Большой поэтический вечер — уже в это воскресенье. Мы встретимся, чтобы собрать деньги для полезной благотворительной инициативы. Впервые за долгое время нас ждёт такое масштабное выступление поэтов: 16 авторов и авторок из четырёх проектов — Давид Чанидзе, Полина Ходорковская, Лиза Хереш, Максим Хатов, Ника Третьяк, Матвей Соловьев, Ростислав Русаков, Евгения Либерман, Владимир Кошелев, Катя Камушкина, Марина Иванкова, Максим Дрёмов, Дорджи Джальджиреев, Арина Воронцова, Екатерина Вахрамеева, Михаил Бордуновский.

Ждём вас!

→ заполнить форму регистрации
→ основной анонс

белые комки хлопка, тащимые муравьём, большие и искривлённые ласточкины хвосты — монохромное тело того, что бывает зимой, когда камень застывает под щекой самосадка, а мы ещё не знакомы. можно уже никого не подсаживать в волосы гребня, не давать щелбаны и пощёчины сизому базилику. этой зимой я знаю, что ты где-то есть, но не в разбитом лагере склепов и не в соловье марии французской, спадающем с замшевых груш позднего лета. в это время я путаю зёрнами каши, болею сорочки снега. холод на леске стоит. не в театре, запаянном финиками, когда я разворачиваюсь и явственно вижу морщины на пятнистых руках бернхарда, он потеет и не может закончить синтагму…
зима тоже лепит тела, в канаве плывёт кость сливы, или два божка поднимают пыль, теряя в плечах. так взрывают квартал — айсберг домов лопается, как гранат. тогда мы распращиваемся, уже не знакомые венчиками золы. я не знаю ни про одну оспоренную стену обороны слабого города, сторговавшегося на утро.

27 сентября в 19.00 на площадке проекта «Метажурнал» пройдёт онлайн-презентация сборника стихотворений Алексея Порвина «Песня о братьях».

В презентации помимо самого Алексея Порвина примет участие редактор серии «Новая поэзия» Александр Скидан, а также: Александр Житенёв, Мария Малиновская, Александр Марков, Влада Баронец, Максим Алпатов, Елизавета Хереш, Кирилл Азёрный.

Ссылка на стрим появится в телеграм-канале «Метажурнала».

Книгу «Песня о братьях» можно купить на сайте «НЛО», а прочитать семь стихотворений из неё — на сайте журнала «Флаги».

с высоты воздуха


тогда я ещё не боялась
смотреть на флоренцию сверху:
чиконьи со змеями в зубах,
витающие в правом краю,
в самой дальней реснице
гравюры.

любили резчики птиц не за это —
без ангелов и глашатых трескалось небо.
поэтому мы набрали у побережья
полные горсти птенцов,
чтобы рассыпать их по доскам и глажкам.

я стягивала трусы, перья с пляжа
летели в комнатный свет.
ещё день они находились в еде,
за твоими ушами, бочке садовой,
как жалюзи, спускались по трубе водосточной,
обжигали, как чистотел, твои бородавки.

замёрз сад, ты снял арбалет
и пригвоздил меня руковицей к стене.
ночью ослабшие с голода куропатки
сидели в пюпитрах, серёжчатых,
словно деревья, смотрели в окно-оркестр:
как ты меня подволакивал, брал руками
с перистыми ожогами; вешал обратно
на стену, заталкивал яблоки в горло,
в стирку пруда отправлял простыни
с жёлтыми пятнами, пенкой от молока,
манными поцелуями, слюнявой взвесью росы.

днём приходили барбари и бюффон,
соколиный охотник, живший недалеко,
обсуждали вместе мои стихи, женщин.
у птиц есть куда больше способов видеть нас,
говорили, вскрывая консервные банки,
потроша тромплеи тунца, рыбача
в тутовнических кустах.

их отравила ртуть жареных градусников-сардин,
но бесконечные птицы в твоих и моих стихах —
свидетельницы без слов, заступницы перешейка,
держащие забастовку который год —
не прилетают к тебе на выжженную траву;
держащие голодовку среди журавлин —
кэнселят горы твои для зимовок и просто так.

***

Л. Х.

Мрение пуговиц и силуэта искушающее. Сопло сухости у 0-Cloud, видения сети в ручье. Бег «кузнечиков» по-внутри поверхности пелёнок. Навстречу им не- возможность | -возместимость вреда периметрам, ослабевающим на зеркальных щиколотках низин.

queer joy

возможно, тот выпуск «квирографии» в калининграде –
икринки воздуха, лолита милявская,
новогоднее обращение

свидания в измайловском парке,
когда я с ужасом разрывала наш поцелуй,
и мы прислонялись головами к листве,
кротовые гнёзда цепляли, как броши,
пережидая йод, ложась ноздрями
в шашлычные лужи, ружья
отводя в амфитеатры трутовиков

изящные локти читателей кузмина,
стриженные ногти шкапской,
владислав-мамышев монро,
стоящий с рабиным в лианозовском канале,
пока утки кружат над дамбой,
а батоны в их нежных руках
уменьшаются до патронов помад
и красятся, как вокзальный свисток

лиа мишель, или джейк джилленхол,
или чапель роан, кто ещё
пройдётся по этим хрущёвкам
в латексных сапогах? поиск
страшного русского ренессанса,
затянутого эскалатором, как шнурки –
ты забудешь о снеге, пока он
забьётся тебе под ногти

невольная музыка
среди оставшихся ледяных фигур,
вплетённых в октябрьский виноградник,
сосульки из туши,
ты и я, пережившие собственную любовь
предоставленные этому дню, как пирсинг –
груша из крови
в микродермалах кроны

нас мало совсем

от ветра срываются заусенцы

не слышно бродвея, и, теннесси покидая,
хочу посчитать, как цыплят,
этих первертов, уродов и маргиналов,
сёстер и названых братьев,
учащих поцелуям, снящихся
в берлине и алматы,
тянущих эстроген
сахарным тростником

это не стоит мне ничего,
я просто хочу,
чтобы мы дожили до тридцати

Лекция Галины Рымбу «Феминистская философия любви» теперь доступна на нашем YouTube.

Запись на курс «Феминистские поэтики любви» продолжается до 7 ноября. Регистрация.

***

Думаю о Евдокии Лось, играющей в шахматы у реки, ладьях уток, гамбитах, которым бы защищать любимых. О бижутерии ос, от которых деревенеют мочки и звенит в наводи.

Ждём снега, как музыкальных катушек.

И Евдокия Лось, говорящая о себе «онкологическая раба», и моё малодушие. Разбитая в пух ворона у Свислочи, её трепещущий родничок.

Всё, что мне не хватило смелости не простить.

Влюблённые синхронисты в разбеге перед прыжком, их ладони, стройные, как дубовые листья.

Дни вповалку из шерсти, желёз щитовидных. О Евдокии Лось, её костном мозге, лёгком трубчатом веществе на простыни.

Воробьи, спасшие Бараўляны от ночных радиотерапий. Римляне с вафельными полотенцами, дикая мята в лузах на подоконнике. Язвы земли, окаменевшей от йода.

Картофельные очистки в ветвях, изменницы занимают койкоместа на проводах.

О распаде плутония и открытках, плывущих в редакцию. Мирные атомы, кошки, близкие.

Хватит о выходе к морю, пора полюбить буйки лучащихся вязей – без очков видно. Горизонт близок, как край противня. Фольга тёплого снега.

О плескании белых медведей, тяжёлом и мокром мехе. Пора взяться за скверы освободителей, ставить мишени, близкие, словно марши. Научится пристальности, быть маяком в радиосумерках. Обходиться с замшей и известью, как галькой и мхом.

Высолы, микровзморья апсид и ступеней.

Думаю о том, как ты пишешь в солёной воде кафедральных стен, и под нашими майками лимфатические узлы, подозрительные родимые пятна, новообразования.

Не вышедшие на море, мы обмякаем внутри континента, завёрнутые в газеты.

побочные эффекты возвращения


ем драже корсаже (не выспалась)


движения в плоскостях yz xz
ezzzz унесу тебя снова


курсовая устойчивость суден на мелководье изначально ухудшается


вот почему я бросаю всё на глубину
и держу там руки так долго пока они не намокнут по образцу


хочу ладони как у понтия пирата
а они у меня как у резиновой уточки
постоянной равнодушной и колеблющейся
(см. рис. 4.10)


рис. 4.10 изображение исчезающего поперечного колебания


прямая линия идущая через две точки
или нет (вычеркнуть)
пират на велосипеде минует мою вафлю на набережной в Колобжеге


с неё падает вихор сливок
белых как мимолётная рябь в море


центр плавучести перемещается по дуге колеса
и продолжается до погружения зубов


когда я вижу смерть пирата я вспоминаю
равновесие = опрокидывание


Александра Гурецка


пер. с польского Лизы Хереш, ред. Мацея Драгуна 🏴‍☠️

> Для себя я редко формулирую основания моих взглядов на поэзию; сформировавшиеся давно, они как будто не вызывают у меня вопросов и сомнений. Только недавно, снова начав много обсуждать стихи со Славой Глазыриным, чьи эстетические предпочтения сильно расходятся с моими, я поняла, насколько мне важно вновь услышать себя и свои положения.

Приглашаю в этот путь и вас: в подкасте «двуголосие» мы уделяем каждый выпуск одному более канонизированному и одному более молодому автору, обсуждаем их тексты, много болтаем и спорим! Новый выпуск будет появляться на всех платформах каждый второй четверг. Всем спасибо за поддержку, а поэту Стёпе Самарину — за обложку!

Подкаст «двуголосие» доступен в «Яндекс музыке» и «Apple podcasts». Также вы можете слушать его прямо в телеграме с помощью плеера от mave.

Я очень рада этой подборке! Мне кажется, у меня что-то получилось, и я благодарна редакции постнонфикшна! 🖤

* * *

Я знаю, что плохо готова
к тюрьме, или пыткам, или давлению
по ходу дела — как проект в универе,
думаю об этом и всё не начинаю готовиться.

Прежде всего, знаю слишком мало
стихов наизусть: современная поэзия
расхолаживает, она без рифмы; на выступлениях же
можно читать с листа. К другим условиям
читательская память не приспособлена.

А меня всегда завораживала способность
знать наизусть и много: столько мальчиков
влюбили в себя хранилищем Роальда Мандельштама,
Веденяпина, Гаричева, эти списки и списки грустных
стихов мужчин.

Скоро надеяться будет не на кого.

Когда я еду в такси и думаю, это последний раз,
и на всякий случай снова провожу рукой
по подлокотнику, запоминая, как плыла
узкая улица с дивными фонарями,
это задание возвращается ко мне:
доучить стихи. Уточнить детали: если это
зарубежная поэзия, чей брать перевод?
Перевести ли что-то самой? Учить в оригинале?
Какой перевес в сторону женщин
справедлив для моих предпочтений,
сколько из этих текстов будут взрываться
в горле, сколько подходят для того,
чтобы заплакать и успокоиться,
какие обмякнут, как ботинки, из которых
заставляют вынуть шнурки.

Навскидку это займёт два месяца подготовки.
Я смогу закалиться, вылечить зубы и привыкнуть
ко сну при лампе. Но пойдёт клубника,
поэты напишут ещё, и световой день
станет длиннее, как тень от игольных
листов, и у нас появятся дети, которым по мере
станут малы холмы, «…и другие стихотворения».

Лиза Хереш, «Радионалётчики включают гисметео»: стихотворения.

***

сейчас мне сложно объяснить своим двадца
тилетним друзьям для которых это большой
зазор куда ушли эти десять лет

Александра Цибуля


на слишком жирное молоко
день когда задержали ивана голунова
июньские заморозки
проспект сахарова, колыхающийся,
как пенка

на втягивание живота во время секса

мыши у лунных морей замёрзшего люка

подсчёт калорий в еде перед митингом
сколько нужно бегать по снегу и ходить в овд по кругу
отработать это добро? 

влажные клубни неба
белые ладьи автозаков, плывущие под дождём

рвота с красными пятнами
майская демонстрация

на голодный шум в голове, 
такие яркие светлые ночи, когда пьёшь только пиво и ненавидишь

полегчавшие тела наших мёртвых друзей 
бывших любимых

на дешёвые веган-передачки,
проверка состава вафлей, новогодний чай

чтобы никогда не встретить мир в лучшем виде
и низком весе: кормиться с шерстяных щёк и ветра

девочки и невезучие по всему миру,
ваше тело импичмента,
тело переворота
вязнет в песчаниках 

можно лакать этот холод
апостиль доброго века,
который мы вообразили 

диета к концу времён меняет курсор, 
становясь щадящей, как ток

мы мартовские доценты с тревожным расстройством 
монстрации белых хлопьев над нашими головами

ліза херэш

***

Думаю пра Еўдакію Лось, якая гуляе ў шахматы ля ракі, ладдзі качак, гамбіты, якім бы абараняць каханых. Пра біжутэрыю восаў, ад якіх дранцвеюць мочкі і звініць у павадку.

Чакаем снегу, як музычных шпуль.

І Еўдакія Лось, якая кажа пра сябе “анкалагічная раба”, і мая маладушнасць. Разбітая ў пух варона ля Свіслачы, яе трапяткая крынічка.

Усё, што мне не хапіла смеласці дараваць.

Закаханыя сінхраністы ў разбегу перад скокам, іх далоні, зграбныя, як дубовыя лісты.

Дні покатам з воўны, залозаў шчытападобных. Пра Еўдакію Лось, ейны касцявы мозг, лёгкае трубчастае рэчыва на прасціне.

Вераб’і, што ўратавалі Бараўляны ад начных радыётэрапій. Рымляне з вафельнымі рушнікамі, дзікая мята ў лузах на падваконні. Язвы зямлі, скамянелыя ад ёду.

Бульбяныя абіркі ў галінах, здрадніцы займаюць койкамесцы на дротах.

Пра распад плутонія і паштоўкі, што плывуць у рэдакцыю. Мірныя атамы, коткі, блізкія.

Досыць пра выхад да мора, час палюбіць буйкі прамяністых вязей – без акуляраў бачна. Гарызонт блізка, як край бляхі. Фольга цёплага снегу.

Пра пялёсканне белых мядзведзей, цяжкое і мокрае футра. Час узяцца за скверы вызваліцеляў, ставіць мішэні, блізкія, нібы маршы. Навучыцца пільнасці, быць маяком у радыёзмроку. Абыходзіцца з замшай і вапнай, як галькай і мохам.

Высалы, мікраўзмор’і апсід і сходаў.

Думаю пра тое, як ты пішаш у салёнай вадзе катэдральных сценаў, і пад нашымі кашулькамі лімфатычныя вузлы, падазорныя радзімыя знакі, новаўтварэнні.

Не выйшаўшы ў мора, мы абмякаем унутры кантынента, загорнутыя ў газеты.

пераклад з расейскай мацвей драгун

Доковидные, довоенные снимки Любови Поповой и Варвары Степановой. Дешёвый чартерный рейс в Париж.

Поля до химического оружия, до петлиц в пиджаках леса, до похорон, скарлатинного карантина, до пота на лбу и других ожерелий. Я постараюсь написать их, как пар от трактора, гудение сердца в оленьих заморозках. 

Широкое как зевок небо до войны, петухи со скипидарными хохолками, лежащие на небе, как на заевших прищепках, до войны; оспа и паводки.

Месячные до войны, бухты, засыпанные пыльцой и мехом. Двухдневные семена чабреца, отжатые в наших руках. 

Гвидо да Сиена после войны, беженцы в сиенских закусочных, Награбленные животные, бычьи артерии и ослиные хвосты, обмотанные во флаги. 

Сны до войны, отходящие от головы, как жёлтая малина от колпачка куста. Глаза, которые щипали хвойные кисти, потом длинный свет в ванной, умершие тельца в перчатках.

Атомы до ядерной реакции, стеснённые синяками земли. Их ядра, плавающие, как лимфа, в яблочной скорлупе.

Порох, облокотившийся на фитиль.

Доковидные лыжники, собравшиеся на латинском мосту. Берега Аппеля – вот тебе и лыжня. В июне между ногами моста плавают дрожжи и дротики, гвозди и чёрная рвота. 

Довоенная платформа. Незнакомые города, чёрточки букв, как пирсинг бровей. 
Люба Попова держит себя за руки, замыкая целое море.

Никогда в Яченку не впадали киты,
Не хлебали детские варежки ртом,
Не ела их губы белая ячневая крупа.

Бескостная речка, ледяной компост,
Всплываем игрушками резиновыми на ней,
Ни одного позвонка в стоячей волне.

Мягкие дёсна зубаток, мятые веки воды.
Мёртвых увозят на полигон в бору,
Чтобы стояли чистыми берега перепонки —
Утки, сщипавшие бахрому с горизонта.

Мёртвые бьются, кубики имбиря,
Тяжёлые головы первыми роют песок.
Ни одной медузы на пляже и липких рук,
Освещающих током аттракцион.

В Яченке нет требухи, только жилеты
Сдутые, как рыжие скаты, 
Точат зубы и лбы в мисках снежков.

Бросаемся, и нас ловят снова,
Вытаскивают, в ветер сморкают,
Живых, несчастных, щётки зрачков китовых.