О войне, Платонове, смысле жизни и Советской России

Наступила Великая Отечественная война – для русского советского народа самое страшное и трагическое событие в его истории. Война, поставившая под сомнение многие идеи и ценности довоенной жизни. И не только поставившая их под сомнение, но разрушившая многое, что казалось незыблемым. Великое испытание коснулось всех и всего, коснулось оно и главного вопроса – вопроса о смысле жизни, который не исчез, но зазвучал по-новому, страшно, пронзительно, смертельно, но радостно и обнадеживающе.

В рассказе «Афродита», который был написан в 1943 году, когда война уже перевернула мир довоенного бытия, совершила серьезнейшую переоценку ценностей, Платонов ретроспективно формулирует смысложизненное кредо, переосмысливая свой довоенный жизненный поиск. То, что до войны могло казаться ему неясным и сомнительным, с высоты трагического 1943-го уже представляется совершенно определенным.

Он еще раз подтверждает правильность своего избранного пути, когда говорит, что  его «воодушевила вера в смысл жизни рабочего класса», которая дала ему великую возможность: «жить всем дыханием человечества».

Уже опаленной страшным горем войны, Платонов приходит к такому пониманию:
 
«Одному человеку нельзя понять смысла и цели своего существования. Когда же он приникает к народу, родившему его, и через него к природе и миру, к прошлому времени и будущей надежде, – тогда для души его открывается тот сокровенный источник, из которого должен питаться человек, чтобы иметь неистощимую силу для своего деяния и крепость веры в необходимость своей жизни».
 
Эта необходимость личной жизни легитимизирована высшей историософией русского существования, которая в советском строе достигла своей наивысшей промыслительной сущности.   
 
«Советская Россия тогда только начала свою судьбу. Народ направился в великий, безвозвратный путь – в то историческое будущее, куда еще никто впереди него не шествовал: он пожелал найти исполнение всех своих надежд, добыть в труде и подвигах вечные ценности и достоинство человеческой жизни и поделиться ими с другими народами...»
 
И это говорится о том времени, когда его бытийная тоска достигала невероятных экклезиастовских высот отчаяния в «Котловане» и «Чевенгуре» от бессмысленности существования. Война это прекратила, озарив всю эту беспросветную тоску ярким пламенем сверхтрагичной, но подлинной жизни, в свете которой стало ясно, что Россия отправилась покорять новую нравственную Антарктику и осваивать неведомые нравственные бездны космоса.
 
И важно то, что война против Советской России была развязана теми, кто не хотел, чтобы она в труде и подвигах добыла вечные ценности и достоинство человеческой жизни и поделилась ими с другими народами. Разве сейчас происходит что-то другое?

Есть что-то нелепое и в высшей степени оскорбительное в том, что те, кто поносит Россию, кто ненавидит ее самой лютой ненавистью делают это на русском языке.

Когда западные русофобы выражают свои низкие чувства о русском, то делают они это не на русском, а на своих иностранных языках. И пусть, их языки стерпят всю ложь и неправду. Ведь какой-нибудь коллективный байден, когда говорит свой злой бред о России, не переходит на русский. Их прах на их голову. И язык их им помощник, он же их и могильщик.

Но когда русские о русском говорят по-русски совершенно нерусское – это какое-то невероятное извращение. Хочется воскликнуть: почему язык это терпит, почему их уста не омертвеют в своей скверне?!

Но язык терпит, давая терпеть очень долготерпеливому русскому народу, терпение которого все-таки однажды кончается. И когда оно кончится, то некоторым не то, чтобы лучше умереть, но, как говорил сатир царю Мидасу в притче Ницше, лучше тебе и вовсе было не родиться.

Лидер панк-группы "Лампасы" Игорь Тарасов рассказал, что бойцы, как только началась СВО, говорили, что "Сектора Газа" не хватает. Воистину, "Сектора" не хватает, его истинно русского панковского духа. И "Лампасы" очень плодотворно работают в этом направлении, поддерживая и возрождая этот дух,дух победы https://www.group-telegram.com/lampasy_band/1306

https://www.group-telegram.com/vzebudet/332 Душевный и содержательный получился разговор с Иваном Меркурьевым

Darkwave русской философии или о соотношении аполлонического и дионисийского в ней

Мы никогда не поймем жуткую суть русской философии, если будем смотреть на нее как на аполлоническое явление.

Что такое аполлоническое для русской философии? Это все ее научное, рациональное, академическое, университетское, то есть вторичное, банальное, подражательное, не страшное и не вдохновляющее. Это то, что вызывает скуку и отвращение у душевно здоровых и творческих людей.

Что есть дионисийское начало русской философии? Это то, что Розанов назвал «сектантской» философией. То есть все самое темное, ужасное, смертоносное, подпольное, несистемное, ненаучное, непонятное… но истинное, божественное, светоносное. В ней сама душа русского.

Где живет такая философия? Философия подлинно русская, смертельная для всякой одномерности – и западной, и прозападной доморощенной?

Живет она там, где есть стремление к истине. Но истина может ведь и не обрадовать, истина может испугать, разрушить привычную комфортную картину мира, кто привык жить в сумраке.

«Вы хотите истины, а почему бы не лжи?» смеясь, спрашивал Ницше у догматиков – академических ученых и философов, сделавших из истины себе карьеру.

И сегодня так решается вопрос с философией, русской философией. Закляните-ка сначала в darkwave своей души и не умрите от божественного света, если он там еще остался. А потом уже приступайте к философии.

https://www.group-telegram.com/zakharprilepin/24167 Все так, точная и объективная статистика.

Сейчас столкнулись два процесса в обществе, которые инициированы СВО. Так или иначе, но общество пришло в движение после мертвой постсоветской бессобытиийной спячки.

Один процесс – прозападно-либеральный, который против, он, по сути, инерционный. Он живет ожиданием прекращения, возврата и возвращения всего на круги своя. Но у него нет своего позитивного ресурса жизнеобеспечения. Ни на критике советского прошлого, ни на критике российского настоящего, ни на подобострастии Западу сейчас уже далеко не уедешь. Уже не 90-е, это все не работает: оказалось, что и советское прошлое великое, и российской настоящее достойное и перспективное, и западное еще на порядок подгнившее, уже не так привлекательно.

Другой процесс – это рост народно-патриотического национального духа, за которым будущее, поскольку за ним правда. Он набирает все большие обороты, захватывая более широко и глубоко.

И вот два эти процесса сейчас столкнулись – либерально-инерционный и патриотический, здоровый и перспективный. Ясно, за кем будущее. Но СВО будет длиться до тех пор, пока патриотическая волна будет уже необратимой. Она уже и сейчас необратима и не надо смущаться некоторыми отрицательными показателями в статистике. Студенты, конечно, печально. Но это дело времени и честной упорной работы на ниве правды и добра.

А то, что с наукой, особенно с гуманитарной, кошмар, это сущая правда. Это самая «пострадавшая» от СВО категория граждан. Закончились русофобские гранты, зарубежные поездки на русофобские конференции, стажировки, бессмысленные, но вредные публикации и прочее. А что ж им теперь делать, если делать они больше ничего не могут, как только быть проводниками деструктивной идеологии и откровенно вражеского мировоззрения.

https://smotrim.ru/audio/2801128 Мой комментарий в передаче про молодость, бессмертие, старость, здоровье и прочее на 33.15

15 октября – 215 лет со дня рождения Алексея Кольцова. Уроженец Воронежа Кольцов стал всенародным русским поэтом, без которого не мыслим ни литературный Воронеж, ни литературная Россия. «Не шуми ты, рожь, Спелым колосом!» – строки, вошедшие в плоть и кровь отечественной словесности, такие же родные, как и многие пушкинские, есенинские. А песни Кольцова – вершина драматической народно-любовной лирики, а его думы – глубочайшая философская поэзия.
 
Кольцов, как и его земляк и современник поэт Иван Никитин – это ярчайшая бессмертная веха и в русской культуре, и в русской жизни. В своем недолгом земном бытии они испытали трагизм человеческого существования так, как это может испытать лишь русский человек. И смогли выразить это в своем творчестве в самобытно-неповторимой форме.
 
И, конечно, Андрей Платонов примыкает к этой великой двоице своих земляков и гениальностью, и трагизмом. Платонов, заглянувший в самый глубокий котлован человеческого несчастья, мог произнести такие слова: «Горе живет во мне как вещество». Так мог сказать лишь человек с оголенной душой, открытой всем страданиям мира, человек, который ходил по одной земле с такими страдальцами как его великие земляки – Алексей Кольцов и Иван Никитин.
 
Герой рассказе Платонова «Житель годного города» художник Иван Коньшин живет в захваченном фашистами своем городе, являясь свидетелем его разрушения. Когда фашисты поджигают город, художник идет к могиле Алексея Кольцова, по словам автора: «самого большого и вдохновенного человека, жившего когда-то в Воронеже», чтобы получить у него утешение и успокоение.
 
  «Художник долго пробыл у могилы поэта. Враг зажег город, и огонь, зачавшись в слободах, окружил Воронеж, снедая его внутренние части. Гарь и дым застлали город, и трудно было без вреда для жизни пройти по улице. Коншин до вечера находился у могилы поэта, не зная, как ему жить, когда город умирает в пламени».
 
Художник справился со своей бедой, найдя силу и вдохновение у Кольцова. Город и страна выжили, народ одержал великую победу, и художника Коншина, как писал Платонов в 1946 году, «и посейчас можно видеть в Воронеже работающим на разборке взорванных, разрушенных зданий».
 
Могила народного поэта Кольцова – та часть родного города, ставшая всеобщей национальной русской святыней, которая помогает одолеть врага и одержать победу над любой тьмой во все времена.
 

Солнечногорск - сила🔥

 
Мысли В.В. Розанова о детях, семье, материнстве
 
•  Дом потому светится детьми, что в сущности он ими освящается, санкционируется в бытии своем, в труде своем, в своих заботах. Этот возящийся около ящика с игрушками мир, двух- и трехгодовалый мир, есть уже осуществленное «Царство Небесное». Около него, как земля и подножие, раскидывается вся остальная жизнь.
 
•  Семья перестала согреваться, ибо дети-то и согревают семью. Посмотрите, как скучно и безуютно в бездетных семьях. Семья согреется и просветлеет детьми.
 
•  Передо мною младенец. Проходит час, идут часы, и, не отрываясь, я пронизываю его взглядом: это – не только сияние жизни, в той свежести и чистоте, которую мы утратил «под затемняющими ветром и стихиями», но и совершенно ясно, что это – безгрешность, и собственно – это единственная и бесспорная безгрешность, какую на земле знает и испытывает человек.
 
•  «Живое человеческое дитя» лучше, чем молитва и гений, ибо это «непосредственная и реально выраженная мысль Божия, так ясно несущая в невинной своей улыбке, в безгрешных глазах след только что им оставленных «миров».
 
•  Взгляните же пристальнее, вы увидите, что в чертах матери, в сложении материнства действительно просвечивают, излучиваются предикаты младенца.
 
•  Матерняя улыбка матери над младенцем есть чистая духовность.
 
•  Аскет никогда не носил младенца на руках; он не держал потной руки роженицы в руке своей и, дрожа сам в страхе, не удерживал ее от боязни; в утешение, в успокоение он не читал около ее подушки: «Живый в помощи Вышняго…» Не слышал утреннего пробуждения своих малюток, когда они путаются со своими чулочками и башмачками. Не томился над умирающим ребенком. О чем же он судит?
 
•  Для понимающего человеческую природу нельзя без слез смотреть на младенца. Откуда это, тоже пожалуй, трансцендентное волнение в нас? Ибо что нам ребенок? Чужой? Беспомощный? Но как-то, глядя на него, мы и в себе пробуждаем как будто видение «миров иных», только-что-только оставленных этим малюткой. Младенец и в нас пробуждает чувство этих только что им оставленных миров, коих свежесть, яркость, а также и святость он несет на губках своих, на безлукавых глазах; и, бросая всякое дело, мы к нему бросаемся.
 
•  «Невинность» – мы говорим о младенце; но только ли это одно? Не виновен ни в чем и камень, и есть разница в содержании этих предикатов у него и у младенца: младенец имеет положительное в себе, т. е. в нем есть не только отсутствие греха, но и присутствие святости.
 
•  Есть и не умер женский вопрос в смысле именно «домашнего очага», сохранения «женственности», соблюдения вечных в природе, но в искусственной цивилизации могущих быть разрушенными черт «материнства, «семьянинки», «хозяйки» дома.
 
 

У тех, кого взволновал опрос об отношении к СВО в России при распределении на профессии есть один важный вопрос. В опросе весьма контрастная цифра: в науке за – 8 процентов, в культуре – 53.

Это объяснимо и показательно. В сфере культуры ярких личностей больше, чем в науке, особенно гуманитарной. И соответственно, в культуре поляризация сильнее. Сторонники и противники как-то быстро разошлись в разные стороны, их хорошо видно, потому что они больше известны и проявлены.

В гуманитарной науке преобладает, увы, прозападно-либеральная серость, которая, разумеется, будет против любых изменений, которые нарушают ее привычный жизненный комфорт. Они не за науку и не за мир, они не против войны, не против зла, несправедливости, смерти. Они против нарушения их жизненного мира. Это единственное, что для них высшая ценность. Они не просто конформисты, обыватели от науки, это конформисты против своего отечества за счет государства.

Конечно, и в гуманитарной сфере есть настоящие яркие патриоты, люди совести и таланта. В 90-е они не приняли преступную политику разрушения Советского Союза и дальнейшее уничтожение России, и поныне составляют самый надежный консервативной слой общества. Но количественно их меньше, чем актеров, музыкантов, писателей и проч. Поэтому такие неравномерные показатели.

К. Ясперс, всегда стремившийся к духовной универсальности человечества, в 1948 г. достаточно точно описал-предсказал появление глобализма:

«Сегодняшний мир с его сверхдержавами – Америкой и Россией, – с Европой, Индией и Китаем, с Передней Азией, Южной Америкой и остальными регионами земного шара, постепенно в ходе длительного процесса, идущего с ХVI в., благодаря развитию техники, фактически стал единой сферой общения, которая, несмотря на борьбу и раздробленность, во все возрастающей степени настойчиво требует политического объединения, будь то насильственного в рамках деспотической мировой империи, будь то в рамках правового устройства мира в результате соглашения».

В двух альтернативных вариантах исхода, которые предположил Ясперс, в XX веке одержал верх первый, насильственный, в рамках деспотической мировой империи. Это атлантический глобализм со сверхдержавой Америкой, который сейчас приходит к своему упадку-завершению.

Поскольку, по мысли Ясперса, мир требует политического объединения, и это императив, то закономерно это объединение должно произойти в рамках другого миропорядка, в рамках правового устройства путем соглашения. Очевидно, оно связано с другой сверхдержавой, которую он называет (и это в 1948 г.) не СССР, а Россией, точно угадывая будущий геополитический вектор развития мира уже в категориях многополярности.

Интуиция и аналитика Ясперса движутся в том же направлении, в каком движется и русская мысль: то, что он называет единой мировой историей, в русской традиции носит название всечеловечность, соборность, всеединство, распространяемое и на Россию, и за ее пределы – на весь мир, на всю вселенную. То, что и называется русским миром.

Адепты ИИ давно уже продвигают идею, которую можно назвать дигитальным геноцидом. Суть ее в том, что современные быстро развивающиеся цифровые технологии, высвобождая труд, делают лишним огромное количество людей. А эти «лишние» люди находят утешение от бессмысленной жизни в компьютерных играх, наркотиках, алкоголе и проч. Вывод – зачем так много людей? Это непродуктивно.

Современная фаза капитализма – это не переизбыток товаров и услуг, это переизбыток людей. Что создает для самого этого уклада проблемы. Не случайно в своих истоках капитализм и фашизм обнаруживают предельную близость. Развитие ИИ входит в противоречие с демографическими факторами. А поскольку развитие технологий не остановить, то нужно сократить население, для чего используется тот же ИИ. Он одновременно и цель, и средство.

Освобожденные ИИ от труда лишние люди сами исчезнут в патологиях, депрессиях, перверсиях, болезнях. Поэтому так агрессивно навязчивы различные деструктивные по отношению к продолжению человеческого рода движения трансгуманистов, постгуманистов, небинарщиков, экологистов, пропагандистов чайлдфри и проч. И это есть «прогресс» - избавление с помощью технологий массы ненужных людей, непродуктивных и неперспективных для будущего общества, в котором будет жить постчеловек.

Россия – реальное и кажется единственное препятствие в современном мире на пути антропологического геноцида, который становится реальной угрозой. Конечно, уничтожить все человечество эти бесчеловечные технологии не смогут, это не в их власти, всегда есть предел сатанинскому могуществу. Но значительно навредить, испортить, искалечить жизнь они могут.

В продолжении темы об угрозе ИИ для человека. Это не банальная технофобия, которая как раз характерна для западных стран, где изначально появились многочисленные антиутопии о восстании машин, порабощении человека техникой до современных версий цифрового рабства и цифровой манипуляции. Для русской традиции технофобия не характерна. Здесь не страх перед техникой и отказ от нее, а ее одухотворение. Ближайшие примеры – органопроекция П. Флоренского и сердечное отношение к машинам у А. Платонова.

Предлагается переосмыслить классический вопрос Хайдеггера о существе техники в новой дигитальной парадигме. В ближайшем приближении он может звучать так: какое потаенное раскрывают цифровые технологии, и как это непотаенное может использоваться в геноцидных практиках современного капитализма.

Полагаю, что так вопрос еще не ставился, но он обязательно должен быть поставлен. Такая постановка приведет не к отказу от техники, что абсурдно, но к переосмыслению ее ценности в свете современных, в том числе, и геополитических вызовов.

Два типа русской святости – один тип русского человека

Русская святость предстает в двух видах: как религиозная святость и как святость нравственная. На самом высшем божественном уровне святость едина. Но, нисходя в дольние обители мира сего, святость образует два этих типа.

Религиозная святость – это церковная святость святых подвижников угодников Божьих. Они могут иметь церковный сан, а могут и не иметь. Многие подвижники благочестия, прославленные в лике святых, были мирянами (князьями, воинами, юродивыми и т.д.). Но они должны быть обязательно официально канонизированы церковью.

У русских религиозных святых огромный духовный и нравственный авторитет, они почитаются с особым благоговением, и без них Россия не мыслима.

Второй тип святости – нравственный – строго не связан с церковной стороной жизни, и может вообще быть нецерковным. Это парадокс и предмет соблазна для воцерковленных людей. Но духовная жизнь многообразна и таинственна, и пути Господни, как известно, непостижимы.

В. Розанов говорил о «святом православном человеке» как истинно русском человеке, имея ввиду святость не в церковном смысле, а в смысле главной нравственной характеристики подлинно русского человека. И таких людей, не церковных подвижников благочестия, а абсолютно светских людей, подвижников нравственности на Руси всегда было много.

По-другому их можно назвать праведниками, бессеребрениками, нестяжателями, да и просто честными простыми людьми, честными бескорыстными тружениками на ниве правды. Они живут и трудятся не для личного спасения, а потому что такова их суть.

Таковыми было большинство советских людей, про которых нельзя сказать, что они церковные подвижники благочестия, но нельзя сказать, что они не подвижники нравственности. Это русские советские солдаты, отдавшие жизнь за спасение родины, это и герои труда, строившие великую страну, это и писатели-деревенщики – искатели правды и справедливости и множество других людей. Много таких было и до революции.

Их святость – это святость правды, нравственная святость. И здесь было бы неправильно делить на верующих и неверующих и только верующих считать нравственными. Разве кто-то может сказать, что Василий Шукшин не русский праведник, не нравственный человек? Или Николай Рубцов, Алексей Прасолов, Валентин Распутин… Это проблема соотношения нравственности и религиозности, веры и совести и простой апелляцией к критерию церковности ее не решить.

Важный шаг на пути единения народа в лоне глубинной русскости – это признать советское как русское. Это сложно, особенно для верующих, потому что советские были как бы неверующими. И для церковных людей – это вообще-то большой духовный шаг признать в этих советских атеистах настоящих русских людей, которые по уровню нравственности возможно далеко превосходят иных верующих.

Иначе мы будем в угоду либералам-русофобам и недальновидным «верующим» отрицать, клеймить советское как безбожное и тоталитарное, позоря и разоряя самих себя на радость всем врагам России – сеятелям зла, раздора и смерти в мире.