‼️Вчерашнее Утро Z.

‼️Разговор о значении и смысле 22 июня в нашей истории, о национальном духе и многом другом.

В 1919 году в Реввоенсовете советской республики боролись с усталостью с помощью шампанского. Просят шесть ящиков, но по резолюции выдают два.

🔴Вчерашнее Утро Z.

🔴Разговор с историком Александром Мясниковым о начале войны.

Кардинал Станислав Дзивиш рассказывал, как удирал из Ватикана с Папой Римским Иоанном Павлом II кататься на лыжах.

Прогулки за пределами Рима, особенно в горах, по его определению, были для него "даром", поводом для раздумий и, прежде всего, для молитвы. Во время трапезы мы свободно разговаривали, а затем он вновь устремлялся в путь, в многочасовое одиночество. Говорил, что таким образом он особо ощущает пребывание в присутствии Бога. Находил время на чтение и даже на подготовку разного рода текстов. Создавалось впечатление, что во время этих прогулок набирался сил.

Таких "вылазок" в горы было свыше ста. В принципе никто о них не знал ни в Ватикане, ни среди журналистов. В первый раз мы организовали "побег". С какого-то времени нам хотелось, чтобы Святейший Отец не только ходил на лыжах, но и мог приглядеться к повседневной жизни других людей. Решили попробовать. Священник Тадеуш Ракочи знал окрестности, так как сам катался там на лыжах. Он подсказал населенный пункт под названием Овиндоли. Это было 2 января 1981 года. Около девяти утра мы двинулись в путь на автомобиле о. Юзефа, чтобы при выезде из дворца в Кастельгандольфо не привлекать внимания стоящих на посту швейцарских гвардейцев.

За рулем был о. Юзеф, рядом с ним сидел о. Тадеуш с развернутой газетой в руках, делая вид, что читает, чтобы "закрыть" сидящего сзади Святейшего Отца. Я сидел около него. Отец Юзеф ехал очень осторожно, соблюдал ограничения скорости и замедлял движение перед пешеходными переходами. Можно представить, что бы произошло в случае какого-либо дорожного происшествия или поломки автомобиля!

Мы проезжали через разные населенные пункты, и Папа из-за оконного стекла с радостью наблюдал обычную повседневную жизнь. Подъезжая к Овиндоли, мы остановились поблизости от одной из лыжных трасс, где было всего лишь несколько человек. Так начался этот чудесный, незабываемый день. Нас окружали покрытые снегом горы. И поразительная тишина, которая благоприятствовала сосредоточенности и молитве.

Святейший Отец воспользовался случаем, чтобы покататься на лыжах. Был в восторге от сюрприза, который мы ему приготовили. На обратном пути, улыбаясь, сказал: "А все-таки получилось!". Позже еще неоднократно благодарил нас, вспоминая эту "вылазку".

При организации очередных прогулок мы также старались выбирать обособленные места. Несмотря на это, на некоторых маршрутах не всегда удавалось избежать встречи с людьми. По правде говоря, не было повода для беспокойства. Святейший Отец держался, как обычный лыжник.  И одет был, как другие: спортивный комбинезон плюс шапка и очки. Становился в очередь вместе со всеми, а мы для безопасности всегда находились рядом: один перед ним, другой - за ним. Перемещался он на лыжном подъемнике. Это кажется невероятным, но его никто не узнавал. Кто же мог предполагать, что Папа выбрался покататься на лыжах?! Одним из первых, кто это обнаружил, был какой-то мальчик. Думаю, ему было не более десяти лет.

Случилось это ближе к вечеру. Мы с о. Юзефом съехали первыми. О. Тадеуш задержался на склоне, ожидая Папу. В этот момент чуть ниже проехала группка гонщиков на длинную дистанцию. Через минуту, явно сзади, появился упомянутый мальчик, запыхавшийся от усталости. Спросил: «Вы их видели?». Когда о. Тадеуш показывал ему дорогу, он обернулся и посмотрел на Святейшего Отца, который только что подъехал. Замер от изумления, вытаращил глаза и начал кричать: «Папа! Папа!». О. Тадеуш тут же отреагировал: «Что ты болтаешь, дурачок! Поспеши, а то убегут от тебя…». Паренек двинулся вслед за друзьями, а мы, когда съехали вниз, сели в автомобиль, чтобы как можно быстрее вернуться в Рим.

Позже, когда люди узнали, что Папа катался на лыжах, и его можно было встретить на склоне горы, мы рассудили, что будет лучше, если в подобных поездках нас будет сопровождать автомобиль из инспектората полиции при Ватикане, чтобы не создавать проблем итальянским властям. С той поры мы ездили на микроавтобусе, еще и потому, что к нам присоединился Анджело Гугель. По-прежнему старались выбирать менее посещаемые места. Иногда мы оставались в горах до самого вечера.

Церковный вестник. Апрель. 1990 год.

Хоть где - то стабильность.

Начинается всегда одинаково.

Паршиво написано, снято, поставлено, спето?

Ну подумаешь…

Мат везде?

Ну подумаешь…

Голые зады на сценах, члены на стенах, насилуют Анну Каренину, Алеша Карамазов просфорой застрелился?

Ну подумаешь…

Писать, снимать, сочинять не умеют?

Ну подумаешь…

«Ну, подумаешь…» это в лучшем случае. В худшем «Вы ничего не понимаете. Застряли в прошлом. Надо развиваться. Это радикальное искусство. Эксперименты с формами». И так далее. Уже «словарь современной галиматьи» можно писать.

Так постепенно у людей воспитывается привычка к тому, что патология это норма. Что в вызывающем графоманстве или ишачьем реве на сцене нет «ничего такого». Что извращенец и выродок это всего лишь «инакомыслящий» со своей точкой зрения, окруженный кучей сочувствующих таких же. Что «ничего страшного, кому-то же нравится».

Как точно говорил К.Льюис: «Поистине самая верная дорога в ад — та, по которой спускаются постепенно, дорога пологая, мягкая, без внезапных поворотов, без указательных столбов». Представьте на минуту, что бессмысленное и жуткое бормотание нынешнего «патриотического» быдла, нацистствующего гопника, выплевывающего в публику бессвязный набор слов, показали бы всем в условном 1979-1980-м году? Показали бы «спектакль» Боякова или Богомолова. Прочли бы «патриотические» стихи. Никто бы даже не понял, что это. Все бы подумали, что это случайность, творчество обитателя дома скорби, какой то пошлый, грубый, циничный розыгрыш. А если бы это потом еще и предложили обсудить? Поспорить? Удивленные, брезгливо морщащиеся люди просто разошлись бы.

И вот результат. Постепенно многие начинают жить с мыслью, что то, что в любом нормальном, здоровом обществе запрещено, принято прятать, теперь можно демонстрировать открыто. Посмотрите, как мат проник во все сферы, как почти перестали его замечать, как начали попрекать ханжеством, издеваться над теми, кто не приемлет мата. Посмотрите, как постепенно превращают в посмешище умных, читающих людей - «патриотическая» гопота хихикает над теми, у кого есть дома библиотеки, по лошадиному ржет над умом, интеллектом, профессионализмом! Происходит отмена не старых границ (что предусматривает возникновение новых), а границ как таковых.

И так, медленно, постепенно, день за днем люди начинают с этим свыкаться. Мат вместо текстов, извращения вместо спектаклей, кладбищенский вой вместо пения, изнуряющая бездарность и пошлость становятся привычными, больше не бесят, не раздражают, не вызывают эмоций. «Ну что поделать… Ну ладно… Не будем обращать внимания…»
На тяжелую болезнь тоже можно долго не обращать внимания. Но когда станет невмоготу, может уже быть поздно лечиться. Важно понимать, что речь идет не о локальных развлечениях в подворотне группы маргиналов. Речь идет об сознательном заражении настоящей, высокой культуры субкультурой шпаны и гопников. Речь идет о болезни культуры.

Тяжелой.

А ведь культура тысячу лет спасала нас в самые тяжелые годы. На ней все удерживалось и после монголов и после смуты и после 1917 года и в девяностые.

Пришло время нам спасать ее.

А многие смотрят, зевают, кривятся.

Ну, подумаешь … Да лана… Чо там… Нас не касается … Еще пока что есть кое - что … Вроде все нормально … Не паникуйте …

Да - да.

Человек, падающий с восьмидесятого этажа, на уровне семнадцатого тоже выглядит еще вполне прилично.

Ко второй годовщине мятежа уголовника и убийцы наших летчиков интересно рассмотреть провальный мятеж предателя под углом конфликта культур (как уже некогда я делал) или дискурсов.

Если в указанной статье я рассматривал условный конфликт «культуры Милохина-Бузовой» с «культурой Лихачева-Капицы», то с началом СВО нам был явлен (и с каждым месяцем он проявлялся все больше) конфликт «культуры криминальной» (вернее, субкультуры), с «культурой либеральной» (вернее, тем, что ею считалось). В каналах и СМИ «культура либеральная» преподносилась как явление, формировавшееся почти 30 лет, то есть прочное, устойчивое, разветвленное по функционалу (либеральные писатели, поэты, историки, политологи, художники, актеры и т.д.), опутавшее своими щупальцами все структуры власти и общества, живучее и способное к мимикрии.

Соответственно, для ее замены нужно было нечто более агрессивное и ригористичное. Способное с безоговорочному вытеснению, а не смысловой замене.

Культура традиционная в качестве такого инструмента не рассматривалась – она была опошлена, выведена на задворки культурных процессов или в сухой официоз. Культура «консервативная» последних лет вызывала смех и ужас, ибо лежала в координате между православным дискурсом (батюшки, старчики, молитовки, православие-благоухание и пр.) и погромно-коммунистическим, где советские знамена легко сплетались с черносотенными, фашизм с коммунизмом, а битье морд, насилие и погромы уживались с культом милосердия «истинно-русского человека». И та и другая были не способны ничего предложить в плане эстетики, образных рядов, осмысления действительности и так далее, так как обе были ностальгичны и возрождали старое, не предлагая нового. То есть противопоставить было нечего.

И вот тут очень вовремя всплыла криминальная субкультура. У нее была хорошая база, которую лет 20 готовило «Радио Шансон», а также СМИ со своими «Ментами», «Бандитскими Петербургами» и прочими «Похождениями Бешеного», где пелись гимны несгибаемой воровской братии, в любых обстоятельствах остающейся с принципами и правилами.

С появлением Пригожина субкультура вырвалась в авангард. С помощью умело построенной медийной кампании всем круглосуточно доказывалось, что люди с криминальным прошлым воюют лучше обычных солдат, что только они и верны чести и принципам (хотя подвиги «вагнеровцев» не объясняются исключительно их криминальным прошлым – они просто смелые парни и воевали не за зону, а за страну).

Пригожин в чисто блатной манере, с матом и характерной интонацией и фразеологией «объяснялся» с Министерством Обороны, чисто по криминальным обычаям разделяя «поляну» на свою и чужую – «противопоставление миров» одна их характерных черт криминальной субкультуры.

Вокруг него сложился кружок «поэтов», «писателей» и «блогеров», которые за криминальное бабло начали воспевать Пригожина и «Вагнер» и строчить стишки в жанре воровской песни и песни беспризорников и проституток 1920-х – 1930-х годов – и ритм тот же и рифмы и общий склад и смысл. Они не понимали, что подвиги так не описываются.

А мы воры-то слава-Богу!
А мы не сеем и не жнем
И за проезд-то мы не платим —
Пьем, гуляем и поем!

Цыц вы, шкеты под вагоном:
Вмиг кондуктор сгонит нас!
Видно нас по рожам черным:
Мчимся к морю сквозь Донбасс.

****

Прямо в окно от фонарика
Падают света пучки.
Жду я свово комиссарика
Из спецотдела Чеки.
Вышел на обыск он ночию
К очень богатым людям.
Пара мильончиков нонче
Верно отчислится нам…
…Не для меня трудповинности,
Мне ли работать… Пардон…
Тот, кто лишает невинности,
Тот содержать и должон.

Сравните с патриотической графоманией - не отличить.

Всем стали показывать, что именно эта субкультура станет культурой освобожденной России, некоторые в тусовке Пригожина открыто говорили, что нужно «проецировать устройство тюремной жизни и колонии на государственные институты». То есть криминальная субкультура открыто вышла из тени на свет и стала предлагать стандарты в области культуры и общественной жизни. То, что она не приживется – несомненно. Но то, что будет себя навязывать – безусловно. Пригожин исчез, но тусовка осталась.