В какой-то далёкой, довоенной и доэпидемической реальности у меня появился зритель по имени Пётр. Пётр смотрел наши выпуски в ютюбе, и писал мне периодически что-то хорошее в инстаграме, иногда передавая привет от своих родителей. Я с удовольствием отвечал — приятно поддержать диалог с внимательным и вдумчивым зрителем. Где Пётр жил, большого значения не имело
Но вскоре стало иметь огромное. Пётр жил в Одессе. В первые недели войны мы переписывались довольно часто, и потом тоже, особенно после серьёзных бомбёжек. Мы старались найти друг для друга какие-то подходящие слова, а я наблюдал в том же инстаграме, как Петро ищет себя, свой голос и свой язык в новой жуткой реальности

Потом Петро выехал из Украины и поселился в Валенсии, а я приехал в неё с выступлением, на которое он пришёл, и мы, наконец, встретились — спустя пять лет общения и через три года войны. Чувствовали мы себя друг с другом очень естественно, говорили начистоту, и во всём нашли общий язык. Потом мы шли тёмными переулками, и Петя обмолвился, что даже привёз из Одессы в Валенсию свою старенькую машину. Я спросил, что у него за машина, и, когда Петя ответил, я завопил на весь ночной город

Это Toyota Corona Exiv, редкая праворульная машина середины девяностых, точно такая же, какая была у меня, и на какой я переехал из Екатеринбурга в Москву, в новую жизнь, в 2008 году, 17 лет назад. Встретить такую теперь — совершенно невероятно даже в городах, более близких к Тихому океану. Но вот же — выяснилось, что всё это время по Украине ездила точно такая же машина, как у меня, и в ней ездил Петя, и ездит на ней до сих пор

На этой машине он и отвёз нас в аэропорт, на прощание распилив на троих кулич (он по-южному называет его паской) и вручив нам по раскрашенному яйцу — к празднику