Звонок пять утра. Пьяный девичий голос, изящный, матерный:
- Виталий, вы спите? Совсем спите? Нахера спать? Нет, я хотела спросить, нахера вы сдались. Где вы, блин, в Тбилиси этом, ли где еще? Вы здесь? А что меня - зовут Евгения. Я с девяти лет читаю “Русский репортер”. А теперь что - нифига. Приходишь - и там пустота. Что сделать, ну почему вы все бросили? Нахера вы сдались-то? Не сдавайтесь, а кто будет родину вытаскивать из этого дерьма, и нас всех. Перестаньте спать, надо уже что-то делать. Я никто, но готова обложки бесплатно рисовать. Мы же вас читали, а вы сдались. Нахера вы сдались? Не сдавайтесь.
Как я хотел бы прокомментировать?)))) Понял как знак - круто, спасибо неизвестной Жене. Но я, кажется, не сдавался. Ну да, я не нашел способа продолжения РР, устав от его многолетнего спасения. Мне казалось, что в наше время профессиональная доблесть уже не только делать хорошее медиа, но и не делать плохого, то есть обойтись без вранья, доносов и расчеловечивания людей. И сейчас я понимаю, что если будет малейший шанс делать хорошее медиа и при этом не воевать, надо будет делать. Или над понять прямее. И все же сделать пока хотя бы на крауд, один выпуск альманах в духе РР? Или текстов и так полно и лучше делать что-то более очевидно-полезное?
- Виталий, вы спите? Совсем спите? Нахера спать? Нет, я хотела спросить, нахера вы сдались. Где вы, блин, в Тбилиси этом, ли где еще? Вы здесь? А что меня - зовут Евгения. Я с девяти лет читаю “Русский репортер”. А теперь что - нифига. Приходишь - и там пустота. Что сделать, ну почему вы все бросили? Нахера вы сдались-то? Не сдавайтесь, а кто будет родину вытаскивать из этого дерьма, и нас всех. Перестаньте спать, надо уже что-то делать. Я никто, но готова обложки бесплатно рисовать. Мы же вас читали, а вы сдались. Нахера вы сдались? Не сдавайтесь.
Как я хотел бы прокомментировать?)))) Понял как знак - круто, спасибо неизвестной Жене. Но я, кажется, не сдавался. Ну да, я не нашел способа продолжения РР, устав от его многолетнего спасения. Мне казалось, что в наше время профессиональная доблесть уже не только делать хорошее медиа, но и не делать плохого, то есть обойтись без вранья, доносов и расчеловечивания людей. И сейчас я понимаю, что если будет малейший шанс делать хорошее медиа и при этом не воевать, надо будет делать. Или над понять прямее. И все же сделать пока хотя бы на крауд, один выпуск альманах в духе РР? Или текстов и так полно и лучше делать что-то более очевидно-полезное?
Пишет Лена, жена нашего товарища и прекрасного репотртера Игоря Найденова. https://www.facebook.com/share/5NkgpK7su95P4HDN/?mibextid=E8Ytc9 Друзья! Мой муж, известный репортер, лауреат разных премий и чудесный человек Игорь Найденов сейчас в реанимации на аппарате ИВЛ с очень пока небольшими проявлениями сознания: он шевелит глазами и, кажется немного сжимает мне руку. Насколько он понимает: что ему говорят - непонятно, ясный сигнал ему дать трудно. Врачи, кажется хорошие и внимательные, но никто не может дать прогнозов. Был консилиум, но ничего радикально нового кроме того, что продолжать терапию и надеяться, кажется не было предложено, хотя никто и не исключил возможность полного выздоровления.
Но может быть среди друзей и друзей друзей кто-то знает супер-невролога, доктора Хауса от терапии нервной системы? Или просто хорошего невролога? Или другого адекватного ситуации специалиста, который мог бы посмотреть со стороны? Врачи в больнице №24 не против внешней консультации.
Хочется верить, что Игорь скоро сможет раскрыть свое сознание полностью, самостоятельно дышать и двигаться и тогда он напишет еще один остроумный текст про больницу. Когда в предыдущий раз у него была пневмония он написал такую замечательную колонку для “Русского репортера” https://monocle.ru/russian.../2020/03/i-on-schastliv_1/
История такая (для специалистов есть скан эпикриза). Мы вызвали скорую по причине тахикардии. Тахикардия, как оказалось в больнице, была на фоне пневмонии и, возможно, интоксикации. После электронной стимуляции предсердий, начался припадок с потерей сознания. При попытке вывести из наркоза, пять дней были судороги и снова вводили в искусственную кому. Сейчас вывели, припадки прошли, но сознание маленькое, прогнозов не дают. Пневмонию почти вылечили, температура почти нормальная, эпилептоидные припадки прошли: но сознание полностью не вернулось. Всё ещё отёк мозга, дают антисудорожные и антиотечные. КТ с контрастом исключил инсульт. Хочется верить, что когда отек спадет, то может быть улучшение.
Доктор Хаус, найдись!
Но может быть среди друзей и друзей друзей кто-то знает супер-невролога, доктора Хауса от терапии нервной системы? Или просто хорошего невролога? Или другого адекватного ситуации специалиста, который мог бы посмотреть со стороны? Врачи в больнице №24 не против внешней консультации.
Хочется верить, что Игорь скоро сможет раскрыть свое сознание полностью, самостоятельно дышать и двигаться и тогда он напишет еще один остроумный текст про больницу. Когда в предыдущий раз у него была пневмония он написал такую замечательную колонку для “Русского репортера” https://monocle.ru/russian.../2020/03/i-on-schastliv_1/
История такая (для специалистов есть скан эпикриза). Мы вызвали скорую по причине тахикардии. Тахикардия, как оказалось в больнице, была на фоне пневмонии и, возможно, интоксикации. После электронной стимуляции предсердий, начался припадок с потерей сознания. При попытке вывести из наркоза, пять дней были судороги и снова вводили в искусственную кому. Сейчас вывели, припадки прошли, но сознание маленькое, прогнозов не дают. Пневмонию почти вылечили, температура почти нормальная, эпилептоидные припадки прошли: но сознание полностью не вернулось. Всё ещё отёк мозга, дают антисудорожные и антиотечные. КТ с контрастом исключил инсульт. Хочется верить, что когда отек спадет, то может быть улучшение.
Доктор Хаус, найдись!
бездна рядом
бездну надо держать рядом, как карман с бумажником, -
всю эту жестокость, мерзость и боль войны,
но при этом сохраняя разум, не прячась в багажнике,
не отворачиваясь от правды, но и не визжа от вины.
красивые ногти убийцы из телевизионной пыточной,
брошенные детские сандалики на дороге перемен,
возмутительная свобода говорить ядом, и фен
гостиничный под тем, кто упал в одежде уличной.
ничего из этого не годится для того, чтобы думать,
вообще разум существует только внутри сознания,
явленный как дождь для человека-невидимки, сумма
всех видов любви, в том числе в форме вины-наказания.
господи, научи меня делать что-то полезное -
может быть, полить звезду или вылечить краба,
списать со стены молитву и сказать, что не влезло,
сделать башню в небо пизанскую в каске прораба.
или научи любить всё, работать любовью,
но это тоже непросто непонятно, кто любит,
и что прямо всё - и сопли, какашку коровью,
злого начальника на войне, крокодильи зубы.
вот и все я сказал, ничего, что слова не сложились,
просто надо поймать как платок бессловесность,
твое слово, твой дух, твой ответ в шейной жиле,
я чувствовал там тебя и родину, в смысле - местность.
когда ты рядом, слова не нужны, нужны после,
чтобы они были зарубкой, способом вспомнить,
тот момент, когда ты рядом, и я уже взрослый,
и чудо так далеко, но очевидно,
почти во мне.
бездну надо держать рядом, как карман с бумажником, -
всю эту жестокость, мерзость и боль войны,
но при этом сохраняя разум, не прячась в багажнике,
не отворачиваясь от правды, но и не визжа от вины.
красивые ногти убийцы из телевизионной пыточной,
брошенные детские сандалики на дороге перемен,
возмутительная свобода говорить ядом, и фен
гостиничный под тем, кто упал в одежде уличной.
ничего из этого не годится для того, чтобы думать,
вообще разум существует только внутри сознания,
явленный как дождь для человека-невидимки, сумма
всех видов любви, в том числе в форме вины-наказания.
господи, научи меня делать что-то полезное -
может быть, полить звезду или вылечить краба,
списать со стены молитву и сказать, что не влезло,
сделать башню в небо пизанскую в каске прораба.
или научи любить всё, работать любовью,
но это тоже непросто непонятно, кто любит,
и что прямо всё - и сопли, какашку коровью,
злого начальника на войне, крокодильи зубы.
вот и все я сказал, ничего, что слова не сложились,
просто надо поймать как платок бессловесность,
твое слово, твой дух, твой ответ в шейной жиле,
я чувствовал там тебя и родину, в смысле - местность.
когда ты рядом, слова не нужны, нужны после,
чтобы они были зарубкой, способом вспомнить,
тот момент, когда ты рядом, и я уже взрослый,
и чудо так далеко, но очевидно,
почти во мне.
рождество
и вот младенец молодец,
он ухватил себя за жизнь,
и смерть сказала: мне конец,
конец сказал: улыбка, чииз.
и вот идет вперед пастух,
овечка шерсть свою прядет,
душа его и рядом дух
всем существом рыдают вот.
кричал младенец, но кому?
кто понимает эту речь,
кто сам источник слов, саму
кто смог природу уберечь
от мысли быть в себе самой.
младенец все сказал и жил,
и ты собой живи со мной,
и мир живи единством жил.
и вот младенец молодец,
он ухватил себя за жизнь,
и смерть сказала: мне конец,
конец сказал: улыбка, чииз.
и вот идет вперед пастух,
овечка шерсть свою прядет,
душа его и рядом дух
всем существом рыдают вот.
кричал младенец, но кому?
кто понимает эту речь,
кто сам источник слов, саму
кто смог природу уберечь
от мысли быть в себе самой.
младенец все сказал и жил,
и ты собой живи со мной,
и мир живи единством жил.
Однажды я встал перед Львом Семеновичем Рубинштейном на колени. Дело было так. Дмитрий Соломонович Ицкович налил, мы выпили, и я немного упал под стол, а немного встал на колени. Потом выровнялся и лучше встал. И объяснил свой необъяснимый поступок тем, что когда-то в юности прочел “Появлении героя” и просто опупел. Дмитрий Соломонович отметил, что так экзальтированно вести себя не принято, и налил еще. Но всегда хотел это сделать еще раз, но уже не смел.
68.
Душа не может умереть!
69.
Как быстро стали отпускать.
70.
Такая жажда – пью и пью.
71.
Все жалуется на живот.
72.
Кто не храпит? Ты не храпишь?
73.
Конфуций – это пятый век?
74.
Скажи, чтоб смазали кровать.
75.
О чем вы, если не секрет?
76.
Мне все равно. Решай сама.
77.
Товарищи, поменьше слов.
78.
Мне что, милицию позвать?
Из “Появления героя”.
68.
Душа не может умереть!
69.
Как быстро стали отпускать.
70.
Такая жажда – пью и пью.
71.
Все жалуется на живот.
72.
Кто не храпит? Ты не храпишь?
73.
Конфуций – это пятый век?
74.
Скажи, чтоб смазали кровать.
75.
О чем вы, если не секрет?
76.
Мне все равно. Решай сама.
77.
Товарищи, поменьше слов.
78.
Мне что, милицию позвать?
Из “Появления героя”.
Ох. Была у нас обложка в 2011 году с этим материалом. Подзаголовок был такой: "Либо он станет президентом России, либо останется человеком" https://web.archive.org/web/20170826064710/http://rusrep.ru/article/2011/03/09/navalniy/
Forwarded from Дмитрий Марков
Работа над публикацией о коми-пермяках привела меня в Кудымкар — даже я, со своим опытом путешествий по России и Пермскому краю (Чусовой, Ныроб, Березники, Кунгур) не подозревал о существовании этого городка.
Который оказался крайне аутентичным и по своему живописным.
Гуляя по окраинам, затерялся в лабиринте деревянных двухэтажек и наткнулся на местных подростков, которые, как по команде чистили снег на сараях и гаражах (было утро субботы и, по-видимому, в первый день выходных всех выгнали работать). Давно замечено, что провинциальных детей, приученных к труду и послушанию, легко фотографировать. Они не спрашивают куда, не спрашивают зачем и не пищат о правах — они просто молча вытягиваются по стойке смирно. Потому что если взрослый сказал надо — значит надо, а куда и зачем — не их ума дело.
Буквально через час после моего чекина в Кудымкаре, прилетает восторженное сообщение от Алины, о том что это родина ее папы. И так постоянно: куда я не приеду, всегда в диапазоне одного рукопожатия найдется тот, кто крепко связан с этим местом. Я уже давно пребываю в ощущении, что путешествую по одному бесконечному пригороду, где все — соседи.
Часто говорят, что я показываю некую Россию (вместо «некой» подставьте любой эпитет — настоящая, глубинная, провинциальная и т.д.) Как будто есть одна Россия, в которой они живут, и другая, в которой живут все остальные. Конечно, существуют городские пузыри, где легко отлететь от реальности и воспринимать водопровод как само собой разумеющееся. Но правда в том, что все родом оттуда — с этих колонок, пятиэтажек и деревянных мостков.
Который оказался крайне аутентичным и по своему живописным.
Гуляя по окраинам, затерялся в лабиринте деревянных двухэтажек и наткнулся на местных подростков, которые, как по команде чистили снег на сараях и гаражах (было утро субботы и, по-видимому, в первый день выходных всех выгнали работать). Давно замечено, что провинциальных детей, приученных к труду и послушанию, легко фотографировать. Они не спрашивают куда, не спрашивают зачем и не пищат о правах — они просто молча вытягиваются по стойке смирно. Потому что если взрослый сказал надо — значит надо, а куда и зачем — не их ума дело.
Буквально через час после моего чекина в Кудымкаре, прилетает восторженное сообщение от Алины, о том что это родина ее папы. И так постоянно: куда я не приеду, всегда в диапазоне одного рукопожатия найдется тот, кто крепко связан с этим местом. Я уже давно пребываю в ощущении, что путешествую по одному бесконечному пригороду, где все — соседи.
Часто говорят, что я показываю некую Россию (вместо «некой» подставьте любой эпитет — настоящая, глубинная, провинциальная и т.д.) Как будто есть одна Россия, в которой они живут, и другая, в которой живут все остальные. Конечно, существуют городские пузыри, где легко отлететь от реальности и воспринимать водопровод как само собой разумеющееся. Но правда в том, что все родом оттуда — с этих колонок, пятиэтажек и деревянных мостков.
два года
когда началась эта война, я дрожал
суетился, писал в инстанции и на ленту,
эмоции и прагматику с правдой мешал,
чтобы (кого?) убедить остановить это.
война никому не нужна, это же абсурд,
все проиграли, кроме тех кто и так умер,
то есть все же успели перейти на спурт
и достичь финиша, ты смешон, зумер.
скажите начальнику и народу, - кричал,
что все там плохо, мы бомбим наших,
еще на родине много раненых на ильича,
кто мы? - спрашивают и грозят парашей.
потом дошло, что эмоции не нужны,
война и так питается эмоциями, и ее зло
любит, когда кричат и суетятся. лежи
и уже умри со своей правдой, козел!
все уже случилось, глаз уже не дрожит,
город разбит до камня, ребенок не плачет,
в вавилонское рабство отправляется жид,
молясь прежнему богу, но уже иначе.
мы не можем ничего изменить, - это факт,
в смысле - фак, история ходит с дьяволом,
но он все равно не женится, не дурак,
значит самим тут жить, прорастая травами.
когда началась эта война, я дрожал
суетился, писал в инстанции и на ленту,
эмоции и прагматику с правдой мешал,
чтобы (кого?) убедить остановить это.
война никому не нужна, это же абсурд,
все проиграли, кроме тех кто и так умер,
то есть все же успели перейти на спурт
и достичь финиша, ты смешон, зумер.
скажите начальнику и народу, - кричал,
что все там плохо, мы бомбим наших,
еще на родине много раненых на ильича,
кто мы? - спрашивают и грозят парашей.
потом дошло, что эмоции не нужны,
война и так питается эмоциями, и ее зло
любит, когда кричат и суетятся. лежи
и уже умри со своей правдой, козел!
все уже случилось, глаз уже не дрожит,
город разбит до камня, ребенок не плачет,
в вавилонское рабство отправляется жид,
молясь прежнему богу, но уже иначе.
мы не можем ничего изменить, - это факт,
в смысле - фак, история ходит с дьяволом,
но он все равно не женится, не дурак,
значит самим тут жить, прорастая травами.
Новый важный, страшный, откровенный и очень антивоенный текст Шуры Буртина из Украины - разговоры с военными с той стороны.
“Егор записался в тероборону в первые дни войны, хотя ему было уже 53 года, человек он неспортивный и максимально мирный. Я тогда спросил, что его заставило это сделать.
— Сложно сказать, что именно. Я увидел фотографию. В Николаеве убило ребенка — и фотографию матери. Она плачет, ее муж утешает, обнимает колени, она убита горем, молодая девчонка, и это еще как-то снято из коридора. И я понял, что никогда в жизни сотой доли этого горя не испытал. Молодая мать, у которой убили ребенка пяти-шести лет, — сейчас это вроде каждый день происходит, а тогда я еще не был готов к такому. Возникло такое спрессованное ощущение: блин, нет, так нельзя.
Другим мотивом Егора было нежелание отпускать на фронт сына, он решил: уж лучше я. Сперва он дежурил на блокпосту в Киеве. Потом желающим предложили записаться в армию. Егор, как и все люди в его отделении, записался. Это были совершенно случайные люди, которые вдруг стали его друзьями.
— У нас на блокпосту были сварщик, финдиректор компании и учитель физики. Интеллигентнейший человек, добрячок, с детьми всегда так спокойно, вежливо. И он говорит: «Ну-у, на Москву хорошо бы ядерную. Украине хорошо бы ядерное оружие иметь, мы слишком мягкотелые, надо жестче, надо теракты». — «Вячеслав Михайлович, да вы что, дорогой, помилуйте? Мы же не такие, мы же на стороне добра». Разные там люди были, но неважно, какая траектория была перед этим, просто вы вдруг оказались в одной лодке, совершили один и тот же выбор”.
“Егор записался в тероборону в первые дни войны, хотя ему было уже 53 года, человек он неспортивный и максимально мирный. Я тогда спросил, что его заставило это сделать.
— Сложно сказать, что именно. Я увидел фотографию. В Николаеве убило ребенка — и фотографию матери. Она плачет, ее муж утешает, обнимает колени, она убита горем, молодая девчонка, и это еще как-то снято из коридора. И я понял, что никогда в жизни сотой доли этого горя не испытал. Молодая мать, у которой убили ребенка пяти-шести лет, — сейчас это вроде каждый день происходит, а тогда я еще не был готов к такому. Возникло такое спрессованное ощущение: блин, нет, так нельзя.
Другим мотивом Егора было нежелание отпускать на фронт сына, он решил: уж лучше я. Сперва он дежурил на блокпосту в Киеве. Потом желающим предложили записаться в армию. Егор, как и все люди в его отделении, записался. Это были совершенно случайные люди, которые вдруг стали его друзьями.
— У нас на блокпосту были сварщик, финдиректор компании и учитель физики. Интеллигентнейший человек, добрячок, с детьми всегда так спокойно, вежливо. И он говорит: «Ну-у, на Москву хорошо бы ядерную. Украине хорошо бы ядерное оружие иметь, мы слишком мягкотелые, надо жестче, надо теракты». — «Вячеслав Михайлович, да вы что, дорогой, помилуйте? Мы же не такие, мы же на стороне добра». Разные там люди были, но неважно, какая траектория была перед этим, просто вы вдруг оказались в одной лодке, совершили один и тот же выбор”.
Meduza
«Ты сидишь на трупах, ешь на трупах, и все это очень трудно для мозгов»
Два года назад, 24 февраля 2022-го, Россия напала на Украину. В течение двух лет Россия, не останавливаясь ни на один день, продолжает наносить удары по соседней стране — не только по линии фронта и военным объектам, но и по мирным жителям. Два года Украина…
Forwarded from Prosodia
«Десятилетие русской поэзии: 2014-2024» - опен-колл от журнала Prosodia
В 2024 году журнал о поэзии Prosodia отмечает свой юбилей — десять лет. Мы долго думали, как отметить эту дату — и подумали, что лучший способ отметить — предложить нерядовой формат интеллектуальной работы. Итак, предлагаем вместе с нами осмыслить последнее десятилетие — выделить главные тенденции, события, книги, имена. Лучшие материалы проекта войдут в специальный номер журнала Prosodia.
На самом деле, оценивать явление в горизонте десятилетия — особенный опыт. Обычно рецензии, например, пишутся на книги последних двух лет, не более. То, что было пять лет назад, в итоге даже трудно вспомнить. Итоги десятилетия — повод перечитать стихи, книги, пересмотреть иерархии имен. Мы приглашаем посмотреть на главные изменения, которые произошли с русской поэзией между 2014 и 2024 годами. Важным критерием оценки эссе является аргументация выбора.
Подробнее о конкурсе работ - по ссылке.
В 2024 году журнал о поэзии Prosodia отмечает свой юбилей — десять лет. Мы долго думали, как отметить эту дату — и подумали, что лучший способ отметить — предложить нерядовой формат интеллектуальной работы. Итак, предлагаем вместе с нами осмыслить последнее десятилетие — выделить главные тенденции, события, книги, имена. Лучшие материалы проекта войдут в специальный номер журнала Prosodia.
На самом деле, оценивать явление в горизонте десятилетия — особенный опыт. Обычно рецензии, например, пишутся на книги последних двух лет, не более. То, что было пять лет назад, в итоге даже трудно вспомнить. Итоги десятилетия — повод перечитать стихи, книги, пересмотреть иерархии имен. Мы приглашаем посмотреть на главные изменения, которые произошли с русской поэзией между 2014 и 2024 годами. Важным критерием оценки эссе является аргументация выбора.
Подробнее о конкурсе работ - по ссылке.