«Знать живёт в мире как истории и углубляет его поскольку изменяет его картину»^[Шпенглер О . Закат Европы. С. 356].
Такое аристократическое стремление приводит к поступанию (включающему в себя действующего субъекта, в отличие от «поступка», отчужденного от него) и является исходным способом существования для субъекта – не как результата моральной рефлексии и анализа мира, а как способа задания этого мира.
Использование слова «поступание» подчеркивает в человеке нечто, противостоящее осмысливанию, пониманию, продумыванию реальности – а именно нечто первичное реальности, задающее ее, создающее прецедент, а им – смысл мира и его возможности.
В поступании аннигилируется разрыв подлинной идеи и неподлинного мира, достойного должного и несовершенного сущего, в нем осуществляется их неразделимое единство, а точнее – они уничтожаются в своей противоположности. В поступании я локализую себя в том центре, в котором бытие плотно, которое есть «абсолютная реальность» (М. Элиаде).
Словами Шпенглера: «Здесь не раздумывают: кто раздумывает, уже бесчестен». С точки зрения «из центра» поступание принимается как исходное, ничем – никакими нормами и теоретическими рассмотрениями не обосновываемое: только через него есть выход к единому и единственному бытию.
Традиционная этика, отвечая потребностям и реализуя возможности периферийного человека, видит моральный поступок, в первую очередь, как отрефлексированный, как логичный, но, тем самым устраняет из него ответственного субъекта.
В силу этого отрыва от единого и единственного центра ответственного сознания: логическая ясность и необходимая последовательность, на которые делает ставку теоретическое сознание, превращаются в темные и стихийные силы.
Центральная локализация в ценностном мире – неустранимое и существенное основание ценностного бытия, но это разрушает всю традиционно периферийную логику этики.
Человек поступает не в пространстве таких же равных других, но в пространстве, ценностно организованном вокруг него и являющимся им самим: только в этом случае он ставит подпись под своим деянием, и самой подписью придаёт этому деянию бытийственность, подлинность, позволяет поставить подпись – и она является таковой не в силу соответствия некоему образцу подписи (периферийному ценностному сознанию свойственна архетипичность – для него существует лишь то, что воспроизводит идеальный образец), а в силу того, что поступок всецело является моим.
Как обнаруживает Х.Арендт, мужество не сводится обязательно или первично только к готовности взять на себя последствия за сделанное: мужества требует уже решение выйти из приватного круга потаенности и показать, кто ты, собственно, есть, т.е. выставить самого себя. Но аристократическое существование во многом вообще лишено этой приватной потаенности, и выставление самого себя есть способ аристократического существования с самого детства.
Потаенность и невыставленность невозможны там, где человек осуществляет то, что может быть названо инициативой.
Аристократ инициирует всю жизнь замка, что для него во многом совпадает с инициированием самого себя. «Однако сила того, кто берет на себя инициативу, поистине придающую всю крепость крепкому, дает о себе знать только в этой инициативе и во взятом тогда на себя риске, не в действительном достижении»^[Арендт Х. Vita activa, или о деятельной жизни. СПб., 2000. С. 250.].
Величавая ответственность аристократа не есть суетливая ответственность за результат, за то, что вне замкового пространства. Для него непостижимы мучения ситуативного морального субъекта.
Он ответственен лишь за исполненную роль и лишь за обустройство замка, т.е. самого себя. (Остатки этого обустройства сохраняются, если бы можно было так сказать — ностальгируют, в исключительной щепетильности и консервативности аристократии в отношении одежды, устройства дома и распорядка жизни.)
О.П.Зубец - Об аристократизме // Аристократизм, как основа поступания
«Знать живёт в мире как истории и углубляет его поскольку изменяет его картину»^[Шпенглер О . Закат Европы. С. 356].
Такое аристократическое стремление приводит к поступанию (включающему в себя действующего субъекта, в отличие от «поступка», отчужденного от него) и является исходным способом существования для субъекта – не как результата моральной рефлексии и анализа мира, а как способа задания этого мира.
Использование слова «поступание» подчеркивает в человеке нечто, противостоящее осмысливанию, пониманию, продумыванию реальности – а именно нечто первичное реальности, задающее ее, создающее прецедент, а им – смысл мира и его возможности.
В поступании аннигилируется разрыв подлинной идеи и неподлинного мира, достойного должного и несовершенного сущего, в нем осуществляется их неразделимое единство, а точнее – они уничтожаются в своей противоположности. В поступании я локализую себя в том центре, в котором бытие плотно, которое есть «абсолютная реальность» (М. Элиаде).
Словами Шпенглера: «Здесь не раздумывают: кто раздумывает, уже бесчестен». С точки зрения «из центра» поступание принимается как исходное, ничем – никакими нормами и теоретическими рассмотрениями не обосновываемое: только через него есть выход к единому и единственному бытию.
Традиционная этика, отвечая потребностям и реализуя возможности периферийного человека, видит моральный поступок, в первую очередь, как отрефлексированный, как логичный, но, тем самым устраняет из него ответственного субъекта.
В силу этого отрыва от единого и единственного центра ответственного сознания: логическая ясность и необходимая последовательность, на которые делает ставку теоретическое сознание, превращаются в темные и стихийные силы.
Центральная локализация в ценностном мире – неустранимое и существенное основание ценностного бытия, но это разрушает всю традиционно периферийную логику этики.
Человек поступает не в пространстве таких же равных других, но в пространстве, ценностно организованном вокруг него и являющимся им самим: только в этом случае он ставит подпись под своим деянием, и самой подписью придаёт этому деянию бытийственность, подлинность, позволяет поставить подпись – и она является таковой не в силу соответствия некоему образцу подписи (периферийному ценностному сознанию свойственна архетипичность – для него существует лишь то, что воспроизводит идеальный образец), а в силу того, что поступок всецело является моим.
Как обнаруживает Х.Арендт, мужество не сводится обязательно или первично только к готовности взять на себя последствия за сделанное: мужества требует уже решение выйти из приватного круга потаенности и показать, кто ты, собственно, есть, т.е. выставить самого себя. Но аристократическое существование во многом вообще лишено этой приватной потаенности, и выставление самого себя есть способ аристократического существования с самого детства.
Потаенность и невыставленность невозможны там, где человек осуществляет то, что может быть названо инициативой.
Аристократ инициирует всю жизнь замка, что для него во многом совпадает с инициированием самого себя. «Однако сила того, кто берет на себя инициативу, поистине придающую всю крепость крепкому, дает о себе знать только в этой инициативе и во взятом тогда на себя риске, не в действительном достижении»^[Арендт Х. Vita activa, или о деятельной жизни. СПб., 2000. С. 250.].
Величавая ответственность аристократа не есть суетливая ответственность за результат, за то, что вне замкового пространства. Для него непостижимы мучения ситуативного морального субъекта.
Он ответственен лишь за исполненную роль и лишь за обустройство замка, т.е. самого себя. (Остатки этого обустройства сохраняются, если бы можно было так сказать — ностальгируют, в исключительной щепетильности и консервативности аристократии в отношении одежды, устройства дома и распорядка жизни.)
О.П.Зубец - Об аристократизме // Аристократизм, как основа поступания
#aristo #arete #личность
BY Nova Nobilitas
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
At its heart, Telegram is little more than a messaging app like WhatsApp or Signal. But it also offers open channels that enable a single user, or a group of users, to communicate with large numbers in a method similar to a Twitter account. This has proven to be both a blessing and a curse for Telegram and its users, since these channels can be used for both good and ill. Right now, as Wired reports, the app is a key way for Ukrainians to receive updates from the government during the invasion. Under the Sebi Act, the regulator has the power to carry out search and seizure of books, registers, documents including electronics and digital devices from any person associated with the securities market. False news often spreads via public groups, or chats, with potentially fatal effects. Telegram boasts 500 million users, who share information individually and in groups in relative security. But Telegram's use as a one-way broadcast channel — which followers can join but not reply to — means content from inauthentic accounts can easily reach large, captive and eager audiences. For example, WhatsApp restricted the number of times a user could forward something, and developed automated systems that detect and flag objectionable content.
from us
