Я задумал небольшой эксперимент. Я написал статью, в которой дается ответ на вопрос, что – после прихода конструктивизма и в рамках намечающегося когнитивного поворота – исследуется, когда исследуется этничность. Статья -- подытоживающая многие годы исследований и одновременно планирующаяся как основа для еще большего их количества. У меня есть, как говорят психологи, фантазия, что эта статья может стать полезным инструментом для коллег из смежных областей (истории, когнитивистики), которые не имеют ресурсов концептуализации этничности, имеющихся в социологии. И вот, мне хотелось бы понять, так ли это. За последние пару месяцев этот канал получил несколько бустов, и я думаю сейчас меня читают коллеги. И вот, было бы здорово, если бы вы скачали статью, пока выложенную в виде препринта (научный цикл долгий, а мнения получить хочется уже сейчас) и написали на нее отзыв, из которого стало бы понятно, были бы теоретический язык и методологические ходы, описанные в статье, полезны вам – для понимания и своих исследований. В сущности, коллегами запрос не ограничивается, и если у не-ученых есть силы продраться через научный текст – будут также рад отзывам извне академии.

Статья по этой ссылке:
А отзыв можно написать здесь:

Бодаюсь (а на самом деле нет, очень хорошая коммуникация в данном случае) с редакцией. Статья -- про национальности и брачные установки в Дагестане. Общий вывод -- что национальности особо никогда брачное поведение не регулировали, а -- в той мере, в какой национальности это такой "прокси" установки жениться на односельчанах + инструмент воображения разнообразия + окошко в ценимую старину, оттуда мы и имеем дискурс, что "раньше все женились на своей национальности". (Фактически же женились на односельчанах). Материала было очень много, статья просто нашпигована цитатами, и вот одна из них. С эмоциональностью, подобающей лавинообразности процессов изменения установок и конфликтности вокруг них, информант указывает на отсутствие и намека на какой-либо партикуляризм в его семье:

Интервьюер: Кстати, жена у тебя может быть религиозная или нет?
Информант: Пох*й. <…>
Интервьюер: А папа что говорит тебе?
Информант: Папа говорит – Бл* мне пох*й, на ком ты женишься! Ты же с ней будешь жить! <…>

Рецензентам, однако, такое не нравится, говорят, нельзя это в научный текст. А тут же глубины смыслов и широты интерпретаций. Мы уже существенно запикали матюки, но -- недостаточно. Как бы вы поступили?

Вокруг 2005 года Россия столкнулась с миграцией. Нет, формально мигранты были и до (согласно данным ООН в России в 1991 году образовалось порядка 11 миллионов мигрантов, которые, однако в большинстве случаев просто родились в условной УССР, а на момент распада СССР оказались в России), но они так почти не назывались, а назывались беженцы, гости из южных республик и все прочее. В 2005 году, однако во Франции случились беспорядки, а российская общественность, увидев в российских городах приезжих из Центральной Азии, напугалась, и так в России – дискурсивно – появились мигранты. С тех пор прошло много лет, к миграции и мигрантам местные должны были привыкнуть, но меняется ли с такой «габитуализацией миграции» отношение к мигрантам?

Из следующего отрывка интервью (ж, 25, место рождения -- Москва) можно заключить, что да, действительно, габитуализация происходит, однако дискурсы о миграции существуют как будто автономно и разворачиваются в разговоре по какой-то своей, порочной, логике – вне зависимости от реального положения дел, которое – в других фрагментах – может вполне подмечаться:

Интервьюер: А есть ли в твоем кругу общения другие мнения насчет мигрантов? Может быть, ты слышала? Как вообще в целом люди в твоем окружении относятся к ним?
Информант: Мне кажется, если говорить про родственников у кого-то старше, они всегда в основном как-то очень пренебрежительно относятся к этим людям из-за... Потому что они застали именно начало их приезда к нам, иммиграции к нам. И, насколько я знаю, тогда они себя вели очень некорректно и очень нетактично, и очень некрасиво, потому что они приезжали в чужую страну, не зная языка, и очень много было вроде неприятных случаев с этим, что они могли насиловать и просто устраивать неприятные истории с их участием. Наверное, моё поколение, мои ровесники, моя компания как-то проще к ним относится. В плане есть и есть. Конечно, наверное, они в чем-то помогают. В плане курьеры, дворники, потому что вряд ли сейчас русские начнут ходить в чистые дворы и все в этом духе. Поэтому, наверное, они в этом плане облегчили нам жизнь. А так, просто меня очень раздражает, когда они, например, находятся именно в компании русских. И они начинают о своём языке разговаривать и учить детей больше своему языку. То есть они рожают детей и рожают много детей. У них это обычно от двух до трёх. Что говорит о том, что они тут начинают плодиться, заводить семьи, рожать детей. И это очень, наверное, страшно подумать, какое у нас будет будущее. Что, к сожалению, русские люди эмигрируют, наоборот, в другие страны, а к нам вот это. Вот. И вот так если подумать, что нас ждет в будущем, даже интересно. Поэтому хочется от них больше какого-то понимания к нашей культуре и понимания, что они тут все-таки больше в гостях, чем дома.

Интересно, что к мигрантам информантка при этом отнесла примерно все национальности из множества до того обсужденных в ходе интервью, а вывела из этого множества русских, армян, грузин и украинцев.

К психологии этничности, которая обычно существует под группистским лейблом "психологии межэтнических отношений", у социолога-конструктивиста отношение неизбежно противоречивое.

С одной стороны психология этничности – это и Оллпорт, автор теории контакта, согласно которой стереотипы «ломаются» от взаимодействия, и на которой базируется львиная доля практик интеграции мигрантов и не только, и Таджфел, который показал, что людей хлебом не корми – дай полюбить своих и понелюбить чужих, даже если основания для разделения на своих и чужих были введены минуту назад, и многие-многие другие. С другой стороны, как, например, пишет Тишков, один из главных апостолов конструктивизма в России, «у психологов все плохо» (с) в части зависимости онтологии науки от ее метода, и пока социология и антропология, как Ума Турман в Килл Билл, потихонечку выкапывает себя из под слоя обыденных, в том числе группистских, представлений, психологи продолжают фигачить ин-аут-групповые эксперименты, как будто группы есть на самом деле, и не думать ни направо, ни налево.

В связи с этим я с радостью представляю канал академического и одновременно практического психолога культуры, у которого, напротив, «все хорошо». Огромный, разнообразный опыт, блестящий аналитический ум, много полезных материалов и нетривиальных наблюдений – все это канал Олега Хухлаева, который называется «Культурный психолог».

А пока вы по какой-то причине продолжаете думать, подписываться или нет, добавлю – что работа с пограничьем социальных наук и психологии мне представляется наиболее продуктивной для современных исследований этничности.

Давайте проведем эксперимент. Ответьте сами себе прямо сейчас на вопрос «Как выглядит чеченец», не читая то, что написано ниже.
А теперь можно читать.
Борода, русые волосы, плотное телосложение? Я угадал?
А теперь я попробую угадать еще одну вещь. Скорее всего, вы представили себе Рамзана Кадырова, и примерно его потом и описали.
Согласно когнитивным исследованиям, есть два способа мыслить этнические категории – прототипический и экземплярный. Первый – это воображение общего знаменателя разных людей, к категории относящихся. По сути, мы создаем обобщенный прототип и им затем в категоризациях и оперируем. Второй – это ориентация при категоризации на одного, конкретного, человека. Дальше эти исследования пытаются ответить на вопрос, в отношении каких категорий «включается» первый или второй тип мышления. И, например, приходят к выводам, что в отношении меньшинств включается прототипический тип мышления (какая там логика – рассказывать не буду, ибо долго).
Но простой факт, что в России именно Рамзан «отвечает» за образ чеченца, и это не «прототип» а вполне себе «экземпляр» (заранее приношу свои извинения Рамзану Ахматовичу и всему чеченскому народу) – заставляет задуматься об ограничениях этой исследовательской традиции, о ее – в некотором смысле – «пластмассовости», при том, что и образы, и способы мышления как минимум в некоторой степени зависят от частных, контекстуальных вещей – таких, как Рамзан и его роль imaginary чеченцев в России (снова прошу прощения). Да и вообще роль imaginaries в этой традиции – сильно недооценена, и очень нужна «междисциплинарность здорового человека», но об этом в следующий раз.

По мотивам: Nicolas, Gandalf, and Allison L. Skinner. "Constructing race: How people categorize others and themselves in racial terms." Handbook of categorization in cognitive science (2017): 607-635.

В пятницу произошел ужасный теракт. Большинство из нас одолевают эмоции, которые мы не в полной мере осознаем и контролируем. А эти эмоции – это корм для разного пошиба популистов, которые уже «поработали»: выдать оружие всем охранникам ТЦ? Как будто меньший эффект будет иметь стрельба в другого типа заведениях и местах, где у охранников оружия нет (привет рамкам в метро). Усилить проверку документов мигрантов? Как будто при желании (или по сценарию теракта) сложно получить регистрацию (ее в целом получить непросто, потому что хозяева квартир отказываются регистрировать, но – при желании какую-то – получить несложно). Снять мораторий на смертную казнь? Как будто Черный дельфин имеет меньший сдерживающий эффект (если, конечно, нужен он, а не месть).
И в этой ситуации важно иметь что-то типа когнитивного и социологического противоядия от манипуляций, захлестывающих эмоций и простых решений (если бы простые решения работали – они бы давно были приняты и показали бы свой эффект). Вот несколько полезных мыслей такого рода:
(1) Террористы были из мигрантов, но было их 3-4-8-10 – немного. А теперь можно представить всю совокупность мигрантов в России. В абсолютном большинстве случаев они живут в России своей жизнью и никого не трогают. И их, по-разному посчитанных, десятки миллионов. И их не получилось завербовать, хотя в отношении некоторых попытки наверняка производились. Можно представить, визуализировать первых и вторых и сравнить количественно.
(2) Туда же. Теракт совершили мужчины, до 50 лет, черноволосые и можно найти еще несколько релевантных социальных категорий, под которые подпадают все или большинство совершивших теракт. Почему есть идея дискриминировать именно таджиков/мигрантов? Вводные ведь такие же. Можно найти другие объединяющие основания и подумать о странности дискриминации по ним.
(3) В Крокусе погибло до 200 человек. Не дай бог никому такой смерти, жизнь всех людей одинаково важны. Но. За 2019 год в России от т.н. «внешних причин» (не здоровье) умерло 128142 человека. Из них – 17661 в ДТП, 16983 – покончили с собой, 15776 – отравились и прежде всего (8303) алкоголем. Однако социальное внимание приковано именно к теракту. Причины лежат в эмоциональной сфере, но распределение внимание явно не соответствует по-разному измеренному общественному вреду. Можно подумать об этом несоответствии.
Это открытый список смещений, которые есть смысл проанализировать. Эти смещения допускаются и нашим мозгом, и разного рода комментаторами. Последние могут нагнетать сознательно, но зачастую описанные смещения «вшиты» в спонтанный способ анализа ситуации, говорения о ней. Это своего рода «матрица». И рефлексия такого рода – это способ из нее выбраться.

В ходе подготовки к летней студенческой экспедиции в Дагестан, где мы, методами устной истории, будем изучать роль этничности в 80-х и 90-х, начитываю разное. А устная история -- это особый, сложный жанр, который предполагает хождение по тонкой грани между "объективными" фактами и событиями, которые "проступают" в интервью, и "субъективным"/"ситуативным"/"искаженным" в них (некоторые вообще считают, что только такое там и есть и ничего "внешнего" через них изучать нельзя). И вот, прекрасный эпизод из опыта историка Марины Лоскутовой:

У меня об этом есть показательная история. Моя семья по отцовской линии пережила блокаду — как-то раз к нам в гости приехала моя тетя Нина, которой в военные годы было десять лет. Я решила с ней поговорить для блокадного проекта. Через все ее интервью красной линией проходил рассказ о том, как мой дед ловил котов в Кронштадте — чтобы употребить их в пищу. Потом мы с коллегой сели расшифровывать и подумали: «Что-то как-то много про котов…» Я призадумалась, а потом сообразила, в чем дело. Незадолго до этого интервью мы за столом обсуждали сына и невестку тети Нины, которые гостили у нас до этого. Они привезли с собой в гости кота — покупали для него билет на поезд, переноску и все такое. И кот этот потом подрал у нас всю мебель и обои. У тети Нины и так сложные отношения с сыном и невесткой, а тут еще этот кот… Вот так коты и прибежали в наше интервью. Возьми я его на день раньше, все было бы по-другому. Из всего этого следует только одно: исследователь не может предугадать, что в рассказе информанта пришлось к слову, как тот себя воспринимал в момент разговора.

https://spb.hse.ru/news/860959669.html

К теории imaginary

Где-то на стыке социологии и когнитивистики болтается, неприкрученный должным образом к современной социальной теории, концепт imaginary. О чем это и зачем оно нужно? Дело в том, что человек, опутанный различными, сложными, социальными явлениями, должен о них как-то думать и говорить, а для этого – каким-то образом, через что-то, их воображать. И такие – вербальные или материальные «мемы» -- отсылающие к сложным и важным для жизни социальным явлениям, посредством которых эти явления воображаются, и называются imaginaries. В исследованиях этничности есть классические imaginaries – триада Бенедикта Андерсона «музей/карта/перепись» (строго говоря, они не рядоположены, и именно imaginary, согласно Андерсону, является, скажем, картографический силуэт страны, который отсылает ко всей сложной системе отношений, «создающей» страну и делающей страну непроблематичной, «естественной» реальностью).

В дагестанском контексте imaginary является в том числе высказывание формы «Дагестан – самая многонациональная республика России. В Дагестане проживает N народов». Такое высказывание – это «легкий способ» воображения культурного разнообразия, своего рода мем, призванный редуцировать сложность до короткой фразы, и с ее помощью – сообщить об этом разнообразии другому (внешнему, но, вероятно, не только) человеку. Что интересно – хотя сама фраза устойчива, N в ней существенно колеблется – от 10 до 68. Мы посчитали. Детальнее об этом можно прочесть в статье Василия Назарова в нашем дагестанском сборнике на с. 94. Василий, говаривают, недавно поступил в Сорбонну на социологию.

Нужно сказать, что пока конвенционального перевода imaginary на русский язык, нет и я предлагаю в комментариях такой перевод придумать. А может кстати никакого imaginary и не надо -- и достаточно "старых добрых" репрезентаций, но не факт.

"Сестра, дефибриллятор": к вопросу об искусстве научного заголовка. В самой статье, кстати, ни слова о том, в связи с чем Андерсону требуется реанимация, в чем эта реанимация должна состоять и почему это ответственное действие могут осуществить именно коллеги Гринько и Шевцова.

Trigger warning – сложно

Не просто так этничность – тематически, пожалуй, самый крепкий орешек из тех, которые пытаются расколоть социальные науки. Среди прочего это связано с тем, что этничность – одновременно (и в одинаково важной степени) об очень разнообразных, но «наслаивающихся», вещах. И если социологические теории «любят» классификаторную часть этничности (примером чему является этот канал), их слабое место – это работа с категориями идентификации – условным «мы». При этом «функции» этого «мы» выходят далеко за пределы социального размещения с последующим участием «в роли» русского, чеченца или американца в разных социальных играх. Категория идентификации – это и доверие, и координация и снижение издержек и многое другое. И здесь на следующем шагу появляется универсализация – движение в сторону иррелевантизации тех категоризаций, которые мешали доверию и координации, и расширение множества тех, кому надо доверять и с кем предполагается координироваться, до определенных – следующих – пределов. И в этом смысле, скажем, мировые религии оказываются прежде всего идеологиями расширения сетей доверия в новых социальных, демографических и инфраструктурных условиях (например, из-за увеличения населения и расширения/повышения контроля отдельных территорий появляется ресурс обеспечивать безопасность long distance trade, что сложно, но в потенциале очень выгодно для многих игроков, но не хватает дискурсивной причины объединиться и снять барьеры, и тут она находится в виде того, что «мы все мусульмане»). Интуиции, которые я сейчас описываю, разбросаны по социальным наукам и в некотором конденсированном виде есть в исследованиях национализма (той их частью, какой современные национализмы оказываются инклюзивными идеологиями), политической демографии и много где еще, однако до теоретических работ по этничности они по многим причинам не добираются. При этом параллельно этому есть условная психология ин-аут групп, которая, с одной стороны, дает «элементарную» теоретическую базу для описываемых выше вещей, с другой, дальше, по понятным дисциплинарным причинам, не ходит. Важно, что эта – психологическая – рамка является источником почти уже попсовой идеи, согласно которой «динамика ин-аут групп» не зависит от того, о каких «группах» идет речь, и одним правилам подчиняются гендерные, возрастные, профессиональные, этнические и прочие «группы». Но здесь мы подходим к хитрой мысли, согласно которой не может быть социологии гендера, возраста или этничности без общей теории категоризаций. Об этом, впрочем, в следующих сериях (сначала надо самому поработать в этом направлении).

Но – пишу уже в совершенно атеоретичном ключе (trigger warning disabled, но какой-нибудь наверняка сразу же и enabled) – в индивидуальных манифестациях этничности много неожиданного и сложного. Много всяких «судьбы скрещений». Вот, в запрещенной сети, где я почти ничего не пишу, много пишет мой когдатошний израильский знакомый. Сегодня он, вместе со своим подразделением, вышел из Газы.

Познакомились мы при странных обстоятельствах. Моя соседка по квартире (а скорее хозяйка – это был саблет, я жил в гостиной, которую освобождал, если приходили гости; тусили однако мы чаще всего вместе), как-то моясь в душе, услышала божественный голос. Голос принадлежал человеку, который, судя по всему, тоже мылся в душе, но на этаж ниже. А соседка моя была тогда девушка тусовая, в общем, вскоре, товарищ Васиф оказался в нашей компании. Имя – мусульманское, оле хадаш (новый репатриант) чуть ли не из Азербайджана, ни по каким критериям не еврей, а в Израиле оказался «за компанию» с женой-еврейкой, с которой они почти сразу благополучно и расстались (при том, что и дочка – совсем маленькая – уже была).

По профессии Васиф был (и есть) музыкант: вокалист и бас-гитарист. Промышлял починкой и «прокачкой» бас-гитар. На тот момент иврита не знал вообще, очень тосковал и периодически мы – с его подачи – ходили на телявивского Ротшильда знакомиться с девушками. Довольно безуспешно – да оно и понятно: Васиф обычно вываливался из кустов и, путая мужской и женский рода, пытался завязать беседу на иврите. Девушки обычно в лучшем случае ускоряли шаг.

Потом Васиф ушел в армию и попал в какие-то музыкальные части, где – в рамках службы – в основном пел гимн Израиля, не понимая и 10% слов. Потом (а может раньше) он был по каким-то причинам «уволен» соседкой из нашей компании, а вскоре и я отбыл домой, и что дальше было с Васифом – я отслеживал только пунктирно. Отслужил, гитары, дочка растет. И вот, с октября, мусульманский Васиф (который не сказать чтобы тогда испытывал много положительных эмоций в отношении страны, куда его по сути затащила бывшая жена) регулярно постит фоточки из Газы – в камуфляже, с автоматом, а иногда «с побывок» -- с дочкой подростком (при этом тоже с автоматом), говорит, что скоро Израиль победит, постит всякие патриотические картинки и вот сегодня – пишет, что выходят они из Газы, что скорбит по погибшим товарищам, но что все будет хорошо. На иврите пишет, разумеется.

Неисповедимы пути твои, категориальная идентификация…

О недостатках, но одновременно достоинствах устной истории:

Действительно, слабая человеческая память или стремление человека подавить в себе воспоминания о каком-то тяжелом опыте своей жизни приводят к тому, что происходившие на самом деле события оказываются заново переосмысленными или представленными в неверном свете. Душевные травмы в особенности вызывают подавление воспоминаний или переосмысление событий. Например, некоторые бывшие рабочие утверждали, что они прекратили работать в компании «Амоскег» в 1922 г. Когда же им указывали, что, согласно документам компании, они работали там вплоть до 1930 г. или даже дольше, их типичным ответом было: «Ну да, но это же было после забастовки. Потом все было уже совсем не так».

Харевен, Т. "Время семьи и время промышленности (главы из книги)." Хрестоматия по устной истории/Под общ. ред. М. Лоскутовой.—СПб.: Изд-во ЕУСПб (2003): 174.

А вот наконец и анонс нашей летней экспедиции, в рамках которой мы, очень аккуратно заходя на территорию устной истории, попытаемся понять, как изменилась роль национальностей в Дагестане за последние 40 лет. В экспедиции можно принять участие! И -- поскольку мы хотим набрать лучших студентов (и не только студентов) -- прошу распространить. Детали можно узнать здесь.

.
.
И еще немного про imaginaries и их институционализацию.

Есть ИЭА РАН, у него есть ТГ-канал. Он постит новость о материале, выпущенном сетевой организацией, которую запустил и поддерживает научный руководитель ИЭА РАН -- академик В.А.Тишков. Все перечисленные люди и организации – признанные эксперты по вопросам этничности.

Теперь посмотрим на иллюстрацию, которой сопровождается пост. На нем изображены люди, одетые в довольно странную, если вдуматься, одежду, которую сейчас никто не носит (ни в повседневности, ни на праздники, не связанные с "национальным"). Впрочем, это вроде бы и не нужно. Изображение это призвано символизировать. Что? Во-первых, народы, во-вторых, отношения между ними (единство). Это и есть imaginary -- конденсированный образ, через который воображаются сложные социальные явления и процессы. И в данном случае, кроме того, образ легитимируется и транслируется теми, кто, по мнению общества, должен "отвечать" за эти вопросы – учеными. Они же -- в свою очередь -- транслируют в ответ именно эти imaginaries. В результате, всякий раз, когда обычный человек -- не ученый -- задумывается о разнообразии, он неизбежно "натыкается" на эти образы и дальше не идет.

Продолжение ниже

Начало выше

Что это за образы такие? Откуда они взялись? И насколько они актуальны на сегодняшний день? Ну – частью они взялись из эпохи романтизма, когда изобрели национальное в современном его виде, локализовали его в деревне – в ее фольклоре и материальной культуре и – в поисках воображенных таким образом корней – начали это все собирать. Частью – из конкретных или собирательных элементов деревенского быта (что именно оттуда брать – всегда было вопросом и проблемой). А насколько актуальны – это вопрос скорее исследовательский, но – в той мере, в какой мы «к снаряду подходили» -- я могу сказать, что есть imaginaries национального, гораздо более современные и «работающие», пусть, может быть, не настолько конденсированные. Например, песня Пыяла и все творчество Aигел для категории «татары».

Но, поскольку мы тут все же теорией занимаемся, скажу, что эта картинка – замечательный и почти классический (для России) пример imaginary, ключевого явления для поддержания конструкции этничности и интереснейшего объекта для современных исследований этничности.

Весна – время анонсов летних мероприятий. Позволю себе еще один анонс. Итак, лучшее место на земле, оно же главное образовательное событие лета 2024, оно же – Свободный образовательный проект «Летняя школа». Без шуток – все так и есть. Бывший пионерлагерь на Волге, корпуса/палатки/еда на костре. И аж 40 образовательных программ (там это называется «мастерские») на любой вкус.

Журналистика, кино, наука, что-то пограничное (типа мастерской сайнс-арт, где, как можно понять из названия, наука преобразуется в искусство и наоборот). Есть программы для школьников. По социально-гуманитарному профилю там две крутые мастерские – «фольклор» (делает Виктория Новикова из РГГУ) и «ценности» (делает Артем Земцов из Шанинки и Вышки). У ценностей – я «запускаю» полевую часть работы (оочень люблю это дело). В общем – заходите на сайт, выбирайте себе мастерскую, подавайтесь и – встретимся на Волге!

Это, впрочем, не последний ЛШ-шный анонс в этом канале. Скоро я позову в наш «стройотряд» -- в последние выходные июня мы будем готовить ЛШ к сезону, чинить ступеньки, чтоб не сломались под участниками и проч. Это совершенно упоительное занятие. Так что stay tuned! (И если вдруг заинтересовались именно этим вопросом – пишите).

Немного современной классики:

Я видел сон, в котором все вокруг меня было в трещинах. Но когда я снял очки, все трещины внезапно исчезли, и мир стал казаться гармоничным и целостным. Потом я взглянул на очки и понял, что трещины были именно на них! И действительно, как и в этом моем сне, границы разного рода – это всего лишь мнимые разделители, которые имеют лишь косвенное отношение к реальности. Мы сами создаем эти границы, а все сущности, которые они разделяют, являются лишь продуктами нашего воображения. Тем не менее, наш весь социальный уклад основан на том, что мы принимаем эти тонкие линии за реальность.

Zerubavel, Eviatar. The fine line. University of Chicago Press, 1993. P. 3.

Зерубавель пишет очень светло и образно, но именно с идеей "границы" в современных социальных науках не все так просто. Будучи сильной, звонкой метафорой, которая в свое время позволила обратить внимание ширакадеммасс на то, что социальная реальность -- это продукт категоризации, возможности для дальнейшего -- детализирующего -- теоретизирования она одновременно и закрыла. И сейчас сказал "граница" -- не сказал ничего помимо того, что ты вписываешь свою работу в социологический мейнстрим. В той, однако, мере, в какой "граница" это метафора, означающая осуществленную категоризацию, а категории могут взаимоотноситься между собой по-разному (классификаторно, таксономично, иерархично, кластерно) -- сейчас эта метафора, ставшая квазитермином, скорее мешает, нежели помогает. А когнитивный поворот в социологии этничности -- это среди прочего и описание вариантов соотношения между этническими категориями в конструкции этничности (об этом см. мою статью несколькими постами выше).

Поверьте человеку, когда-то защитившему диссертацию по теме "Этнические границы в местных сообществах")

Семь лет назад, как подсказывает фб, нарисовал мем, который по некоторым причинам не теряет актуальности. Пусть побудет и тут.

В Грузии принимается закон об иноагентах, в России он уже принят, и иноагентов поражают в правах. Но что эта история значит для исследователя этничности?

Итак, в какой-то момент в истории человечества стали появляться территориальные государства. Довольно удобная, но далеко не «автоматическая» реализация политической власти. Когда именно они стали появляться – не так важно (сильно зависит от определения государства). В общем, понятно, что их не было до неолитической (аграрной) революции, а потом нет-нет, да стал появляться избыток, из которого можно было кормить бюрократию, а последняя – обычно считается условием существования государства. В Новое время у территориальных государств появилась идеологическая основа – романтизм/национализм, и тогда и возникла (а затем тривиализировалась) смычка территория-народ. В результате чего мы в раннем возрасте выучиваем, что мир делится на страны, в каждой стране живет свой народ, народы различаются культурой, а каждый человек принадлежит своему (одному) народу. Фактически здесь буквально все неточно или неверно. Что значит принадлежит народу – он раб что ли? И что делать с мигрантами – к какому народу они принадлежат? А что делать, если культура одна, а страны две? Или страна одна, а внутри нее живут разные народы? И бывает ли «одна культура»? Всем этим предлагается пренебречь, потому что схема эта, что называется, с пивком да покатит, и при этом на ней держится глобальный порядок.

Но в этой схеме нет ничего естественного или настоящего – это такой сильно когнитивизированный и институционализированный взгляд на мир. Когнитивизированный – это значит, что мы привыкли так об этом думать, институционализированный – значит, что нам в этом помогают законы, традиции и все прочее. И закон об иноагентах, в рамках которого фактически говорится, что деньги имеют страновую принадлежность и никаких других целей помимо «национального интереса» (wtf?) той страны, к которой они «приписаны» иметь не могут. И – за счет санкций (в широком смысле) – денежные потоки действительно становятся более «национальными», чем были до того, а мир, состоящий из национально-государственных «клеток» (в обоих смыслах этого слова), оказывается еще более «реальной реальностью», чем был до того.

Иными словами, вопреки всяким «глобализациям», пластмассовый (зачеркнуто) мир национальных государств продолжает побеждать. Однако – в той мере, в какой этому порядку без году неделя, а любая даже сильно институционализированная и когнитивизированная идея имеет свое начало и конец – и национальному государству как доминирующей форме отношений должен прийти конец. Каким он может быть, и что придет на смену национальному государству – сказать сложно. Могу лишь порекомендовать статью одного из моих любимых политологов Андреаса Виммера, который – в своей осторожной швейцарской (sic.) манере, с использованием различного прогностического инструментария – говорит о пяти сценариях будущего «без национальных государств», которые представляются ему довольно неудобной, а значит тем более преходящей формой. И, согласно этим сценариям, на смену национальному государству, могут прийти как новые империи, так и новые полисы. А может случиться и глобальное государство. Детальнее здесь: Wimmer, Andreas. "Worlds without nation‐states: Five scenarios for the very long term." Nations and Nationalism 27.2 (2021): 309-324.

Но – в той мере, в какой пост надо закончить – хочу отметить, что нации-государства – это извод этнического на глобальном уровне. Здесь «замешана» та же самая институционализированная мыслительная процедура – взять некоторую совокупность людей и разделить ее на «группы», воспроизводящиеся в основном за счет того, что новые их члены рождаются у действующих членов. Просто – в сравнении с расами или советскими национальностями – здесь речь идет о собственных imaginaries и инструментах институционализации. И законы об иноагентах – это один из таких инструментов.

Дорогой коллега Дмитрий Рогозин (Рогозин здорового человека, Рогозин курильщика в космосе летает или уже даже и нет) попросил помочь с распространением его опроса. Если вы работаете в организации высшего образования -- можно пройти, а заодно посмотреть на то, как выглядит опрос, созданный, пожалуй, самым профессиональным человеком в этой области в России. И профессиональным не только и не столько "часами налета", сколько теоретически фундированной рефлексией над методологией исследования. Помню в студенчестве сначала прочел книжку про опросные техники и восхитился тому, что социальные явления можно замерять, а потом прочел научно отредактированный Рогозиным перевод книги Садмена и Бредберна "Как правильно задавать вопросы" (https://vk.com/wall-68638203_2358) и понял, что все не так модернистски-прозрачно. В общем, рекомендую!