такой план

не купайтесь выпимши! Да и трезвыми тоже - не очень то задавайтесь!

уже июль, ребят

штош

поллета минус

Лето вроде как в разгаре, сезон, и мы опять затеяли стройку. Тут, что характерно, уже в самом этом слове заложена вся недобрая суть происходящего, ибо ничего чинного и благородного затеять человеку по определению никак невозможно. Затевают всегда исключительно какую-нибудь несусветную скверность и вопиющий вздор, так что по возможности избегайте затевать чего-либо. Чуете, если, вот оно, затевается — сразу, решительнейшим образом шлите к чертям собачьим! Целее будете!

Но вернёмся к нашей стройке. Не то, чтобы мне чего-то не хватало для полноты ощущений происходящего, вовсе нет, мне и без лишних трат денежных весьма комфортно и явственно всё ощущается, но баба начала канючить, что неплохо бы пристроить вот здесь ещё просторную террасу, на которой можно будет в тёплое время года вольготно пить кофий и вообще нежиться и придаваться гедонизму.
Возражения типа — да этого лета у нас всего ничего и большее время на той террасе будет лежать здоровенный сугроб, помогли мало, ибо если уж чего баба втемяшит себе в голову — то уже всё, пиши пропало, и стали в скором времени к нам на участок захаживать различные Петровичи, Иванычи и Николаичи.

Доставались из бездонных карманов жилеток рулетки, бормоталось в махорочные усы невнятное «тут, значится, полтора, да ещё шестьдесят накинуть», плотно вошли в обиход не часто используемые нами слова профилЯ и швеллерА, и неприятно ощетинившиеся множеством нулей сметы замелькали пред моими очами аки сумасшедшие кладбищенские вороны.
Я гадливо морщился, махал руками и говорил что это уже ни в какие ворота и что готовности выкладывать такие-то баснословные деньжищи за сущую безделицу у меня отродясь не было и не предвидится. Переделывайте! Петровичи сокрушённо разводили руками, сетовали на страшнейшую дороговизну соснового бруса и сварочных электродов, но обещали пересчитать в более выгодном виде.

Заезжали, кстати, и Эдуард Гамлетович со свитой. Там всё было по-богатому, конечно. Явилось человек шесть, все в зеркальной тонировке на сосредоточенных лицах, на чуть тронутых трудовым потом футболках жарко горели золотом логотипы Гуччи и Армани, и замыкал процессию мальчик лет десяти, который жадно, хотя и с явным отвращением ел зелёное яблоко и постоянно громко шмыгал большим носом. Сам же почтенный сын Гамлета долго ходил, цокал языком и размеры снимал исключительно на глаз, поясняя мне, что без всяких рулеток всё может обмеривать в лучшем виде. В итоге была озвучена сумма, исходя из которой получалось, что террасу мне будет строить лично Гуччи, причём — из чистейшего Армани, а это уже, сами понимаете — перебор.
Я вежливо отказался и специалисты, недовольно поблёскивая логотипами, удалились. Мальчик доел яблоко и тут же получил от кого-то ещё одно, а я остаток дня против воли разговаривал почему-то с совершенно несвойственным мне акцентом и цокал языком.

В итоге таки сошлись в цене с неким, солидным на вид господином, отрекомендовавшим себя как владельца строительной компании. Подписали мы необходимые бумажки, я внёс немалую, надо отметить, предоплату и начал ждать кипучей деятельности. Поначалу всё шло неплохо, и даже очень хорошо, хотя поганые звоночки всё же были. Солидный владелец строительной компании через слово, учтиво склоняя голову говорил мне тошнотворное «я вас услышал», а в сообщениях, прости Господи, писал исключительно «доброго времени суток». Но я уже был немного отравлен избыточным общением с незнакомыми людьми, и решил не слушать сердце и не обращать внимание на все эти словечки. Как оказалось — зря. Всегда, абсолютно всегда, дорогие ребята, слушайте себя и не идите ни на какие компромиссы. Выйдет боком.

Вот и тут: заваливая меня всякими ненужными уже уточнениями первую неделю, господинчик, когда пришли оговоренные сроки начала работ, вдруг ни с того ни с сего начал как-то странно морозиться. Поначалу вроде как убедительно это делал — так, мол, и так, виноват, пару дней прошу слёзно подождать, мол увязли в предыдущем объекте.
Потом ещё пару дней, и ещё, а потом просто пропал. Телефончик его внезапно стал для меня постоянно недоступным, а сообщения мои до него не доходили. Чёрт его знает, на какой результат оный шаромыга рассчитывал, но я, смекнув, что к чему, решил всё обставить культурно.
А именно — сделал пару звонков знакомым своим, имеющим определённые звания за выслугу лет и ни раз уже прикрывавшим мою не особо тощую филейную часть, изложил своё горе пустяшное, и обаятельный владелец строительной фирмы через день внезапно нашёлся сам, с тысячей извинений привёз предоплату и даже для приличия пытался говорить что-то про внезапную свою болезнь и сломавшийся как назло телефон. Я слушал холодно, дважды пересчитал деньги и не прощаясь ушёл. Одним словом — деньги остались в семье, а на остальное — плевать.

Помыкавшись так ещё и, чего уж там греха таить, высказав, не особо выбирая выражения бабе всё, что я думаю про все эти стройки, строителей и стройматериалы, внезапно, не побоюсь этого слова, божьим промыслом пересеклись мы с неким Анатольичем, который и посчитал всё более-менее приятно, и на работу вышел через два дня без всяких напоминаний и дополнительных звонков, и стройматериалы на личной «газели» привёз без всяких этих вот грузовых доставок.

Так что сейчас у нас вовсю гудят стропила, верещат болгарки, я наловил проклятых зайчиков от сварки и ночами плохо сплю, баба голой ногой наступила на шуруп, хотя это был саморез, конечно же, и уже даже обозначился некий финал всей этой сомнительной компании.

Вижу, вижу уже себя поздним августовским вечером на террасе, в одном исподнем, но — в накинутом на плечи тёплом халате, пьющего чай с баранками, шумно отдувающегося и красномордого. А напротив баба — тоже по дачному принаряженная, на голове чёрт-те что, какой-то клубок, и в блюдце сосредоточенно дует. И я ей, торжественно обводя вытаращенными глазищами окрестности — вот, матушка, терраса. Хороша, сволочь! Всем террасам терраса. Не терраса - террасища!
А она мне — да, батюшка, твоя правда, чудо как хорошо вышло. Ливицкие приедут завтра — умрут от зависти! Ну Боря ещё туда-сюда, а вот Аллочка — так та сразу свалится. Вот те крест! Только холодно тут что-то, пошли-ка лучше в избу, там дочаёвничаем. И мы уходим, и первые жёлтые листы робко ещё, неуверенно ложатся на свежий пол и далёкие, давным-давно умершие звёзды смотрят на всё это великолепие бесстрастно, прекрасно понимая, что любое развлечение в этой вечности — правильное и по-другому и быть не может никак. И это хорошо.

а что вы мне сделаете?

тащемта началось

штош

Хотелось бы, конечно, ребята, чтобы научно-технический прогресс не стоял на месте и проклятые колдуны-учёные шевелили бы мозговой извилиной и изобретали, изобретали и изобретали бы всякую пакость непрерывно! Денно и нощно пусть кипит работа, в три, а то и в четыре смены.
Вот сейчас, к примеру, август на дворе. А это значит что? Верно! Глазом не успеет обыватель моргнуть, как он уже — фьють и след его простыл. Только яблоками тоскливо подгнившими в воздухе пахнет да две жухлые арбузные корки на асфальте валяются возле остановки. А там уже и скоротечная осень промозглая махнет платочком, а с конца октября до конца апреля — зимушка-зима, милости, что называется, просим. Встречайте!

И вот очень я хочу, чтобы к зиме изобрели бы электроснегоходы. Такие, знаете ли, с исполинской, недобро загнутой вверх хищной лыжей впереди. С эдакой, прямо скажем, лыжешей, которой без особого труда можно будет зазевавшегося пешехода-растяпу под гузло его жалкое на всём скаку поддеть и на обочину с размаху шваркнуть!
А позади у тех снегоходов огромадное шипастое колесо пусть крутится и щедро расшвыривает из под себя зимние хляби. Чтобы, значится, тем, кто от лыжи увернулся и уцелел, всё платье и морду изслякостить по первое число! Чтобы знал, сукин сын!
И чтобы стояли те снегоходы электрические на каждом углу, возле каждого гастронома и остановки общественного транспорта, и чтобы доступ к ним был абсолютно у всех бесноватых нашего города, и чтобы правил пользования оными снегоходами отродясь никто не читал, да и не было бы тех правил вовсе.

Школяры, клерки, мелкие лавочники и студенчество, тёмные личности без определённых занятий, одутловатые дамочки в трико, несимпатичные алкоголики в возрасте и прочие разночинцы пусть с самого раннего утра и до самой глубокой, кромешной ночи носятся как угорелые по тротуарам на тех снегоходах на скоростях запредельных, чтобы дух захватывало, ибо какой же русский не любит, вот это вот всё.

А для экоактивистов и прочей зооугодной публики обязательно пусть будут ещё небольшие сани, запряжённые оравой весёлых и чуть дебиловатых лаек. И чтоб те лайки с пяти утра уже под окнами начинали бы гавкать и истошно выть, испражнялись бы безудержно и повсеместно и ни одна сволочь за ними бы не прибирала, а на ходу, обязательно одна, самая несносная, неизменно бы кусала каждого встречного за ногу, ну или как минимум тянулась бы за этим делом, алчно оголив зубища!
Чтобы в метро с этими упряжками лезли люди, дескать мне тут пару остановок всего, чтобы в состоянии алкогольной комы седоки катались бы и лезли бы на полном ходу целовать собак в их мокрые коричневые носы, не обращая внимания на остальных участников дорожного движения.

А к весне уже можно и электровездеходы на полутораметровой высоты колёсах дутых, чтобы и по лужам получалось ловко и сразу весь тротуар занимать выходило бы безо всякого греха!

Ну чтобы моя психика, издерганная за лето постоянным ожиданием того, что вот сейчас очередной противник традиционных ценностей вылетит на своём самокате и врежется в меня, за зиму-осень и весну не особо там успокаивалась и расслаблялась. Чтобы в тонусе я был круглый год! Ходил, озирался и взглядом подходящих габаритов дреколье выискивал, ибо иначе уже и никак.
Вы уж там расстарайтесь, будьте так добры, наизобретайте вот этого всего и внедряйте в повседневную жизнь незамедлительно. Очень, очень блять ждём.

да-с

Ублюдок, мать твою, а ну иди сюда, говно собачье! Что, решил ко мне лезть?!
Ты, засранец вонючий, мать твою, а?
Ну, иди сюда, попробуй меня трахнуть,
я тебя сам трахну, ублюдок, онанист чертов, будь ты проклят!
Иди, идиот, трахать тебя и всю твою семью, говно собачье, жлоб вонючий, дерьмо, сука, падла! Иди сюда, мерзавец, негодяй,
гад, иди сюда, ты, говно, ЖОПА!

ну и пожалуйста, ну и не надо!

им уже этот мир абсолютно понятен

Ровно один раз за всё своё беспокойное детство был я в пионерском лагере, ибо в силу возраста таки застал всю эту пионерию, пускай и на самом её излёте и в весьма плачевном, отмирающем уже виде, но всё же.
Было мне лет девять, или около того. Сколько там обычно бывает у добрых людей после второго класса? Ну вот и мне столько же.

Поначалу идея поездки показалась мне достаточно привлекательной и весьма заманчивой перспективой. Родители мои молодые, всегда обеими руками голосовавшие за любую отправку любимого дитяти куда угодно, лишь бы с глаз долой, весело подмигивали, мечтательно закатывали глаза, как бы вспоминая золотые денёчки, и так гладко стелили за лагерное житие, ссылаясь на свой богатый в этом вопросе опыт и всё больше налегая на весёлые игры, невероятную дружбу и просиживание ночей напролёт возле исполинских, до самого неба костров под аккомпанемент чарующих звуков вожатской гитары, что вывод напрашивался только один: там будет не жизнь — а рай!
Это теперь они, маменька да папенька, остепенившись, включили режим «ты не звонил нам целый день, наверное твой окоченевший труп уже клюёт под ракитой голодное вороньё», а в иншие времена — во все кружки (ударение на и), продлёнки, художки и секции меня сдавали вообще не задумываясь. Ну да ладно, отвлекаюсь.

Ну так вот, я, в силу детской наивности своей верил тем басням родительским беззаветно (как верил какое-то время в их же рассказ, что того самого Белого Бима потом вылечили в больнице после кино) и думал, что в лагере будет действительно неплохо, и даже возможно что и весело, будут новые друзья-товарищи, опасные, но нестрашные приключения и сам я, как некий Костя Иночкин буду там ловко кататься верхом на свинье и беззлобно безобразить в собственное удовольствие.

В реальности же всё оказалось не так увлекательно, а точнее — совсем тоскливо. Лагерь оказался большим, неуютным скоплением кирпичных корпусов, утопающих в грозного вида липах, рассечённых хаотичной паутиной асфальтовых дорожек и по сути являлся всё той же самой школой, ну разве что без уроков, и на том спасибо.
Постоянно над ухом гундели эти вот самые вожатые, которые наотрез оказывались жечь костры и играть на гитарах, а непрерывно указывали, что купаться больше нельзя, уже прошло положенных пятнадцать минут, что пора идти в столовую и есть там холодную лапшу со склизкой котлетой и запивать всё это остывшим какао с пенкой, что в обед надо ложиться обязательно спать в большой общей комнате, а там Колька и Валерка уже так напердели с обеденных котлет, что хоть святых выноси.

Девочки плохо играли в бадминтон и прыгали через резинку, мы как проклятые гоняли мяч и постоянно проигрывали пацанам со старших отрядов, поскольку пять лет в детстве — разница очень критическая.
Ночью, соблюдая неписанные традиции, обязательно все всех мазали зубной пастой, а дурачка Витьку, который в нашем отряде был меньше и младше всех и имел странную особенность засыпать мертвецким сном при любой возможности где угодно — однажды выволокли вместе с кроватью из корпуса на улицу, и он там проснувшись, от ужаса истошно вопил и подпустил под себя парного, за что его до конца смены все, даже вожатые, звали обидным словом зассыха.

Ещё была, конечно, легендарная игра «зарница» в которую, как выяснилось, никто играть не умел, и все просто бегали по кустам и орали, а у пары вожатых были при этом деревянные автоматы и сумка с красным крестом. В итоге к вечеру не досчитались двух девочек, и сначала пролетело страшное словечко «утонули», потом кто-то вдруг вспомнил, что вроде бы какие-то уголовники сбежали из тюрьмы и теперь рыщут по окрестным лесам, а самые продвинутые шептали по углам модное и страшное «фишер». Девочек, слава богу, обнаружили люди с села и привезли их в лагерь живых-здоровых в люльке мотоцикла. Кого-то там потом за это всё отчитывали, но я особо не вникал, было уже не интересно.