые мной. Так рождаются целые истории…
- Какие творческие приёмы и техники используете в своих работах?
Особых правил и приёмов нет, есть только желание встречи, осмысление поступков и решения проблем. А так, всё это бумажки, которые могут быть грубыми, крафтовыми или нежными папиросными, а иногда пергаментными. Сиди и крути – может быть, что-нибудь получится?
- Вы берёте для творчества муляжи или настоящие тома? Как вообще относитесь к созданию арт-объектов на основе книг?
Я человек советской формации, поэтому берегу и люблю книгу. В моих работах всё что вырезано и смято – это копии из состаренной бумаги. Подвергаю препарированию только безвозвратно утраченные экземпляры.
- У вас есть творческое кредо или девиз?
Главное не бояться быть уникальной, ведь именно это делает тебя особенной. Не ограничивай себя стереотипами, стремись к своим мечтам и целям.
«Люби страстно, дерзай красиво, действуй решительно. Так ты сможешь создать свою собственную сказку» – сказал древний мыслитель. Искусство – отражение души, которое вдохновляет и преображает мир.
VK-страница Елены Павловой:
https://vk.com/id392916
Среди работ в популярном нынче формате бумажной пластики есть особые – проникнутые любовью к литературе, насыщенные множеством культурных ассоциаций и аллюзий. Такие работы создаёт петербургская художница ЕЛЕНА ПАВЛОВА (ПОТАНИНА). Побеседовали с мастером о том, как слово превращается в изображение, а в изысканных бумажных рельефах раскрываются книжные вселенные.
- Каковы место и роль чтения в вашей жизни? Какие жанры и темы вам наиболее близки?
Так сложилось, что с самого детства литература была моей собеседницей, помощницей и самым близким другом. Читать научилась очень рано. Конечно, сначала это были сказки, волшебные истории, затем постепенно влюблялась в героев повестей, в обычных девчонок и мальчишек. Потом пошли прекрасные дамы и кавалеры, так я и «докатилась» до мемуарной литературы. Особая моя страсть – любовь к Серебряному веку. Такой круговорот событий, такие удивительные персоны, которые завораживают и открывают для меня целую Вселенную! До трепета люблю читать письма, для меня они более правдивы и понятны в разрезе эпох. Зачитывалась книгой Лидии Зиновьевой-Аннибал «Тридцать три урода», дневниками Михаила Кузмина, перепиской Валерия Брюсова и Нины Петровской…
- Как вы пришли к бумажной пластике?
Владимир Набоков в «Отчаянии» писал: «Высшая мечта автора: превратить читателя в зрителя». Это высказывание произвело на меня необычный эффект. Я стала фантазировать: как можно превратиться из читателя в зрителя? Идти в кино – банально, в театр – просто, а что если… В этот период мой сын заканчивал школу и мне очень хотелось удержать его у высокой литературы. Так и появилась моя первая работа «Память! Говори!», которая отразила мои чувства о сложном детском мире через призму книги Набокова «Другие берега». Невесомая, прозрачная бумажка превратилась в воспоминание детства. Обложка книги стала частью чесучового материла, тех самых летних костюмов русской аристократии, а в центре – изображение хрупкой бабочки, той самой, которую атрибутировал Набоков-энтомолог.
- Чем для вас привлекательны в творческом плане образы книг и мотивы чтения?
Скручивая небольшие фигурки из тонкой бумаги, погружаешься в чудесный мир, для меня это мир литературы. Герои сами появляются на свет и живут своей жизнью, немного управляемые мной. Так рождаются целые истории…
- Какие творческие приёмы и техники используете в своих работах?
Особых правил и приёмов нет, есть только желание встречи, осмысление поступков и решения проблем. А так, всё это бумажки, которые могут быть грубыми, крафтовыми или нежными папиросными, а иногда пергаментными. Сиди и крути – может быть, что-нибудь получится?
- Вы берёте для творчества муляжи или настоящие тома? Как вообще относитесь к созданию арт-объектов на основе книг?
Я человек советской формации, поэтому берегу и люблю книгу. В моих работах всё что вырезано и смято – это копии из состаренной бумаги. Подвергаю препарированию только безвозвратно утраченные экземпляры.
- У вас есть творческое кредо или девиз?
Главное не бояться быть уникальной, ведь именно это делает тебя особенной. Не ограничивай себя стереотипами, стремись к своим мечтам и целям.
«Люби страстно, дерзай красиво, действуй решительно. Так ты сможешь создать свою собственную сказку» – сказал древний мыслитель. Искусство – отражение души, которое вдохновляет и преображает мир.
VK-страница Елены Павловой:
https://vk.com/id392916
1. «Пружина чести, наш кумир!» А.С. Пушкин
2. «Ах, этот всемогущий Невский проспект!» Н.В. Гоголь
3. «Кто говорит, что умер Дон-Кихот? Он в новый собирается поход». Ф.М. Достоевский
4. Велосипедист. Л.Н. Толстой
5. «Лестница в...» В.В. Маяковский
6. «Последняя...» Ф.М. Достоевский
7. «Это вам не фунт изюма! Фунтик золота...» А.П. Чехов
8. Страсти по торшонированию. А. Пушкин, Н. Гоголь, М. Лермонтов, А. Грибоедов, А. Некрасов, Ф. Достоевский
9. Бал Жизни. Л.Н. Андреев
10. Война & мир. Л.Н. Толстой
2. «Ах, этот всемогущий Невский проспект!» Н.В. Гоголь
3. «Кто говорит, что умер Дон-Кихот? Он в новый собирается поход». Ф.М. Достоевский
4. Велосипедист. Л.Н. Толстой
5. «Лестница в...» В.В. Маяковский
6. «Последняя...» Ф.М. Достоевский
7. «Это вам не фунт изюма! Фунтик золота...» А.П. Чехов
8. Страсти по торшонированию. А. Пушкин, Н. Гоголь, М. Лермонтов, А. Грибоедов, А. Некрасов, Ф. Достоевский
9. Бал Жизни. Л.Н. Андреев
10. Война & мир. Л.Н. Толстой