Кембриджская жизнь переполнена событиями и встречами, и порой трудно облечь впечатления в слова. Но вот кусочек из последних наблюдений:
Много общаюсь с английскими и американскими славистами, каждый раз поражаюсь их гигантскому интересу к русскому языку и советской истории. Когда обыкновенный студент четверокурсник или матерый phd-аспирант подходит и спрашивает по-русски, например, «как тебе Балабанов?», или от досады говорит «офигеть блин!», то это всегда забавляет и удивляет. Недавно одна студентка сказала, что ей задали эссе о разнице между москвичами и жителями других городов России. А мне есть, что рассказать!
Но показательно, что, например, на показ современного казахского фильма «Мадина», который мы проводили с Гульнарой Абикеевой и Катрионой Келли в конце февраля в Тринити Колледже, пришла пара десятков человек, а на авторскую документалку филолога Юрия Левинга про «ахматовский сирот», — только 5-6 человек. Как будто традиционный литературный канон, как тут говорят «белых великих мужчин», уже мало кому интересен. Я спрашивал нескольких англичан (которые далеки, но более-менее в курсе советской культуры), а им вообще имя Бродского малоизвестно. Фильм Левинга, который он сложил из многочасовых интервью с тем самым ахматовским кругом поэтов, тоже на самом деле об этом, — о старении и смерти мифа, о том, как все прекрасное, что связывало некогда этих людей, превратилось в груду обид, разочарований и раздражений. Все повторяют заезженные «пластинки», а на самом деле медленно теряют и голос, и смысл. Пустой зал, в котором шел фильм, как будто продолжал это ощущение умирания целого поколения.
Сейчас интересно про мультиидентичность, национальную специфику, про маргинализированное и не каноничное. Один из самых популярных советских фильмов здесь: «Первый учитель» Андрея Кончаловского, о котором я практически ни от кого не слышал в Москве. Здесь же он обсуждается на каждой второй лекции или докладе. Даже Дзига Вертов интересует не «Человеком с киноаппаратом», а «Шестой частью мира» и «Тремя песнями о Ленине», то есть, женщинами, которые снимают чадру. Сюжет более волнительный, чем приключения кино-глаза.
Исследовательница из Оксфорда как-то спросила меня, кем считал себя Вертов: евреем, украинцем или русским. Мне кажется, он видел себя советским космополитом, а домом своим считал Москву. Но, если подумать, он сочетал в себе сразу все. Пожалуй, в целом эта мультиидентичность советских людей страшно захватывает новые поколения славистов: как один человек мог мыслить себя сразу внутри разных культур и национальностей, быть разным на бумаге, на работе, в семье и среди друзей. При желании все это можно найти у Бродского и его товарищей, но пока они продолжают растворяться в своем утраченном времени, бессильные достучаться до сердца современности.
Кембриджская жизнь переполнена событиями и встречами, и порой трудно облечь впечатления в слова. Но вот кусочек из последних наблюдений:
Много общаюсь с английскими и американскими славистами, каждый раз поражаюсь их гигантскому интересу к русскому языку и советской истории. Когда обыкновенный студент четверокурсник или матерый phd-аспирант подходит и спрашивает по-русски, например, «как тебе Балабанов?», или от досады говорит «офигеть блин!», то это всегда забавляет и удивляет. Недавно одна студентка сказала, что ей задали эссе о разнице между москвичами и жителями других городов России. А мне есть, что рассказать!
Но показательно, что, например, на показ современного казахского фильма «Мадина», который мы проводили с Гульнарой Абикеевой и Катрионой Келли в конце февраля в Тринити Колледже, пришла пара десятков человек, а на авторскую документалку филолога Юрия Левинга про «ахматовский сирот», — только 5-6 человек. Как будто традиционный литературный канон, как тут говорят «белых великих мужчин», уже мало кому интересен. Я спрашивал нескольких англичан (которые далеки, но более-менее в курсе советской культуры), а им вообще имя Бродского малоизвестно. Фильм Левинга, который он сложил из многочасовых интервью с тем самым ахматовским кругом поэтов, тоже на самом деле об этом, — о старении и смерти мифа, о том, как все прекрасное, что связывало некогда этих людей, превратилось в груду обид, разочарований и раздражений. Все повторяют заезженные «пластинки», а на самом деле медленно теряют и голос, и смысл. Пустой зал, в котором шел фильм, как будто продолжал это ощущение умирания целого поколения.
Сейчас интересно про мультиидентичность, национальную специфику, про маргинализированное и не каноничное. Один из самых популярных советских фильмов здесь: «Первый учитель» Андрея Кончаловского, о котором я практически ни от кого не слышал в Москве. Здесь же он обсуждается на каждой второй лекции или докладе. Даже Дзига Вертов интересует не «Человеком с киноаппаратом», а «Шестой частью мира» и «Тремя песнями о Ленине», то есть, женщинами, которые снимают чадру. Сюжет более волнительный, чем приключения кино-глаза.
Исследовательница из Оксфорда как-то спросила меня, кем считал себя Вертов: евреем, украинцем или русским. Мне кажется, он видел себя советским космополитом, а домом своим считал Москву. Но, если подумать, он сочетал в себе сразу все. Пожалуй, в целом эта мультиидентичность советских людей страшно захватывает новые поколения славистов: как один человек мог мыслить себя сразу внутри разных культур и национальностей, быть разным на бумаге, на работе, в семье и среди друзей. При желании все это можно найти у Бродского и его товарищей, но пока они продолжают растворяться в своем утраченном времени, бессильные достучаться до сердца современности.
BY Большой Пудовкин
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
As such, the SC would like to remind investors to always exercise caution when evaluating investment opportunities, especially those promising unrealistically high returns with little or no risk. Investors should also never deposit money into someone’s personal bank account if instructed. In addition, Telegram's architecture limits the ability to slow the spread of false information: the lack of a central public feed, and the fact that comments are easily disabled in channels, reduce the space for public pushback. After fleeing Russia, the brothers founded Telegram as a way to communicate outside the Kremlin's orbit. They now run it from Dubai, and Pavel Durov says it has more than 500 million monthly active users. Oleksandra Matviichuk, a Kyiv-based lawyer and head of the Center for Civil Liberties, called Durov’s position "very weak," and urged concrete improvements. Channels are not fully encrypted, end-to-end. All communications on a Telegram channel can be seen by anyone on the channel and are also visible to Telegram. Telegram may be asked by a government to hand over the communications from a channel. Telegram has a history of standing up to Russian government requests for data, but how comfortable you are relying on that history to predict future behavior is up to you. Because Telegram has this data, it may also be stolen by hackers or leaked by an internal employee.
from vn
