На фоне все более оптимистичных отчетов Главкома Сырского по Киеву разошелся «инсайд», который дает неожиданный ответ на вопрос, который я сформулировал несколько дней назад: почему ничего подобного не случилось гораздо раньше? Оказывается, все дело в «линейности», «отсутствии боевого опыта» и излишней осторожности бывшего Главкома Залужного. Вот уж действительно как быстро проходит мирская слава! Теперь выясняется, что лично Залужный тормозил рейды на территорию России, и даже Харьковское наступление произошло вопреки его воле и только потому, что на этом настояли Сырский с Зеленским.

Оставлю пока в стороне вопрос о том, какой Главком главнее и кто из них останется в истории победителем, а на кого свалят грехи за все военные неудачи – время рассудит. Мне бы хотелось воспользоваться этой дискуссией как поводом, чтобы посмотреть на рейд ВСУ под углом зрения его отдаленных перспектив. На мой взгляд, несмотря на первоначальный успех, вопрос о том, является ли начало войны на территории «канонической России» стратегическим прорывом или стратегической ошибкой, остается открытым. Так что дискуссия между Сырским и Залужным, если она на самом деле была, далеко не закончена. Это, похоже, как раз тот случай, когда цыплят по осени считают.

В пользу Сырского вроде бы говорит та легкость, с которой ВСУ решили задачи первого этапа операции, то есть осуществили прорыв и закрепились на территориях. Если бы ВСУ обладали неограниченным ресурсом, уже одно это можно было бы однозначно оценить как успех. Но они этим ресурсом не обладают, а Россия обладает. Успех в таких обстоятельствах больше зависит не от собственных действий, а от ответных действий противника. Иными словами, слишком много в этой операции зависит от того, совершит ли Россия стратегическую ошибку, начав беспорядочно бросать в прорыв резервы, лишь бы вытащить эту занозу из-под кожи.

Если да, то успех можно считать окончательным. А если нет? Но, может быть, Россия, наоборот, медленно и планомерно, не считаясь с жертвами, бросит людей в Курске на произвол судьбы и продолжит добиваться своих целей на Донбассе. Пока выбор Кремля именно в том, чтобы пожертвовать людьми и территориями ради асимметричного стратегического успеха. Если этот план сработает, то ВСУ придется самим оставить занятые позиции, но ситуацию на донецком направлении это уже не спасет. Это риск военный, риск первого порядка, он в компетенции Сырского или Залужного. Но есть и другие риски, которые относятся не столько к разряду военных, сколько политических.

Допустим, Сырский тактически выигрывает, и Герасимов вынужден будет прекратить наступление на Донбассе и перебросить боеспособные бригады в Курск, который украинцы к этому времени превратят в новый Бахмут или Авдеевку. Но в этом случае, когда план Сырского срабатывает, Кремль вновь, как и осенью 2022 года, оказывается перед дилеммой: либо «умыться», либо выйти из режима СВО и войти, наконец, в режим настоящей войны (то есть мобилизовать до миллиона человек, обратной стороной чего является перевод промышленности на военные рельсы и создание трудармии).

Многие убеждены, что Путин уже не может себе позволить такой глубокий маневр, и поэтому откатится на линию переговоров. Но точно этого никто знать не может, и уж точно такие расчёты не дело Сырского. Это исключительная прерогатива Зеленского - решать, нужно ли испытывать готовность России к тотальной войне и есть ли у Украины шансы противостоять России в тотальной войне. Это не дискуссия Сырского с Залужным о методах ведения войны, а дискуссия нового Зеленского со старым Зеленским о допустимых для Украины ее пределах.

Вчерашнеий Зеленский не готов был провоцировать тотальную войну со стороны России и выбирал Залужного. Сегодняшний Зеленский к этому готов и выбирает Сырского. Он как бы проверяет Путина «на слабо», подводя его к краю пропасти и предлагая: «Прыгнем?» Все почему-то думают, что Путин «соскочит», а я полагаю, что он прыгнет, но не один.

В очередной раз согласен с Валерием Ширяевым. Самый простой и обсуждаемый вариант окончания войны – прекращение огня по линии противостояния - представляется наименее технологичным и наименее вероятным. Эту войну нельзя заморозить, ее можно только убить. А для этого нужны более определенные решения, чем прекращение огня. То есть необходимы болезненные соглашения по территориальному размежеванию. Не вечные (ничто не вечно под луной), но внятные, дающие возможность начать военную и психологическую демобилизацию. Однако и это только часть проблемы размером с хвост от слона. Сам слон лежит не в плоскости отношений между Россией и Украиной, а прячется в «бермудском треугольнике» системы коллективной безопасности в Европе и в мире в целом. Не существует, на мой взгляд, «отдельно взятого мира» в условиях глобальной неопределенности и стратегической неуверенности основных элементов этой системы. Нет сегодня изолированного решения для российско-украинского кризиса, которое не было бы увязано с отношениями России с США, Европой и Китаем. Придется искать комплексное решение, а к этому мало кто готов, прежде всего на Западе. Нас ждет очень трудная и долгая дорога к миру.

Много разговоров о мире во время войны…

Основной тезис - все устали. Больше всего, конечно, устали те, кто смотрит со стороны: глазам больно. Вроде бы (так говорят), по обе стороны от линии фронта большинство в войне разочаровалось. Предполагается, что правительства (правители) должны прочувствовать этот новый настрой и броситься исполнять желание масс - на это намекают десятки соцопросов, рисующих оптимистичную кривую роста усталости.

Но, увы, процесс нелинеен. Наверное, в теории (плохой) все так и есть. Но на практике война - это историческое событие, происходящее вследствие сложной комбинации как объективных, так и субъективных факторов, которая хотя и является в некотором роде случайной, но, однако, раз возникнув, уже так просто не распадается лишь потому, что какая-то часть факторов перестала действовать. Война – это новая реальность, которую нельзя просто «развидеть» из-за усталости общества. Это вроде бы все понимают умозрительно, но все равно в душе стремятся вернуться в прошлое, восстановить старый статус-кво. А этого быть не может, потому что старый мир исчез, а есть только новый мир, в котором, может быть, когда-то и возникнет статус-кво, но уже совершенно другой.

Мир, который мы ищем, ни в чем не может быть похож на мир, который мы потеряли. Прежде всего потому, что рулить в нем будет не уставшее большинство, а недовоевавшее, недострелявшее, не добившееся своего меньшинство. Это меньшинство будет заряжено нерастворимой ненавистью, которую никакой мир не размоет. Эта ненависть уже сегодня существует в двух формах: во-первых, как ненависть украинцев и русских друг к другу, и, во-вторых, как ненависть внутри самих себя, между теми, кто воевал на войне, и теми, кто воевал с войной. Наличие в обществе этого компактного воинственного меньшинства, на мой взгляд, является серьезным препятствием к заключению любого мира даже тогда, когда у большинства наметился перелом и возникла усталость.

Констатация этого факта заставляет меня предположить, что одним из нежелательных, но вполне реальных сценариев будущего может быть война как длящееся (годами) состояние. Даже тогда, когда никакого военно-политического смысла она иметь не будет ни для одной из сторон. Война будет продолжаться на голой ненависти, а воинственные меньшинства будут жестоко подавлять всякую оппозицию войне внутри обществ, не давая усталости приобрести толком характер значимого политического фактора. События в Курске, на мой взгляд, лежат в русле именно этой парадигмы.

Либеральную «партийную» публицистику отличает стопроцентная предсказуемость. Что бы ни случилось, она будет утверждать, что это:

- свидетельствует о глупости, недальновидности и стратегической импотентности Путина;

- указывает на растущую слабость и обреченность на неудачу всех инициатив путинского режима;

- подчеркивает интеллектуальное преимущество, моральное превосходство и неограниченные перспективы противников режима, опирающихся на поддержку передовой части человечества (Запада).

Реальность, как правило, сложнее. Именно эта сложность является причиной того, что мы находимся там, где находимся. И я искренне не понимаю, что мешает эту реальность признать.

Зло не превратится в добро, ошибка не станет эврикой, а бандит не станет святым (ну, если он не Соловей-разбойник) от того, что мы признаем зло умным, изворотливым и живучим. Добро не пострадает, если мы заметим, что под его знаменами часто собираются не только альтруисты, но и корыстные циники вперемешку с бескорыстными глупцами.

Да, картина мира станет менее понятной, более размытой и не сильно привлекательной. Зато появится реальный шанс победить.

Идеологический раскол внутри оппозиции путинскому режиму действительно существует, но водораздел проходит по неочевидной линии – по отношению к русскому национализму. Противостоящие Путину группировки и лидеры достаточно отчетливо поделились на два больших лагеря: либеральных догматиков, которые в своем дискурсе продолжают принципиально игнорировать национальный вопрос, если речь идет о русских, а не нацменьшинствах, и либеральных прагматиков, которые в тестовом режиме, кто с большей, а кто с меньшей осторожностью пытаются сыграть на поле Путина и заигрывают с тем, что условно можно обозначить как «национальные чувства» россиян. Это, в числе прочего, можно наблюдать и в полемике по вопросу о санкциях, но не только.

Раскол этот не нов, и его истоки можно отследить как минимум в дискуссии между юным Навальным и тогда еще не старым Явлинским, из которой много чего впоследствии выросло. По моим наблюдениям, на фоне войны и разочарования в эффективности антивоенной пропаганды число тех оппозиционных политиков, которые считают необходимым включить в свое политическое меню отсылку к национальным чувствам русского народа, увеличивается. Это тенденция выглядит, на первый взгляд, парадоксальной, но на деле является вполне естественной. Она – всего лишь ответная (зеркальная) реакция на ту консолидацию («рев племени» по Муравьеву), которую можно наблюдать сегодня в России. Нисколько не буду удивлен, если через какое-то время мы станем свидетелями рождения чего-то вроде «нового сменовеховства» в эмигрантской среде. Конечно, в более дистрофичной и декадентской форме, чем первое издание.

Существует разница между длительностью и бесконечностью.

«Курскую вогнутость» можно игнорировать достаточно долго, но не бесконечно. В какой-то точке эта заноза в подошве России начнет гноить и, если совсем ничего не делать, приведет к сепсису. У Путина есть достаточное, но, тем не менее, ограниченное время на реакцию.

В то время, как внимание медиа приковано к квадратным километрам, захватываемым Украиной на Курском фронте, судьба войны по-прежнему решается под Покровском и Торецком. Она в руках тех солдат и офицеров ВСУ, которые держат там оборону. Можно сказать, что в их руках ключи этого этапа, если не всей войны.

Что будет, если они не удержат фронт, более-менее понятно. Украина потеряет значительные территории, вынуждена будет сама уйти из Курской и других областей (если зайдет и туда) и, скорее всего, вынуждена будет в течение довольно короткого времени подписать тяжелое мирное соглашение на условиях Путина, – и это в лучшем случае.

А вот если каким-то чудом ВСУ удержит оборону хотя бы в течение двух-трех месяцев (то есть – до осени), то вечер для Путина перестанет быть томным. Ситуацию осложнит именно то, что не обращать внимание на «курскую занозу» после провала наступления на Донбассе станет невозможно.

Путину придется сосредоточиться на этой проблеме, выдавливая хорошо окопавшиеся и подготовившиеся к осаде части ВСУ со своей территории. В переводе на язык современной войны это значит, что территории русского приграничья будут зимой превращены в такой же трэш, как и оккупированные Россией территории Украины.

Не быстро и не прямо, но это повлияет на уверенность лояльных Путину элит в том, что с Путиным у них «все будет кока-кола». Эту неуверенность прочувствуют и зафиксируют те, кому это положено по долгу службы, что станет предпосылкой для усиления внутренних чисток (удара по штабам). И это вне зависимости от того, понадобится или нет проводить мобилизацию.

Олимпийское спокойствие Кремля по поводу Курской операции ВСУ наиграно. Оно оправдано лишь в определенных временных границах и в расчете на «неизбежный успех» российской армии на Донбассе. При любом раскладе можно утверждать, что Курская операция – это крайне рискованная, на грани безбашенного авантюризма попытка Украины вырваться из тисков позиционной войны, которая почти наверняка станет катализатором всех военных и военно-политических событий в регионе.

У меня возникли сложности с презентацией очередной «Пастуховской кухни». Возможно, потому, что этот выпуск оказался и на самом деле чересчур «кухонным» - обычный треп близких родственников поздним вечером (скорее уже ночью), спровоцированный какой-то случайно оброненной, услышанной фразой. Борис, изящно уклонившийся от продолжения бесконечного разговора о Курске, неожиданно «вытащил из рукава» пару купленных на Брайтоне книжек и внезапно заговорил об эмиграции, легко и непринужденно перекинув мостик длиной в сто лет от «философских пароходов» к «философским самолетам». На это наложились мои не столько воспоминания, сколько ощущения от собственной эмиграции. В результате разговор получился до неприличного личный и, как следствие, малоинформативный.

К утру, по итогам этого полуночного погружения в «воспоминания о будущем», я пришел к выводу, что эмиграция в современных условиях - совершенно экстерриториальное явление, и в большей степени является состоянием души, чем следствием местонахождения тела. Можно оставаться в путинской России и при этом быть в эмиграции, а можно уехать за тридевять земель, и при этом оставаться в путинской России. И это не столько о ментальности, сколько о мироощущении. В значительной степени это личный выбор, который не зависит от того, уехал носитель сознания физически за пределы культурной Ойкумены или нет.

Подробности по ссылке:

https://youtu.be/X9LvDS_-go8?si=dCbo8IfX5MavuZHv

Все возмущаются цинизмом Путина, который попользовал трагедию в Беслане для того, чтобы дать «правильный спин» в трактовке «ситуации» в Курской области:
- Это не война, а террористы - они были, есть и будут – мы их будем уничтожать – но жертвы неизбежны - короче, «армии нет, но вы держитесь»;
- Это большая, но локальная трагедия – она никак не связана с нашей политикой – жалко людей, которых это коснулось – все остальные могут спать спокойно – граница на замке, мы просто куда-то дели ключ – но мы обязательно найдем – всех.

Я же вижу в происходящем много позитива.

Во-первых, общественное мнение его по-прежнему волнует. Мог бы просто, как написал Довлатов, «класть с пробором». Однако не рискует, вынужден выкручиваться и объясняться.

Во-вторых, его припекло так сильно, что десяти дней не дотянули собственно до памятной даты – 1 сентября (трагедия случилась 1 сентября 2004 года). А что так? Еще 10 дней без мысли о том, что ВСУ – это хуже, чем бесланские террористы, страна бы не протянула?

В целом я, как человек, половину своей сознательной жизни наблюдавший, как испекаются подобные заморочки в околокремлевских «think tanks», не разделяю ажиотажа вокруг этого очевидного (и очередного) высосанного из политтехнологического пальца кремлевского гафа. Реальное влияние на общественное мнение подобные задумки оказывают крайне редко - чаще всего заложенный в них импульс просто игнорируется обществом. Это в некотором смысле пример не моральной деградации Путина (не сочтите, что оправдываю), а аппаратной деградации Кремля.

А что же Путин? А он же в некотором смысле заложник мастеров черного пиара: раз стоит в графике, значит, «стоящие сапоги», надо брать. И, наоборот, все, что не в графике (моральные сомнения, например), - как известно, на фиг.

Тот, кто долго жил рядом с кухней, не должен посещать рестораны. Я просто вижу эту картинку маслом - советники пишут письмо с предложениями по менеджерированию "ситуации" в Курской области.


Рабочая группа, пара сотрудников, пара командированных, пара консультантов (один трет треснувшее пенсне).

На повестке дня один вопрос: как отвлечь внимание от "ситуации" на то время, которое нужно бравому Генштабу, чтобы справиться с ней.

Набрасывают идеи:

Не привлекать лишнего внимания, не циклиться на теме, подчеркивать локальный характер происходящего. – Хорошо, но мало. Что еще?


Понизить градус, свести к минимуму военное знчение, приравнять к чему-то «обыденному», типа - к теракту, мол, плохо, но в целом норм. – Тоже хорошо. Но как?


А пусть он съездит куда-то, где чечены теракт устраивали, и скажет, что украинцы – это еще хуже. – Допустим. А куда?


Да хоть куда. Ну, в Беслан, например, - он по дороге из Баку в Грозный. - Это удобно, но там же 1 сентября юбилей?


Да какая разница - отметим раньше…


Ну, в общем, как-то так. Тяжелые будни посткоммунистического застоя на крови.

Дважды за последнее время московский царь навещал кавказского князя в его вотчине: после того, как отряды князя застряли в автомобильной пробке и не успели на битву с «Вагнером», и после того, как эти же отряды разминулись с ВСУ, которые прошли мимо. Тенденция, однако…

Понятно, что идет торг. Долг платежом красен. Царь хочет взамен квартала имени себя получить жизни чеченцев, которыми он засеет курские поля. Князь предпочел бы рассчитаться громкими словами, в крайнем случае – отдать Cybertruck. По сути, Путин приехал на стрелку, на которой от Кадырова потребуют подтвердить лояльность делом (жизнями своих бойцов), но дадут и личный утешительный приз – какую-нибудь долю в каком-нибудь энергетическом междусобойчике. Например, с Азербайджаном.

Кремлевские, между тем, ведут эту войну абсолютно по лекалам 90-х, как они изображены в каком-нибудь «Бандитском Петербурге». Украинцы в их представлении - местные плохие пацаны, которых использует заокеанский бугор. Говорить с ними кремлевским не о чем и незачем. Если пацаны нарываются (зашли в Курск), то отвечать должен пахан, и ему нужно «предъявить». Никакого другого смысла заявление русского посла Антонова в Вашингтоне о том, что Путин принял решение об ответе, вне этого контекста не имеет.

Нетерпение эмиграции и ее несколько предвзятые оценки происходящего в России, когда желаемое часто выдается за действительное, волей-неволей оказывает влияние на формирование оценок западными «центрами принятия решений», когда речь идет о прогнозе для путинского режима. Как правило, адаптивные возможности режима к тем или иным формам давления занижаются. При этом неэффективные, но внешне эффектные меры воздействия множатся с бессмысленным ускорением, способствуя выработке у режима иммунитета к такого рода воздействию. Это очень похоже на бессистемное и избыточное употребление антибиотиков, которое в худшем случае может привести к возникновению «госпитальной инфекции» - своего рода «супербактерии», не реагирующей ни на один из известных препаратов. Ну и побочка немалая, первой дохнет, как правило, полезная микрофлора. Если что, это я о санкциях, которые принимаются по инерции, только потому, что что-то надо предпринять во время утреннего обхода и сделать дежурную запись в истории болезни. Мол, вкололи еще 40 физических лиц (единиц), больной перед смертью потел…

Ну прямо эпическая история на выходные. Но сначала небольшое лирическое отступление.

Моя мама до шести лет говорила только по-украински. После смерти своей мамы, то есть моей бабушки, в 1937 году она воспитывалась у прабабушки в Чернигове в чисто украинском окружении. Поэтому, когда дедушка перед войной вез ее в Киев, на каждое «Дывысь, стогы наче хатки стоять» он настойчиво повторял, что надо говорить: «Смотри, стога как домики стоят».

Папа у меня – породистый волжский русак, ярославский медведь. Когда они с мамой переехали из Ленинграда в Киев, он, естественно, не знал ни одного слова по-украински. Когда у нас в семье было грустно, кто-то болел или просто не было настроения, мы с мамой просили его (и просим до сих пор) произнести вслух слово «паляныця» по-украински. Это всегда было и остается душераздирающим зрелищем, поднимающим нам с мамой настроение. Человек, не родившийся в Украине и не впитавший этот язык с детства, сделать это практически не может.

Так вот, сегодня Зеленский запустил самую, на мой взгляд, жестокую и провокационную кампанию против российских пропагандистов. Он объявил о том, что новый украинский «ракета-дрон» (что бы это ни значило) будет называться "Паляница" (в транскрипции что-то вроде "паляныця"). Ради того, чтобы посмотреть, как дикторы российских госканалов будут корячиться, чтобы произнести это наименование, я готов заново, как генерал Чернота, на день на эти каналы подписаться, - чтобы послушать, получить удовольствие и снова отписаться.

Дуров не Дуров, а без Телеграм можем остаться.

По существу проблемы:

1. Кризис в отношениях Дурова с «мировым истеблишментом» был неизбежен, место и время его возникновения были случайны.
2. Так как всякая случайность есть непознанная нами необходимость, то со временем всплывут вполне конкретные причины: почему именно Макрон и почему именно сейчас?
3. Дуров стал заложником собственной талантливости. Такие проекты (идеи) как Телеграм рождаются раз в десятилетие, конкурентов можно посчитать на пальцах одной руки.
4. Не могу отделаться от ощущения, что конкуренты приложили руку к произошедшему. Дуров для них как Паниковский информационного Арбатова – нарушитель конвенции. Всей Одессе нравится сотрудничать с государством, а ему не нравится.
5. Дело Дурова, как и вся его жизнь, будет развиваться в двух параллельных плоскостях: в политической и бизнесовой. Надеюсь, что бизнес-составляющая победит, и второго Ассанжа в итоге мы не получим.
6. Основная претензия в принципе неразрешима. Жизнь убедительно доказала, что свободой слова, в первую очередь, умеют пользоваться те, кому место не на свободе. Часть общества считает, что будет дешевле оставить на свободе преступников, чем лишить свободы слова, другая, наоборот, с радостью откажется от слов. Государство всегда будет следить за балансом сил, и, как только появится возможность, вставит свои пять копеек (биткоинов) в пользу ограничения свобод. Дело Дурова, как и ранее дело Ассанжа, будет иметь тестовое значение, и, возможно, на десятилетие определит будущую расстановку сил в этой битве.
7. Кстати, о биткоинах. Если бы личность Сатоси Накамото можно было определить методами Интерпола, он бы уже давно был арестован. Мудрость его инкогнито заиграла вчера новыми красками. Так или иначе, но биткоин на прицеле. Падет Телеграм – рвно или поздно падет и он, хотя это и внешне, и внутренне не связанные вещи. Просто государство, победив раз, захочет повторения банкета.
8. Телеграм как проект под двойной угрозой. Во-первых, если Дуров не идет на уступки, то он с большой вероятностью превращается в заложника французских властей и всех тех, кто влез с ними в одну лодку. Во-вторых, если он идет на уступки, это может уронить доверие к проекту до уровня, который он не сможет пережить. Кроме того, у французских властей в этом случае окажется много последователей. Все захотят повторить.
9. Меня не покидает ощущение, что Дуров сознательно пошел на обострение. Причины могут быть экономические, политические или сугубо личные. Но он сам прервал игру в кошки-мышки. Зачем и почему – вопрос, ответ на который мы получим не скоро.
10. В любом случае, чем бы это ни закончилось, я благодарен Дурову за возможность несколько лет эксплуатировать уникальную платформу, которая лично для меня удобней и привлекательней ФБ. Во-первых, это было красиво…

Дилемма Лукашенко: можно ли откупиться от Путина таким образом, чтобы не спровоцировать в Беларуси новую революционную ситуацию?

Белорусы как бы посередине между русскими и украинцами по темпераменту. Предугадать, как поведет себя армия, а вслед за ней и общество, если она понесет существенные потери при штурме украинских укрепрайонов, не возьмется никто.

Но и зависимость немолодого диктатора от России выросла до катастрофических пределов. Не выполнишь просьбу – в Москве найдут Беларуси «другую вдову».

Как быть? Пропустить через границу только одних вагнеровцев, а своих оставить маршировать вдоль границы? Но сколько там тех вагнеровцев? И смогут ли они что-то сделать с озверевшей за годы войны украинской армией? А если Украина ответит? А если собственная армия поддержит украинскую? Что тогда, ядерное оружие применять? А кто ж ему дасть…

В общем, куда ни кинь – всюду клин. Как жить, баб Шур? …

Небольшой текст из категории «вредные вопросы»: о двух «кейсах», точнее - двух историях. Обе грустные, но поучительные.

Одна история - про национал-социализм в Германии. Эта история прямолинейная и относительно короткая. В 1933-м к власти в Германии пришли сторонники теории расового превосходства, они начали войну. США и Великобритания с их амбициями не согласились, в конечном счете от войны не уклонились и одержали бескомпромиссную победу. В 1945-м эта история более-менее закончилась.

Вторая история - про национал-большевизм в России. Она путаная и относительно длинная. В некотором смысле она продолжается до сих пор.

В 1917-м году к власти в России пришли сторонники теории социального превосходства. Они вели подготовку к большой войне и, скорее всего, не начали ее только потому, что национал-социалисты Германии сделали это раньше. Тем не менее, несмотря на то, что хрен был явно не слаще редьки, США и Великобритания не стали воевать на два фронта, а сделали большевистскую Россию своим союзником в борьбе с нацистской Германией.

По итогам Второй мировой войны эти же США и Великобритания согласились оставить большую часть стран Восточной Европы в зоне контроля (фактически оккупации) России, включая страны Балтии, которые вообще были аннексированы. После этого Запад опустил «железный занавес», чтобы ограничить распространение русского влияния на оставшуюся часть Европы.

Несколько раз особо свободолюбивые народы Восточной Европы пытались совершить побег из «русского мира» (тогда советского). Как минимум, в трех случаях (в Венгрии в 1956, в Чехословакии в 1968 и в Польше в 1981) эти попытки жестоко насильственно пресекались – в Польше руками самих поляков. Ни в одном случае это не стало поводом для вмешательства Запада в конфликт, и тем более для военной и финансовой поддержки восставших народов, и, кроме моральной поддержки, эти народы ничего не получили.

Под этим «железным занавесом» советская Россия прела как овощи в скороварке, и в 1991-м (реально уже в 1989-м) советский трест лопнул от внутреннего напряжения. «Англосаксы» оказались в положении сентиментального боксера из песни Высоцкого: им руку поднял рефери (история), которой они не били. В отличие от событий полувековой давности, на этот раз Запад России ничего не обещал: это логично, обещают победителям, а не проигравшим.

Еще четверть века спустя выяснилось, что русский Ванька-встанька проиграл отнюдь не все, а оставшегося с лихвой хватило, чтобы не только консолидировать государство изнутри, но и начать прирезать обратно отпавшие куски: сначала в Грузии, позже в Украине. Это мало чем отличалось от того, что СССР проделал с Венгрией, Чехословакией и Польшой, но на этот раз США и Великобритания, а вслед за ними и весь западный альянс, вмешались (воспоминания о крахе СССР были так свежи, что представить себе, что этот «огрызок империи» может долго противостоять коллективному Западу, было просто невозможно). Обе стороны в итоге просчитались и вывалились в изматывающую позиционную войну.

А теперь внимание, вопрос (на который лично у меня нет ответа): вот этот «огрызочный» кейс - он про что? Про национал-социализм и войну до победного конца (возможно, общего) или про национал-большевизм и «мирное сосуществование» (ров с крокодилами, как любит говорить мой сын)? Добивать или огородиться и ждать, пока сопреет? Но есть нюанс: во втором случае Запад жестко и крайне аморально предает Украину и еще какую-то часть вновь образованных независимых государств.

СВО – это проект родом из “нулевых”. Из него прямо-таки прет самонадеянность только что сформировавшегося класса политических рантье, паразитирующих на кажущейся неистощимой маслянистой (нефтегазовой) ренте. Поэтому он полон веры в то, что «деньги решают все».

Сколько раз в самом начале путинского правления я слышал этот сакраментальный клич путинских индейцев: «Зальем деньгами!» Монетизация льгот? – Зальем деньгами! Повышение пенсионного возраста? – Зальем деньгами! Протесты городской образованщины? – Зальем деньгами! СВО – это всего лишь обыкновенная война, которую залили деньгами.

Однако сегодня, на рубеже двух с половиной лет войны, постепенно приходит осознание того, что война – это не про деньги. Пока это происходит очень медленно. Но с каждым Курском, Саратовым и Ростовом, с каждым «прилетом» и «заходом» оно проникает внутрь сознания как яд. То, что начиналось с денег на крови, заканчивается кровавыми деньгами.

В отличие от денег на крови, кровавые деньги перестают утешать. Мы видим, как галопирует инфляция жизни и как государству приходится выплачивать смерти все более высокий гонорар. Критическим будет момент, когда деньги вообще перестанут играть в этих расчетах жизни со смертью существенную роль. В этот самый момент для России начнется настоящая война, и тогда все станет иначе.

Спустя три недели после того, как Украина перенесла боевые действия на территорию «канонической России», в Курскую область, цели этой операции видятся мне несколько иначе, чем в начале августа. Я не уверен при этом, являются ли эти цели осмысленными или существуют исключительно на интуитивном уровне. Но, так или иначе, пожалуй, у этой операции есть стратегическая сверхзадача, но не военная, а политическая. В контексте того, что именно говорит Зеленский в последние дни, и с учетом того, как трансформируется украинский «мирный план», полагаю, что такой целью является втягивание Запада глубже в конфликт с целью его интернационализации. В этом смысле главная политическая связка, которая прослеживается в «месседже» Украины миру после Курска: «Мы можем – значит, мы должны - значит, вы не должны нам мешать – дайте разрешение бить вашим оружием по любым целям на территории России на любую ее глубину – вы же видите, что этот старый динозавр ничего не смог сделать – значит, нечего бояться его ядерного оружия – так мы победим!». Должен подчеркнуть, чтобы меня не поняли превратно: втягивание Европы непосредственно в войну является для Украины легитимной военно-политической стратегией. Каждый защищается как может. Прямое участие Запада в войне в этом смысле видится действительно единственной понятной стратегией военной победы Украины в ней. Как на это отреагирует Запад – это другой вопрос, который находится за пределами этой реплики. Но, так или иначе, политически Курск – это именно про это.

Посещение Путиным лишь впервые за двадцать лет школы в Беслане и его нежелание ехать в околофронтовые районы Курской области вызвали в оппозиционной среде много разговоров о его трусости, потерянности и в целом неготовности проявлять лидерские качества в тяжелые моменты. Мне представляется, что такая трактовка поведения Путина (как в этот раз, так и на протяжении многих лет) неверна.

Культ личности Путина, практикуемый в России давно и теперь уже ставший неотделимой частью вертикали власти, - это не только инструмент пропаганды. Чтобы полноценно работать, культ личности должен отделять вождя от «мирского». Вождь может знать или не знать деталей, назначать нерадивых чиновников, которых потом будут громко снимать, совершать действия, которые дорого обойдутся гражданам. Ему можно все это, потому что он не человек. Человека можно наказать за ошибки. Вождя, богочеловека, - нельзя: он вне нашей системы измерений.

Когда после окончания войны Император Хирохито под американским давлением официально признал, что он не бог, а человек, японский поэт Мийоши Татскджи написал воззвание такого содержания «Ваше Величество, тот, кто не бог, должен, как сын человека, подчиняться логике человечества» - раз император просто человек, то и за поступки свои он должен быть судим. Бога судить нельзя.

Путину-богочеловеку не страшно не поехать к фронту и игнорировать проблемы. Богочеловеку куда страшнее остро реагировать на насущные проблемы и тем самым показывать, что он тоже человек, тоже подчинен повестке, диктуемой ему окружающим миром.

В этом отношении стремление демонстрировать населению «грехи» Путина - будь то его дворцы или его ошибки и их последствия - обречены на неизбежный провал. Остается бороться либо за умы неочарованных элит (но про грехи они и сами все знают, тут разговор должен идти об их личных рисках), либо за превращение Путина обратно в человека, - но рецептов такого превращения немного. Неудивительно, что многие уповают уже только на то, что время и возраст неминуемо превращают любого богоподобного вождя в прах.

Небольшое послесловие к прошлым «Пастуховским четвергам», где снова пришлось много говорить о Дурове. Обвинения ему, наконец, сформулированы. Они более глобальны, и, значит, политически уязвимы, чем я рассчитывал. Прокуратура пытается не столько преследовать его за какие-то конкретные преступные действия (по крайней мере, пока), сколько стремится криминализовать определенный вид деятельности и поставить этот вид деятельности под жесткий контроль государства, установив жесткую металлическую рамку с красной кнопкой там, где до сих пор вход был свободным.

Так или иначе, процесс, видимо, будет иметь прецедентное значение, и дело уже, к сожалению, не ограничивается судьбой одного конкретно взятого, пусть даже весьма непрозрачного и чересчур экстравагантного, Павла Дурова. Не уверен, что этот шаг прокуратуры до конца хорошо продуман. Полагаю, что набор менее амбициозных и сосредоточенных в основном в финансовой сфере обвинений имел бы больше шансов на успех. Хотя, возможно, успех никому и не нужен, а нужно что-то другое.


Пока, впрочем, дело против Дурова выглядит еще более мутным, чем его фигурант, хотя казалось бы, куда уж больше. В этом тумане юридических амбиций и политических интриг мне очень трудно осуществлять навигацию. Пока очевидно только то, что именно вопрос об отказе в сотрудничестве с правоохранительными органами является тем шилом, которое не утаишь в целом мешке предъявленных Дурову громких обвинений. Все остальное насажено на этот штырь.


Сразу оговорюсь, что по существу вопроса я занимаю умеренную позицию. Обе крайние точки зрения, - анархистская и этатистская, - мне чужды. Тезис о том, что с государством никогда нельзя сотрудничать, вызывает у меня столько же недоверия, как и тезис о том, что с государством нужно сотрудничать по его первому требованию. Я бы лично предложил здесь руководствоваться двумя критериями. Во-первых, государство должно быть правовым с реально независимым судом (к которому Басманный суд, например, по определению не относится), а, во-вторых, запрос должен быть утвержден не следователем, прокурором или следственным судьей, а получен в ходе полноценной судебной процедуры, где на государстве лежит бремя доказывания, что данный конкретный и ограниченный запрос является обоснованным.

В целом осмелюсь предположить, что причины ареста Павла Дурова лежат не в юридической, а в политической плоскости. С тех пор, как в 2018 году Телеграм в России был юридически запрещен решением Таганского районного суда города Москвы, поставившего этот мессенджер вне закона, а потом чудесным образом продолжил почти беспрепятственно свою работу, только слепоглухонемой мог не заподозрить, что у команды Телеграм и команды Путина есть некие понятийные договоренности. Макрон к этой категории лиц с ограниченными возможностями явно не относился. В некотором смысле можно понять его раздражение тем, что авторитарные вожди, живущие по понятиям, быстрее находили способ договориться с Дуровым, чем вожди свободного мира, где правит закон. Он предложил решить эту проблему по-французски, то есть изящно. У французов свои понятия, которые выстраиваются вокруг концепта «особых отношений». Эти «особые отношения» авансом и были, судя по всему, предложены Дурову в 2021 году вместе с гражданством.

Аванс Дуров принял, а вот отношения, похоже, не заладились. К сожалению, я не знаю ни одной страны мира, где поведение не по понятиям остается безнаказанным. Просто в одних странах за это убивают, а в других - начинают громкий судебный процесс. Нет ничего удивительного в том, что именно сейчас в судебных кустах Франции обнаружился юридический рояль и заиграл Марсельезу. Все бы ничего, если бы в этом междусобойчике под замес не попала свобода слова и принципы, на которых строится независимость новых медиа от государства. Французское правосудие слишком широко шагнуло – штанина может лопнуть.

Посмотрел «Министерство неджентльменских дел». Где-то так я себе ситуацию с «Северным потоком» и представлял…

Если серьезно, несмотря на все полунамеки и полуутечки, мы крайне далеки от того, чтобы понять, кто стоит за взрывами газопроводов и как именно технически это сделано: украинцами, с участием украинцев или под прикрытием украинцев.

Одно только можно сказать наверняка: Украина и Зеленский (я их здесь не противопоставляю) готовы играть ва-банк и пойдут на любые «неджентльменские» меры, чтобы не допустить мира на условиях Путина. Из этого я делаю вывод, что ожидания мира по какой-то стандартной схеме (устали, сели, поделили, разграничили, расползлись) чересчур романтичны.

Заставить Украину сесть за стол переговоров «красиво» не получится ни у кого: ни у Байдена, ни у Харрис, ни даже у Трампа. Это можно сделать только ценой жесткого и грубого предательства союзника, то есть полностью пренебрегая принципом Экзюпери: ответственностью за тех, кого приручили.

Может или не может позволить себе какой-либо американский политический лидер пойти на такое откровенное и пошлое предательство – это для меня, на самом деле, большой вопрос. На словах можно обещать сделать все, что угодно, но на практике взять и бросить Украину на съедение Путину на глазах у всего мира, боюсь, даже Трампу не по плечу. А Украина очевидно не будет помогать сохранить лицо…

Многие годы в России не видели в Украине субъекта политики, и поэтому допускали в отношении нее катастрофические ошибки. Иногда мне кажется, что сегодня похожую ошибку пытаются совершить в Америке. Там многие решили, что стоит сделать строгое лицо, как Украина выстроится (и война закончится в один день). Я бы сказал, что это не аксиома, а всего лишь теорема, требующая доказательств.