Много лет я посещаю своих родственников в ближнем Подмосковье. Живут они в небольшом старом поселке, дорога к которому идет от железнодорожной станции. Все эти годы мне очень нравилось ходить по этой дороге – она шла между двумя красивыми полями, на одном из которых росли старые кусты черноплодной рябины, а на другом поле периодически пахали и сеяли. Вдали виднелась кромка леса, перед ней домики соседнего поселка. Пейзаж, который не менялся для меня с детства и всякий раз возвращал мыслями во что-то пережитое, но забытое, превратившееся в «предчувствие прошлого».
Это было раньше. Года два назад эти поля привлекли внимание стервятников, которые быстро взялись за дело. Теперь с одной стороны вместо травы и рябины сотни вонючих и ревущих моторами фур и газелей, с другой вместо пшеницы, урожая непролазная грязь, канавы и быстро возводится что-то безобразное и бесформенное. Некогда широкая, неспешная, старая, тихая дорога стразу скукожилась, смялась, потерялась и стремится быстро проскочить мимо всей этой грязи и вони к поселку.
Если раньше эта дорога постепенно готовила тебя к встрече со старым, потомственным домом, окруженном добротным садом, с террасой, на которой так хорошо пьется летними вечерами чай, создавала настроение, то теперь настроения нет никакого, а хочется скорее проскочить сквозь грязь и вонь и в противных, слякотных чувствах, совершенно не подходящих к дому, входить в него и некоторое время возвращать себе прежнее состояние.
Совсем недавно я писал о том, что некоторым ретивым гражданам во власти очень мешает размер нашей страны. Выражается это и в том, что они ненавидят свободное пространство так же, как степняк-кочевник ненавидит деревья. Для них не существует понятия «красота», «пейзаж», «ландшафт», «небесная линия леса», с ними бесполезно говорить о чем-то высоком и красивом, убеждать в том, что суть России это широта, безграничье, что свободное, необъятное пространство для нас это необходимое условие жизни, без которого мы станем куцыми, измельчаем, опошлимся и пропадем.
Пространство это внешнее, ландшафтное выражение полной свободы, безудержной воли – когда человек говорит «хочу на вольную волю», то он представляет себе не спальные районы Москвы и не торговые центры, а бескрайнее поле до горизонта, отороченное опушкой леса, ветер, птиц, носящихся где-то в глубине неба. Ветер треплет волосы, хочется развести руки и громко закричать и смеяться просто потому что хорошо. Вольно.
«Я помню, как мой двоюродный брат, - вспоминала Тэффи, - пятнадцатилетний кадет, тихий мальчик, послушный и хороший ученик, два раза убегал из корпуса, пробирался далеко в северные леса и, когда его разыскивали и возвращали домой, он сам не мог объяснить своего поступка. И каждый раз это было ранней весной - Почему ты ушел? - спрашивали мы. Он застенчиво улыбался. - Сам не знаю. Так. Потянуло. Потом, будучи уже взрослым, он вспоминал об этой полосе своей жизни с каким-то умиленным удивлением. Он не мог объяснить и сам не понимал, что за сила тянула его и уводила… Та, настоящая жизнь была, как сон. А эта, «чудесная», стала жизнью реальной. И даже страшно, как мог столько лет жить так неестественно, тяжело и скучно. Но думал он мало, больше чувствовал. Чувствовал волю. - Бредешь без дороги по глухому лесу. Только сосны да небо - один в целом свете. И вдруг заорешь диким голосом изо всех сил, изойдешь в этом крике такой первобытной радостью, что потом долго только дрожишь и смеешься».
Это пространство так действует. Оно открывает нам нас же самих. Пока. Скоро вся эта «предприимчивая» строительная сволочь, которая, глядя на любое поле, видит только столбики цифр и пачки денег, сделает все возможное, чтобы этих полей не было. Чтобы это общее пространство приносило личное бабло, унося человеческую душу, свободу, мечты, ширь человеческую. Свобода, говорите? Воля вольная? Вот тебе торговый центр и будь волен выбирать шмотки. Между новостройками оставили тебе пятачок – вот на нем и мечтай о свободе, мечтатель.
Много лет я посещаю своих родственников в ближнем Подмосковье. Живут они в небольшом старом поселке, дорога к которому идет от железнодорожной станции. Все эти годы мне очень нравилось ходить по этой дороге – она шла между двумя красивыми полями, на одном из которых росли старые кусты черноплодной рябины, а на другом поле периодически пахали и сеяли. Вдали виднелась кромка леса, перед ней домики соседнего поселка. Пейзаж, который не менялся для меня с детства и всякий раз возвращал мыслями во что-то пережитое, но забытое, превратившееся в «предчувствие прошлого».
Это было раньше. Года два назад эти поля привлекли внимание стервятников, которые быстро взялись за дело. Теперь с одной стороны вместо травы и рябины сотни вонючих и ревущих моторами фур и газелей, с другой вместо пшеницы, урожая непролазная грязь, канавы и быстро возводится что-то безобразное и бесформенное. Некогда широкая, неспешная, старая, тихая дорога стразу скукожилась, смялась, потерялась и стремится быстро проскочить мимо всей этой грязи и вони к поселку.
Если раньше эта дорога постепенно готовила тебя к встрече со старым, потомственным домом, окруженном добротным садом, с террасой, на которой так хорошо пьется летними вечерами чай, создавала настроение, то теперь настроения нет никакого, а хочется скорее проскочить сквозь грязь и вонь и в противных, слякотных чувствах, совершенно не подходящих к дому, входить в него и некоторое время возвращать себе прежнее состояние.
Совсем недавно я писал о том, что некоторым ретивым гражданам во власти очень мешает размер нашей страны. Выражается это и в том, что они ненавидят свободное пространство так же, как степняк-кочевник ненавидит деревья. Для них не существует понятия «красота», «пейзаж», «ландшафт», «небесная линия леса», с ними бесполезно говорить о чем-то высоком и красивом, убеждать в том, что суть России это широта, безграничье, что свободное, необъятное пространство для нас это необходимое условие жизни, без которого мы станем куцыми, измельчаем, опошлимся и пропадем.
Пространство это внешнее, ландшафтное выражение полной свободы, безудержной воли – когда человек говорит «хочу на вольную волю», то он представляет себе не спальные районы Москвы и не торговые центры, а бескрайнее поле до горизонта, отороченное опушкой леса, ветер, птиц, носящихся где-то в глубине неба. Ветер треплет волосы, хочется развести руки и громко закричать и смеяться просто потому что хорошо. Вольно.
«Я помню, как мой двоюродный брат, - вспоминала Тэффи, - пятнадцатилетний кадет, тихий мальчик, послушный и хороший ученик, два раза убегал из корпуса, пробирался далеко в северные леса и, когда его разыскивали и возвращали домой, он сам не мог объяснить своего поступка. И каждый раз это было ранней весной - Почему ты ушел? - спрашивали мы. Он застенчиво улыбался. - Сам не знаю. Так. Потянуло. Потом, будучи уже взрослым, он вспоминал об этой полосе своей жизни с каким-то умиленным удивлением. Он не мог объяснить и сам не понимал, что за сила тянула его и уводила… Та, настоящая жизнь была, как сон. А эта, «чудесная», стала жизнью реальной. И даже страшно, как мог столько лет жить так неестественно, тяжело и скучно. Но думал он мало, больше чувствовал. Чувствовал волю. - Бредешь без дороги по глухому лесу. Только сосны да небо - один в целом свете. И вдруг заорешь диким голосом изо всех сил, изойдешь в этом крике такой первобытной радостью, что потом долго только дрожишь и смеешься».
Это пространство так действует. Оно открывает нам нас же самих. Пока. Скоро вся эта «предприимчивая» строительная сволочь, которая, глядя на любое поле, видит только столбики цифр и пачки денег, сделает все возможное, чтобы этих полей не было. Чтобы это общее пространство приносило личное бабло, унося человеческую душу, свободу, мечты, ширь человеческую. Свобода, говорите? Воля вольная? Вот тебе торговый центр и будь волен выбирать шмотки. Между новостройками оставили тебе пятачок – вот на нем и мечтай о свободе, мечтатель.
Вот это настоящие враги.
И они не где то там.
Здесь они.
BY Якеменко
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Either way, Durov says that he withdrew his resignation but that he was ousted from his company anyway. Subsequently, control of the company was reportedly handed to oligarchs Alisher Usmanov and Igor Sechin, both allegedly close associates of Russian leader Vladimir Putin. The news also helped traders look past another report showing decades-high inflation and shake off some of the volatility from recent sessions. The Bureau of Labor Statistics' February Consumer Price Index (CPI) this week showed another surge in prices even before Russia escalated its attacks in Ukraine. The headline CPI — soaring 7.9% over last year — underscored the sticky inflationary pressures reverberating across the U.S. economy, with everything from groceries to rents and airline fares getting more expensive for everyday consumers. Telegram was co-founded by Pavel and Nikolai Durov, the brothers who had previously created VKontakte. VK is Russia’s equivalent of Facebook, a social network used for public and private messaging, audio and video sharing as well as online gaming. In January, SimpleWeb reported that VK was Russia’s fourth most-visited website, after Yandex, YouTube and Google’s Russian-language homepage. In 2016, Forbes’ Michael Solomon described Pavel Durov (pictured, below) as the “Mark Zuckerberg of Russia.” Following this, Sebi, in an order passed in January 2022, established that the administrators of a Telegram channel having a large subscriber base enticed the subscribers to act upon recommendations that were circulated by those administrators on the channel, leading to significant price and volume impact in various scrips.
from us
