— И что теперь с ним делать? — вздохнула Маша, входя в гостиную.
Глеб пожал плечами. Весь разговор он слышал через окно и сильно разочаровался, узнав, что череп не настоящий и расследования не будет.
— Давай его на забор повесим, как у бабы Яги, — предложил он.
Маша посмотрела на него, потом отвела взгляд и поставила череп на одну из книжных полок, лицом от двери.
— Ты что, — сказала она, — соседка нас за это съест. Да и кто-нибудь еще может череп этот разглядеть.
Маша опять вздохнула.
— Ну и что? — удивился Глеб. — Ты же сказала, что пластиковый.
— Я соврала, — ответила Маша.

Сева бродил по району без всякой цели, но неожиданно для себя заблудился, оказавшись на незнакомой улице. Улица, наверное, была новой, просто небольшой проулок между строящимися домами. Севе она не понравилась — слишком тихо и уныло. Хотя осеннее солнце заливало и сухую серую утоптанную дорожку, и недостроенные дома по обеим сторонам, переулок казался неуютным. «Надо домой уже», — подумал Сева, ускорился — и выбрался на одну из северных окраин района. Совсем не там, где думал окажется, и это сбило его с толку.
Сева знал район хорошо, Сева в нем раньше не терялся, а что сейчас случилось, он не понял. Обернулся посмотреть — но за углом ближайшего дома проулок уже было не разглядеть.
Как будто его и не было.
А совсем недалеко, на перекрестке лежал мертвый голубь.

Когда приехал Илья и посигналил у ворот, Глеб как раз протирал тряпкой шкаф в прихожей и бурчал, что плесень не оттирается и надо ее чем-то побрызгать.
Маша пошла открывать ворота, и только на крыльце ее догнал смысл его слов. Она споткнулась и едва не отдавила лапу Фан-фану, который бежал следом за ней.
У нее не было времени долго думать, Илья ждал, но пока она шла к воротам, посматривала на дом и на поблекшую на солнце тонкую рябь, покрывавшую стены и наличники окон. Плесень, которую Глеб не мог видеть, но все же видел.
Ее вообще не должно было быть, но она ползла по деревянным панелям, и слабый сладковатый запах гнили уже чувствовался на крыльце.

Каждую ночь Анжеле снится один и тот же сон: кто-то звонит в дверь, Анжела идет открывать и по дороге злится, что пришли ночью, звонят так громко и настойчиво — сейчас малыш проснется и ей снова придется час-два успокаивать ребенка, ходить заводной игрушкой по комнате, покачивая сына на руках, и на собственный сон останется часа четыре.
Из-за двери бодрый голос говорит: это сантехник, у вас трубы протекают, соседи жалуются. Или: в щитке искрит, нужно проводку в квартире проверить. Иногда это бабушка Вера просит впустить, потому что она испекла пирог и приехала угостить. Иногда дядя Сережа весело жалуется, что поезд был совсем поздним, не успел заселиться в гостиницу.
Каждый раз Анжела то пугается, что залила соседей, то радуется гостям, но едва прикасается к замку, как ледяной холод от металлической ручки промораживает пальцы до судорог. Словно напоминает: не слушай, Анжела, не ходят сантехники в три часа ночи, бабушка Вера и дядя Сережа давно умерли, не открывай.
И за глазком на лестничной площадке только тьма. Тьма и голос, который упрашивает открыть.
Каждую ночь, просыпаясь, Анжела еще слышит настойчивый голос, стук в дверь, перелив звонка, а потом понимает, что это был сон, и все это осталось во сне, и радуется. Даже наяву радуется, что не открыла дверь.
И боится, что в следующий раз забудет, что дверь открывать нельзя.