То, чем был я когда-то, все присущее мне, что тебя не коснулось, я хочу уничтожить, забыть, даже если это то, что спасало меня и еще бы спасло не однажды от одиночества и пустоты. Умирает ли дом, если после него остаются только дым да объем, только запах бессмертный жилья? Как его берегут снегопады, наклоняясь, как прежде, над крышей, которой давно уже нет, расступаясь в том месте, где стены стояли, охраняя объем, который четыре стены берегли! Нет окна, но тянутся ветви привычно клена красного, клена зеленого, клена голого, заледеневшего восстанавливать это окно, помогая прохожим отражаться в пропавшем стекле. Умирает ли дом, если мы этот дом покидаем? Умирает ли дом, если он забывает о нас? Поцелуй озаряет его. Ты сказала: — Благословляю тот день, который соединит нас, и все, что будет потом. — То, что было потом, охраняет теперь снегопады, разлинованный отсвет окна создавая в полете, словно сердце синицы на встречном ветру прогибаясь над светом. Этот свет поцелуя, снегопадами наспех обжитый, был ли в пору тебе, когда ты глаза на окно поднимала? Тот, кого ты ждала, а потом в этом доме встречала, сам придумал себя для тебя и не знал, что придумал себя. Все мне кажется, был я свидетелем в доме счастливом. Потому и хочу я забыть все присущее мне, что тебя не коснулось, все, чем был я когда-то, умирающий больше похож на себя, чем живущий. Но нет прошлого с теми, кто помнит о прошлом в час открытых дверей в дом счастливый. И нет неба над небом, земли над землей и любви над любовью.
То, чем был я когда-то, все присущее мне, что тебя не коснулось, я хочу уничтожить, забыть, даже если это то, что спасало меня и еще бы спасло не однажды от одиночества и пустоты. Умирает ли дом, если после него остаются только дым да объем, только запах бессмертный жилья? Как его берегут снегопады, наклоняясь, как прежде, над крышей, которой давно уже нет, расступаясь в том месте, где стены стояли, охраняя объем, который четыре стены берегли! Нет окна, но тянутся ветви привычно клена красного, клена зеленого, клена голого, заледеневшего восстанавливать это окно, помогая прохожим отражаться в пропавшем стекле. Умирает ли дом, если мы этот дом покидаем? Умирает ли дом, если он забывает о нас? Поцелуй озаряет его. Ты сказала: — Благословляю тот день, который соединит нас, и все, что будет потом. — То, что было потом, охраняет теперь снегопады, разлинованный отсвет окна создавая в полете, словно сердце синицы на встречном ветру прогибаясь над светом. Этот свет поцелуя, снегопадами наспех обжитый, был ли в пору тебе, когда ты глаза на окно поднимала? Тот, кого ты ждала, а потом в этом доме встречала, сам придумал себя для тебя и не знал, что придумал себя. Все мне кажется, был я свидетелем в доме счастливом. Потому и хочу я забыть все присущее мне, что тебя не коснулось, все, чем был я когда-то, умирающий больше похож на себя, чем живущий. Но нет прошлого с теми, кто помнит о прошлом в час открытых дверей в дом счастливый. И нет неба над небом, земли над землей и любви над любовью.
Pavel Durov, Telegram's CEO, is known as "the Russian Mark Zuckerberg," for co-founding VKontakte, which is Russian for "in touch," a Facebook imitator that became the country's most popular social networking site. "Someone posing as a Ukrainian citizen just joins the chat and starts spreading misinformation, or gathers data, like the location of shelters," Tsekhanovska said, noting how false messages have urged Ukrainians to turn off their phones at a specific time of night, citing cybersafety. Anastasia Vlasova/Getty Images But because group chats and the channel features are not end-to-end encrypted, Galperin said user privacy is potentially under threat. In addition, Telegram's architecture limits the ability to slow the spread of false information: the lack of a central public feed, and the fact that comments are easily disabled in channels, reduce the space for public pushback.
from tr
