Как нет ничего мягче собственной ладони под головой, когда спишь, и ничего тверже дружеского локтя, если он — опора: руки для художника больше, чем лицо. Это второй мозг, инструмент, отражение души на кончиках пальцев, способ контакта с миром. В этом проекте для Zielinski & Rozen было все: мы с фотохудожником Марией Груздевой забирались под крышу дома живописца Полины Майер ловить скромный петербургский свет; знакомились с волкодавом и котом скульптора Кирилла Бобылева; ловили дзен среди молоченых ваз в ясной студии Маши Колосовской; постигали секреты химических соединений глазури у керамиста Аркадия Петрова. Попутно я накачала трицепсы, ассистируя с пленочными камерами Hasselblad и Mamiya. Каждая мастерская — отдельная вселенная, цвета и звуки работы от сердца и для души. Все подлинное, нежное, как первая любовь. Кажется, пахнет весной.
Ровно год назад снимала в Индии кино и влюблялась в шум Ганга и аскетизм предгорья Гималаев. На зрительскую премьеру ‘Все, что нам кажется светом’ шла с убеждением, что фильм будет очень хорошим. Оказалось — лучшим. В череде громких оскаровских номинаций эта невесомая лента, взявшая гран-при Канн может легко затеряться. Но полагаю, человек думающий и внимательный ее не пропустит. История трех медсестер из Бомбея, две любовные линии с конфликтом каст и статусов, один цельный эпилог: красота и простота в глазах смотрящего — в том числе на звезды, что раскинулись над богом забытым ларьком с пластмассовыми стульями. Gentle modern Mumbai tale не только для романтиков. И да, это первое игровое кино Паял Кападиа, документалистки с большим, как мне кажется, потенциалом.
Не дом на набережной, а сага о счастливых (и нет) квартирах. Бывает ведь так, что и ванна в кухне, и в комнате два на три вас пятеро, а счастливы. И еще очень просто и доходчиво про любовь, которую не осудишь — не только к людям, но и к городам, например. Для любви нужна самоотдача, а для самоотдачи выбор: именно на этом моменте причудливо ломаются судьбы. Очень добрая бесхитростная книга, которую взяла с полки из-за обложки Мая Данцига. Оказалось, что точно схваченный момент ощущения чуда — как бы что ни складывалось — отлично передан и в тексте.
Люблю Алёну, люблю Собаку. Есть вещи, которые не купишь ни за какие деньги: осанка, достоинство, порода, блеск в глазах, интеллект и независимость. Для меня лучший Vogue Russia был с Алёной: компромиссы она не любила ни в журнальном месседже, ни в одежде — никто позже не носил туфли с открытым носом в минус 25 так же элегантно. А детали решают. Питерские молодцы, снова сделали вкусный журнал, в котором много хороших книг, философии быта и новых лиц. Открывают интересных людей (какая красотка наша актриса Сиу Нгуен!), рвут и мечут ради смыслов, уважают духовный поиск, любя иронизируя над тем, что сейчас все либо в ботоксе, либо в потоке, либо в моменте с ресурсом. 🐆
БДТ безбожно заставлен дополнительными стульями: на премьеру ‘Две Анны’ телепортировалось пол-Москвы. Ахматова и Павлова стали героинями одноактных балетов: первый поставил ‘классик’ Юрий Посохов, второй — ‘современник’ Павел Глухов. С поэтической версией у меня не случилось химии. Симбиоз декламации, музыки Сезара Франка и танца не сработал, балет вышел сухим и чересчур академичным. Второй же — виртуозный, наэлектризованный хореографическими метафорами и иронией. В это кабаре уместились все мужчины великой балерины. Порочный алый занавес стал дверью в иной мир, откуда появляются хоть артисты, хоть огромный слон, хоть мчится на зрителя поезд. Но кульминацией действия был не он, а танец умирающего лебедя, который размножили на шесть Павловых. Глухову местами по-линчевски удалось тонко передать, как век балерины короток и хрупок, а музыка Ильи Демуцкого для меня уже давно отдельный вид удовольствия.
Когда Hermes был не замученной соцсетями сумкой, а лучшей пишущей машинкой, как у Бродского: в Еврейском музее подходит к концу самая элегантная выставка зимнего сезона Место не хуже любого. Куратор Юля Сенина рассказывает зрителю о четырех эмигрантских маршрутах нобелевского лауреата через 10 самых дорогих ему квадратных метров в родном доме Мурузи, которые поэт методично воспроизводил в США, Англии, Швеции, Венеции. Под молитвенное чтение стихов и расстекловку, имитирующую национальные характеры заграничных домов, зритель гуляет по местам глазами поэта. Рембрандт из Эрмитажа, письмо Брежневу и подлинный галстук Пастернака из семейных архивов, фирменные августа-блю обложки первых книг Ardis с аукционов. Калейдоскоп не длинной трагичной жизни. Для меня главный смысл выставки в привилегии возвращаться домой, которую так желал Бродский и которой у него не было, и о том, можно ли победить географию. На последнем фото Юля Сенина и — как она сама говорит — 4 года ее жизни. Попробуйте успеть на экскурсию.