ОДНА ФРАЗА (№1/2)

The sun is always just about to rise.
(Kim Stanley Robinson, 2312)

Это первая фраза фантастического романа, который начинается с блестящего – это слово тут особенно подходит – описания восхода на Меркурии. И каждый раз, когда мне присылают перевод этого отрывка (мы начали разбирать его на семинарах не так уж давно), я на ней зависаю. По смыслу вроде бы все просто, но, пытаясь поправить не слишком удачные версии ее перевода, а главное, обосновать свои претензии к ним, я сразу же вязну в болоте сравнительной грамматики, куда в обычной жизни предпочитаю не соваться, а хорошего варианта нет и у меня самого. Из болота тащить бегемота – работа, как известно, трудная, но даже этот маленький бегемотик никак не хочет оттуда вылезать.

В чем здесь проблема? Она хорошо видна уже на примере единственного (насколько мне известно) опубликованного перевода, принадлежащего А. Грузбергу – любители Толкина должны помнить эту фамилию:

Солнце всегда вот-вот взойдет.

Объяснить, почему он неправильный, довольно сложно. Да и надо ли? Во всяком случае, ясно, что «Солнце вот-вот взойдет» – фраза нормальная, но все портит слово всегда. Сначала мне показалось, что оно в принципе не может сочетаться с глаголом совершенного вида в будущем времени, но потом я вспомнил, что такое бывает – как во фразе «Он всегда что-нибудь да придумает». Потом я решил, что дело не столько в глаголе – хотя время, похоже, нужно настоящее, – а в сочетании всегда с вот-вот. Но даже если оставить от варианта Грузберга только начало, непонятно, как его продолжить. «Солнце (здесь) всегда готово взойти?» Но это выглядит каким-то нездоровым рвением со стороны нашего светила. И сразу вспоминается знаменитое пожелание Раневской, обращенное к пришедшим помогать ей по дому пионэрам…

А дополнительная трудность состоит в том, что это первая фраза – короткая и эффектная, и желательно эти ее свойства при переводе не потерять. Кое-какие идейки у меня, конечно, есть, но не хочу мешать вам мучиться.

Попробуете?

Несколько слов вдогонку. Спасибо всем, кто попробовал перевести эту трудную фразу: гораздо лучше попробовать и обломаться, чем сидеть с кислой миной и критиковать других, как это делал я. Тем более что были и неплохие попытки – вы сами все видели.

Прежде чем сказать, как поступил бы я сам (промолчать было бы нечестно), добавлю еще несколько соображений, которые стоило бы принять в расчет. Во-первых, фраза начинается с солнца, а это главный герой отрывка, да и вообще капитальная вещь, которая сразу бьет читателя по глазам и настраивает на такой, что ли, возвышенно-мифический лад. Хотя бы поэтому в переводе не стоит употреблять фразеологизмы вроде «на подходе» или «на низком старте» и даже слова с разговорной окраской вроде «чуть-чуть»; надо сразу брать нейтрально-солидный, основательный тон.

Во-вторых, в чате совершенно справедливо заметили, что в оригинале мы имеем пятистопный ямб. Я уже столько раз твердил, что проза – это каша из поэтических отрубей, что сам себе надоел, но стоило на минутку об этом забыть, как вы напомнили – и правильно сделали. Надо ли в точности сохранять этот размер? Конечно, нет. Попытка соблюсти в переводе эквиритмичность сразу связала бы нас по рукам и ногам так, что мы бы и не пошевелиться не смогли. Нужно просто постараться сделать свою фразу а) недлинной, б) желательно без или с минимумом знаков препинания и в) ритмичной по-своему. Ведь зачем этот ямб автору? Это мотор, который заводит всю машину. Раз-два-три-четыре-пять – и вот вагон не спеша тронулся, и за окном уже скользят виды Меркурия. К тому же чеканность первой фразы добавляет в атмосферу торжественности…

Кстати, это помогло мне разрешить для себя одну маленькую загадку. В моих вариантах перевода все время появлялось слово здесь, которого в оригинале нет, и я вдруг понял, почему: оно нарушило бы ритм! Смотрите:

The sun here is always just about to rise.

Возможно, сначала так и было, но потом Робинсон заметил ухабчик и убрал из фразы here.

А теперь – какие я предлагаю варианты? Честно скажу, что с солнцем в начале у меня что-то не клеится. Ну разве что так:

Солнце здесь никогда не уходит (не скрывается, не прячется) надолго.

Проще переиначить фразу, сохранив ее смысл:

Ночи здесь всегда скоротечны.
Восхода никогда не приходится ждать долго.

Употреблять слово рассвет нельзя: светает там, где есть атмосфера, а на Меркурии ее практически нет.

Ну вот. Осталось только напомнить, что никакие переводы не бывают безупречными и единственно правильными. Даже мои…

Ловко я спрятался в домик, правда?

upd: Я плохо изучил матчасть. Вариант со скоротечными ночами снимается, поскольку сутки на Меркурии очень длинные, да и вообще солнце движется очень странно, иногда даже петлями. Лучше с этим не связываться )
В других вариантах никогда (так же как always в оригинале) не абсолютно, а относится только к периодам пребывания на открытой поверхности людей, вышедших посмотреть на восход.
В общем, все сложно...

…И тут мы снова возвращаемся к вечной и болезненной теме – нашего кпд.

Если мордоваться по три дня – ну пусть даже по два часа – с каждой фразой, попутно изучая небесную механику, то на черновик небольшого рассказа будет уходить минимум пара месяцев. Без выходных. Не считая редактуры. А о романе и говорить нечего…

Но поначалу это, увы, неизбежно. Вы ни в коем случае не должны сразу приходить в издательство, и такая (ради корректности сменю на минутку пол): я хорошо знаю язык, дайте мне роман, и они такие: ну на. Этим вы выжжете у себя на плече лилию халтурщицы, которую потом можно будет удалить только вместе с кожей. Издателям-то по хрен, а вам с этим жить.

Учиться, как известно, необходимо весь свой век, и даже это не избавляет нас от грустной перспективы умереть дураками. Но первый, пусковой период критически важен – а он в нашем деле долог и мучителен. Наш внутренний писатель, этот бестолковый неумеха, соображает чрезвычайно туго, но если уж удастся что-нибудь ему вдолбить, он не забудет этого никогда – и понемногу научится быстро совершать привычные действия, задумываясь только в самых ответственных местах. А до тех пор приходится двигаться со скоростью черепахи – или, вернее, нашего школьного тотема, улитки. (Знаете, чем улитка отличается от черепахи? У нее не такой твердый панцирь.)

Надо просто выучиться ждать. Надо быть спокойным и упрямым. И тогда – рано или, с большей вероятностью, поздно – вы обязательно получите скупую телеграмму примерно такого содержания: «Ты молодец, шарашь дальше. Целую, жизнь».

Вот черт возьми, не хотел же писать манифест!

Английский (проза) на этот раз вчистую проиграл по набору другим языкам. С одной стороны, это не может не радовать: надоела его гегемония. С другой, хороших книжек на английском пока еще не меньше, чем на любом другом языке, и кто-то же должен их переводить! Так что приходите. Ну и у французов с итальянцами до конца месяца еще отыщется местечко.

Мы почти готовы к началу весеннего семестра. Набор на курс перевода английской поэзии (руководитель Григорий Кружков) временно закрыт (мы сохраним опоздавшие заявки на будущее, если оно будет), на курс перевода немецкой прозы (руководитель Анна Кукес) заявки будут приниматься на свободные места, если таковые появятся в процессе комплектования группы. До 28 февраля принимаются заявки на курсы перевода
- английской прозы (ведут Виктор Голышев и Владимир Бабков)
- французской прозы (ведет Наталья Мавлевич)
- итальянской прозы (ведет Анна Ямпольская)
- французской поэзии (ведет Елена Баевская),
а также на спецкурс Владимира Бабкова «Как писать с(т)ильно»
Подробнее о нашей школе и условиях приема https://perevodasart.ru/

https://vk.com/video-227368609_456239042

Есть два вечных вопроса: о смысле жизни и о переводе имен в «Гарри Поттере». На оба не существует исчерпывающих ответов, но кое-какие ориентиры в ответе на второй из них мы с Лешей, магом видеосъемки и давним ценителем Волшебной Вселенной Джоан Ролинг, все же попытались нащупать. Мне приятно, что в каком-то из дальних закоулков Хогвартса висю, то есть вишу, и я – в камзоле и совсем как живой.

И вот что внезапно пришло в мою напудренную голову: ведь я знаю многих людей, которые почитывают и даже перечитывают Пулмана, грустят вместе с Гейманом, рыдают над Ролинг и прутся от Пратчетта, – так почему бы не провести для них курс перевода фэнтези? В конце концов, у троих из этой четверки я сам брал уроки волшебства.

Причин забраковать эту идею я не нашел, а потому сообщаю поклонникам магии любого цвета, что в ближайшее время на нашем сайте появится подробная информация о новом курсе. Мы его еще дополнительно проанонсируем. А Набитый Нюхль живет здесь.

Авада кедавра! Трансферамус!

Репосты приветствуются.

Наконец-то я увидел, как выглядит мое истинное "я"! 👇 А может, оно и ваше? 🙂

Обещанный курс перевода фэнтези с английского уже на старте, заявки с тестовыми заданиями (https://perevodasart.ru/test/) принимаются до 10 марта

Может, кто-нибудь помнит, как в конце позапрошлого года я сравнивал два перевода «Женского портрета» Генри Джеймса, «старый» (1984 года, Поляковой и Шерешевской) и новый (2023, Сотникова), и сравнение это вышло категорически не в пользу нового. Ну, а теперь вот еще один перевод появился, в прошлом году в «Эксмо» вышел. Переводчиков опять двое: В. Тулаев и Н. Абдуллин. Вот вам от них приветик, то есть портретик (мужской, правда):

«…человек этот познал людскую натуру во всех ее проявлениях, и все же в легкой улыбке, заигравшей на впалых щеках с широкими скулами и осветившей глаза насмешливой искоркой, сквозила простодушность, когда он неторопливо поставил на стол свою особенную чашку».

Улыбка играет на щеках, а у щек есть скулы. Особенная чашка почему-то напомнила мне Моуринью, но это ладно, мои тараканы. А еще по этой фразе хорошо видно, как страдает логика, когда английский синтаксис при переводе не перетряхивают как следует. Вот оригинал:

He had certainly had a great experience of men, but there was an almost rustic simplicity in the faint smile that played upon his lean, spacious cheek and lighted up his humorous eye as he at last slowly and carefully deposited his big tea-cup upon the table.

Здесь старик слегка улыбается, ставя на стол чашку, и в этой улыбке сквозит простодушие (а не простодушность). Но в переводе улыбка, заигравшая на щеках со скулами непонятно когда, вдруг становится простодушной только в момент расставания с чашкой. Кстати, обратите внимание на единственное число у cheek и eye – очень характерная для английского штука.

Там и дальше интересно. Английский джентльмен, взрослый мужик, почему-то зовет своего отца-банкира папенькой… Ну что ж они никак не дадут покоя бедному Генри? С наследниками Шерешевской договориться не могут, что ли?

Он сидел, склонив юное лицо американского мальчика над книгой, очки запутались в густых светло-каштановых волосах; отразившийся от линз свет, казалось, передал ей какое-то предупреждение, хотя Габриэль и сама знала, что лучше его не трогать.

У Хоффмана была привычка: когда он думал, то склонял голову набок и смотрел в пространство, что и сделал сейчас.

(Роберт Харрис, «Индекс страха», переводчики В.Гольдич и И.Оганесова, Эксмо, 2014)

Каждый раз, открывая очередной перевод популярной книжки – особенно детектива, особенно «бестселлера» и особенно изданный «Эксмо», – понимаю, что там увижу, но все равно лезу, зачем? Бегаешь с ведром на голове, размахивая игрушечной саблей, а ветряные мельницы «Эксмо» как работали, так и продолжают работать.

Эти переводы, кажется, все время передают одно и то же предупреждение: лучше их не трогать. Не надо склонять над ними свое чужое лицо – лучше просто смотреть в пространство.

Разбирать публично переводы знакомых и тем более друзей – такое себе занятие, но если они любезно дают на это свое согласие, то почему нет? Да и грош нам будет цена, если мы (вернее, некоторые из нас, не хочу показывать пальцем) будем только критиковать других, а когда бдительные читатели вздумают упрекнуть в чем-то нас самих, сразу кинемся робко прятать свое тело – в нашем с Мотылевым случае, честно говоря, пониженной жирности – за ближайшим утесом. Так что воспользуюсь шансом и скажу заодно: если заметите у меня какой-нибудь косяк, тащите его сюда, я за свой базар отвечаю. Во-первых, могу и отмазку найти – я изобретательный, а во-вторых, и в ошибке признаться не постесняюсь. Святое право облажаться есть у каждого, и дело не в наличии ошибок, а в их качестве и количестве – или, еще точнее, в произведении того на другое.

А теперь к сути. Видим в книге такую фразу:

Кендалл повернул голову, и глаза Сюзан отскочили от его бесстрастного лица, словно камешки от скалы.

Прочитав такое, многие из нас, наверно, вздрогнут или хотя бы поежатся. Глядим в оригинал:

Kendall's head turned, and her eyes bounced off his impassive face like pebbles off a cliff.

Вроде бы то же самое, но чтобы оценить качество перевода, надо ответить на важный вопрос: а вздрагивает ли – или хотя бы ежится – на этом месте англоязычный читатель?

И здесь у меня для вас плохая новость: мы, с нашим материнским русским (прошу не путать материнский с матерным), никогда не сможем ответить на него уверенно. Мы можем только гадать – чем я сейчас и займусь.

Начну с простого: читатели и у нас, и у них бывают разные. Для среднего же англоязычного читателя, если попытаться представить себе это загадочное существо, процитированная фраза выглядит – по крайней мере, так мне сдается – как минимум небанальной. Использованное в ней сравнение вряд ли попадается в англоязычной литературе на каждом шагу. Но степень странности этой фразы мы оценить уже не в силах, и стоит ли воспроизводить авторскую находку в переводе буквально, приходится решать переводчику. Он и решил.

Я вполне допускаю, что по-русски вышло страньше (с), чем в оригинале. Но на такой риск переводчик вправе пойти, тем более что при этом он, в общем, не идет совсем уж поперек нашей традиции. Представьте себе, к примеру, такую фразу: «Ее взгляд скользнул по его лицу, словно капля по стеклу». Вздрогнули? Поежились? Я нет.

Так то взгляд, скажете вы. Но ведь глаза и взгляд часто оказываются у нас синонимами. Можно поднять глаза и опустить их, можно уткнуться глазами в стену – и ничего, останутся как новенькие, даже не поцарапаются. А тут да, вариант более необычный – но все равно, так сказать, в уже существующем тренде.

Чем этот случай отличается от описанного в предыдущем посте? А я вам объясню. Там в оригинале (которого я не читал, но обсуждаю) явно нет никакой необычности; эти чудаки и вправду так пишут. И когда переводишь такое в лоб, выходит сами видите что – как раз то самое, что называется подстрочником.

Здесь ситуация совсем другая. Нельзя затирать при переводе всякую оригинальность, но до какой степени ее сохранять, каждый переводчик решает сам – понимая, что за любое решение, особенно смелое, всегда может и прилететь.

Но легкой жизни, знаете ли, нам никто и не обещал.

Сегодня не то чтобы нельзя думать ни о чем другом, но уж точно нельзя не думать об этом. Хотя когда в эти три года было можно? Но сегодня особенно черный день, таким он в календаре и останется. И впереди черно пока что, но ино еще побредем в этой мгле, что ж делать.

Конечно, это можно было бы и не писать, но мне не хотелось бы создавать впечатление, что я тут болтаю почем зря про свой перевод, а вся эта кровь с меня как с гуся вода. Нет.

Завтра последний день приема тестовых заданий в Школе "Азарт". Все очень логично: завтра кончается зима, а уже 1 марта, в первый день весны, будет первый семинар (поэтический). Как я уже говорил, английский на этот раз сильно отстал от других языков; возможно, этот семестр станет у нас первым вовсе без английских групп, если не считать поэтов под предводительством Кружкова - у них, как обычно, аншлаг. Мой курс по стилю, видимо, тоже встает на паузу. Ну что ж, буду писать мемуары, давно собирался.

Впрочем, в группу фэнтези набор продолжается до 10 марта. А может, и группа начинающих все же соберется, увидим. Если что, про наши курсы все написано вот здесь.

На днях в Иностранке (которая библиотека) прошел капитальный семинар по переводу детских книжек. Я в нем не участвовал, но организаторы любезно прислали мне запись, а я не менее любезно делюсь ею с вами.
https://vk.com/video-117815281_456239431?to=L3ZpZGVvLTExNzgxNTI4MV80NTYyMzk0MzE/

Офтоп. За последние годы мы привыкли к плохим новостям и вообще к движению вниз – сначала ковид, потом все остальное, – и неудивительно, что верить в будущее нам становится все труднее и у нас порой опускаются лапы руки. Мне попалось это старое видео еще доапокалиптических времен, и я вдруг пересмотрел его, так сказать, с метафизической точки зрения – то есть в свете таких категорий, как смысл жизни и упорство в достижении цели… Конечно, нам с вами никто не кричит «давай, доставай!», но если у вас есть мечта, будьте как Седрик – и она никуда от вас не денется.

Мне всегда казалось, что значимость жанровой специфики преувеличивают, причем в первую очередь этим грешат сами переводчики узкой специализации. По-человечески их понять можно. Ведь как это бывает? Допустим, так сложилось (и тут велика доля случайности), что первым тебе, ноунейму, предложили перевести фантастический роман. Перевел ты его так себе, но редактор попался незлобный, а у других переводчиков продукт еще хуже, поэтому все кончилось благополучно. Книжка после умеренной правки вышла, ты получил свои три копейки и пять авторских экземпляров, которые немедленно раздарил, – одним словом, все довольны. Потом тебе говорят: а переведи-ка второй. Окей, переводишь – и в этот раз все складывается еще удачней, потому что и вы с редактором друг друга знаете, и опыт ты кое-какой накопил. Дальше тебе дают третий, ну и пошло-поехало.

Однако у колеи есть одно неприятное свойство: с нее трудно свернуть. Неважно, на что ты подсел – на детективы, пьесы, детские книжки или научпоп, – переключиться на что-нибудь новое всегда сложно, и чем дальше, тем меньше охота экспериментировать. Но внутри отчего-то немножко свербит, и чтобы заглушить это неприятное ощущение, ты все больше стараешься доказать всем вокруг (а главное, себе!), что работа у тебя ну оооочень трудная и оооочень важная – ты бы и рад соскочить, да кто ж, кроме тебя, с этим справится? Вот ты и остаешься, и тянешь свою лямку – отчасти, конечно, по любви, но и из благородства тоже. Начинаешь потихоньку надувать щеки, а лет через двадцать глядь – и они у тебя уже как у Диззи Гиллеспи…

Конечно, у разных жанров есть свои особенности, но стоит ли так уж на них напирать, как это порой – и довольно часто – случается? К примеру, из мухи перевода фильмов вырастили такое слонище, что даже имя ему пришлось придумать свое – Аудиовизуальный Перевод (а перевод для театра, стало быть, не аудиовизуальный?). Ну да, текст надо подгонять под картинку, укладывать и следить за тем, чтобы его было удобно произносить, но разве это в переводе главное? Нет, прав был Вольтер: все жанры хороши – и, добавим, одинаково трудны, – кроме скучного. Писатели в этом смысле вообще разумнее переводчиков: они понимают, что хорошо писать трудно, что бы ты ни писал.

С чего, собственно, я завел этот разговор? Повод вполне конкретный: предложив желающим курс по переводу фэнтези, я волей-неволей задумался о том, в чем же состоит специфика этого жанра, и пока отметил для себя две его характерные черты. Какие именно, я скажу попозже в отдельном посте, а сейчас только напомню, что набор в группу заканчивается через три дня, то бишь в ближайший понедельник. Зачем я об этом напоминаю? Да так, просто к слову пришлось.

Нынче с Восьмым марта поздравлять не модно, однако я все же рискну: во-первых, у старой собаки глаз не выклюешь (по-моему, эта древняя пословица здесь как раз кстати), а во-вторых, как пройти мимо этой даты, если в той области, к которой ты подвязался (надеюсь, я правильно употребил этот старинный идиоматизм), фактически все держится на хрупких женских плечах? Мало того что переводят уже почти исключительно женщины; они же в последнее время и пишут почти все то, что другие они же переводят. Казалось бы, нам, мужчинам, осталось только читать, но и на этом поле мы давно и нещадно биты. Единственное, чем мы еще могли бы заниматься с толком, – это стреляться из-за прекрасных дам, попутно снижая общее количество идиотов на планете, но этот славный обычай, похоже, окончательно ушел в прошлое. Так что мужчины вынуждены в основном ограничиваться традиционными видами своей деятельности – а именно, гоняться за деньгами или лежать на диване в зависимости от темперамента, меряться друг с другом носами независимо от оного и совершать прочие глупые и вредные действия, покуда женщины знай себе пописывают и почитывают, успевая в промежутках еще и похлопотать по хозяйству, и детей вырастить.

С праздником, дорогие девочки, девушки, женщины и бабушки (последняя категория внесена только из застарелого уважения к этому практически исчезнувшему меньшинству)!

Пост о жанровой специфике получил mixed reviews, и мне понятны эти сомнения. Чем, собственно, плоха узкая специализация? Ведь среди врачей, например, есть специалисты по левой пятке, и в случае необходимости мы с удовольствием прибегаем к их услугам. Да и писатели обычно пишут в одном жанре, даже не думая покушаться на другие.

Но профессия переводчика все-таки предполагает многоликость, а стало быть, и универсальность. В конце концов, мы беремся переводить потому, что любим читать, а много ли среди нас тех, чьи читательские пристрастия ограничиваются одним-единственным жанром? Переводчик относится к писателю примерно так же, как актер к драматургу, но на свете полно историй о страданиях актеров, после удачно сыгранной роли навсегда застрявших в одном амплуа. Хочется ли нам повторять их судьбу?

Разумеется, это вопрос личного выбора; кому-то и в одном амплуа хорошо. Я говорил только о связанных с этим рисках и еще о том, что главные принципы литературного перевода и основанные на них технические приемы остаются одними и теми же независимо от материала, с которым мы имеем дело, будь то фильмы, пьесы, мемуары, научпоп и так далее. А специфические задачи, которые ставит перед нами каждый жанр, по сравнению с этими принципами имеют масштаб мухи в сравнении со слоном – и с этой точки зрения я готов назвать мухой не только АВП, но и ИПФ (изобретательный перевод фэнтези), и ПКД (перевод крутых детективов), и ПУК (перевод ученых книг), и ГПДЛ (головоломный перевод детской литературы – впрочем, его в виде исключения лучше уподобить стрекозе или бабочке), и перевод сочинений любого другого жанра. И почему бы вместо того чтобы всю жизнь дрессировать одну-единственную муху, не стать настоящим Повелителем Мух?

Перейду наконец к конкретике. Какие профессиональные скиллы (о харибдах пока умолчим) особенно нужны при переводе фэнтези?

Разберемся сначала, что это за жанр такой. У литературоведов здесь забавная разноголосица: одни считают фэнтези разновидностью научной фантастики (вот чудаки, правда?), а другие наоборот – НФ разновидностью фэнтези (что не менее странно). Есть, конечно, и третьи, и четвертые, ну да бог с ними – лучше не влезать в их ученый спор, целее будем. Рискну дать свое определение буквально из двух слов: фэнтези – это современная сказка. Ну, или миф. Во всяком случае, что-то с большой долей того или другого.

Что из этого следует? Во-первых, при переводе часто возникает потребность в стилизации – под героический эпос, под миф, под былину, и т.п. – или просто архаизации. Чтобы с этим справиться, нужен скилл номер один – стилистическое чутье. Вы скажете: какой же это скилл? Чутье или есть, или нет. Согласен, в зачаточном виде оно необходимо, а дальше его можно развивать, как музыкальный слух, и оснащать техническими приемами.

Но помимо былинно-сказово-мифической формы фэнтези столь же часто облекается и в другую – юмористическую или даже сатирическую. В наше время про ведьм и драконов трудно писать всерьез, и если автор не маскируется архаикой (и даже если маскируется), он скорее всего быстро начнет хохмить, как Пратчетт и Ко. Соответственно, и переводчику приходится хотя бы худо-бедно справляться с многочисленными шутками или вовсе постоянно выдерживать шутливо-ироничный тон. Вот и скилл номер два, для которого верно все то же самое, что и для первого: берете свое врожденное чувство юмора, если таковое имеется, и вооружаете его техническими ноу-хау.

Как по-вашему, есть в фэнтези еще что-нибудь этакое, специфическое? Только говорящие имена обсуждать не стоит, а то оскомину набила эта тема. Ну и понятно, что авторы все разные и каждый свои задачки ставит – это уж как всегда.