«На самом деле Хармс Большой террор не заметил. Его дневники 1937 года потрясают в этом смысле. Весь год он пишет, что у него нет денег, потому что ему задерживают гонорары. Почему задерживают — он не задумывается. А их задерживают по понятным причинам: потому что людей, которые должны заплатить, периодически арестовывают. И он пишет, что придрались к стихотворению «Из дома вышел человек», в котором Хармс «ничего такого» не имел в виду. Он не понимает, к чему придрались. То есть он сам оказывается в роли этой старушки, которая не понимает происходящее».

Представляем новый выпуск «Литры» — подкаста для учеников и учителей, для детей и родителей, для тех, кто любит читать и тех, кто любит рассказывать о чтении!

В эпом выпуске Марина Павлова и Оксана Смирнова обсуждают знаменитую книгу Мариам Петросян «Дом, в котором…»: загадочный роман о школе-интернате для инвалидов с невероятными способностями стал одним из важнейших событий в литературе на русском языке последних 20 лет, породил полноценный фэндом — и до сих пор остаётся вещью, которую хочется перечитывать, в которой хочется разбираться, о которой хочется фантазировать. Почему так привлекателен Дом, скрывающий страшные воспоминания, о которых стараются не говорить? Как понять, кто из героев в кого превращается? Как «Дом, в котором…» связан со сказками Андерсена, Киплинга, Толкина?

Apple Podcasts: https://lnnk.in/gjiW
Яндекс.Музыка: https://lnnk.in/jcjk
Castbox: https://lnnk.in/cmlD
Mave: https://lnnk.in/f0jz
YouTube: https://lnnk.in/jhiP

«...сам говорю себе, что пока душа «не сольется с сюжетом» — нельзя писать. И еще больше понимаю и тысячи раз твержу себе твои слова: «нечего мне сказать людям, ибо сам ничего не знаю». Но, даю тебе слово, наполовину мы с тобой неправы и больше чем наполовину — свиньи, ленивые свиньи. Сколько ни думай, а делать что-нибудь надо, ибо нельзя не делать, когда томишься неделанием, и вот единственное средство: упорно и долго понасиловать себя, твердо помня, что 1) многое кажется вялым, гнусным, жалким, тусклятиной до тех пор, пока вплотную не вдвинешь себя в работу: часто случается, что ты сам не узнаешь эту тусклятину, так она осветится внутренним огнем, когда начнешь разрабатывать ее, и 2) неправда, вероятно, что нечего сказать нам», — писал Иван Бунин Николаю Телешову в 1899 году.

🔺Москва, Покровка. 1899-1908

🔺Фёдор Достоевский. Фотография Алексея Баумана. Первая половина 1860-х годов

​​Мы продолжаем чествовать последние 200 лет русской поэзии: по субботам в этой рубрике — одно короткое стихотворение. Сегодня — 1831 год и стихи Василия Жуковского, не публиковавшиеся при жизни поэта. «Звёзды небес…» кажутся примечанием на полях к таким шедеврам, как «Лалла Рук» и «Невыразимое», — но небольшой размер стихотворения не отменяет его глубины, и даже если сам Жуковский не ставил его высоко, оно в полной мере выражает силу поэтики лирического фрагмента, столь важную для романтиков-натурфилософов. Невыразимого не выразишь, а необъятного, как мудро заметит спустя 30 лет Козьма Прутков, не обнимешь, но короткое наблюдение поэта становится будто надрезом в повседневном течении мыслей — и сквозь этот надрез видна бездна. Это понимал Тютчев (вспомним стихотворение «Как океан объемлет шар земной…», которое мы обсуждали на прошлой неделе), понимал и Жуковский.

Но как такой фрагмент возникает? Как пишет комментатор Жуковского Александр Жуковский «Звёзды небес…» — вольный перевод анонимного немецкого стихотворения «Erwarten» («Ожидание»), опубликованного в 1822 году и, вероятно, тогда же попавшегося на глаза Жуковскому; он перевёл только первую строфу. Ещё интереснее, что эта строфа, написанная в 1831-м, — отголосок старого стихотворения — «9 марта 1823 года», созданного после встречи с главной любовью жизни Жуковского, Марией Протасовой, накануне её смерти, в тяжелейшее для поэта время. Две последние строки того стихотворения стали двумя первыми строками нового. Вспомнив трагедию, случившуюся восемь лет назад, Жуковский вновь обратился к «звёздам небес» — но уже с совсем другим чувством.