В "Откровении" Иоанна Богослова есть упоминание о какой-то саранче с человеческими лицами, которая будет кошмарить людей в конце времен.
"По виду своему саранча была подобна коням, приготовленным на войну; и на головах у неё — как бы венцы, похожие на золотые, лица же её — как лица человеческие". Откр. 9:7
"Апокалипсис" — очень сложная, странная книга, ее даже не читают во время Богослужений. Изучать этот текст следует очень аккуратно, духовно укрепившись и только с
толкованиями Святых отцов.
Так вот, я ни в коем случае не берусь толковать "Откровение", но поделюсь наблюдением. Исключительно на уровне примитивного сравнения эта самая саранча у меня вызывает ассоциацию с... дронами.
Бог открыл Иоанну какие-то не вполне понятные для него самого картины будущего. Он их видел, однако, будучи человеком своего времени, мог оперировать лишь образами, которые были понятны его рассудку и опыту.
Поэтому, почему бы FPV-дроны, от которых сейчас так много смертей, а будет еще больше, не описать как боевую саранчу с человеческим лицом (то есть, с глазами оператора БПЛА), к тому же, дроны тоже стрекочат.
Еще раз подчеркиваю, что не претендую ни на какую экзегетику — просто поделился наблюдением. По-моему, это даже не моя мысль, а моей жены. Сейчас и не вспомню.
P.S. В любом случае, Третий храм еще не построили, но работы в этой области евреи активно ведут, в том числе, пытаются вывести рыжую телицу.
"По виду своему саранча была подобна коням, приготовленным на войну; и на головах у неё — как бы венцы, похожие на золотые, лица же её — как лица человеческие". Откр. 9:7
"Апокалипсис" — очень сложная, странная книга, ее даже не читают во время Богослужений. Изучать этот текст следует очень аккуратно, духовно укрепившись и только с
толкованиями Святых отцов.
Так вот, я ни в коем случае не берусь толковать "Откровение", но поделюсь наблюдением. Исключительно на уровне примитивного сравнения эта самая саранча у меня вызывает ассоциацию с... дронами.
Бог открыл Иоанну какие-то не вполне понятные для него самого картины будущего. Он их видел, однако, будучи человеком своего времени, мог оперировать лишь образами, которые были понятны его рассудку и опыту.
Поэтому, почему бы FPV-дроны, от которых сейчас так много смертей, а будет еще больше, не описать как боевую саранчу с человеческим лицом (то есть, с глазами оператора БПЛА), к тому же, дроны тоже стрекочат.
Еще раз подчеркиваю, что не претендую ни на какую экзегетику — просто поделился наблюдением. По-моему, это даже не моя мысль, а моей жены. Сейчас и не вспомню.
P.S. В любом случае, Третий храм еще не построили, но работы в этой области евреи активно ведут, в том числе, пытаются вывести рыжую телицу.
Однажды в школе мы ходили в местный краеведческий музей и нам показывали нефть. Это была черная, вязкая жидкость в прозрачной колбе. Мы аккуратно встряхивали ее, и нефть стекала по стенкам сосуда, оставляя за собой изящные нефтяные «ножки», как хорошее вино.
Мне очень понравилась нефть, а потом я стал ее пить…. Точнее мне казалось, будто я пил нефть, а на самом деле — пил настой распрекрасной чаги, по цвету напоминавший черное золото, из-за которого сейчас столько нервов и разговоров. Чага, заваренная в термосе и настоянная несколько часов, дает потрясающий цвет, вкус и ни с чем не сравнимый аромат волшебных березовых пней.
Будете ее пить — проживете, как Мафусаил — 930 лет. Почему? Тут все просто: чага — паразит, она подчистую выпивает березу, поглощая само естество дерева, питаясь его снами и соками, а мы, в свою очередь, пьем настой замечательной чаги и крепнем телом и духом. Неудивительно, что в коронавирус были разговоры о святорусской чаге, которую можно использовать в качестве средства от этой заразы. Тему, разумеется, обсмеяли и измазали слюнями: «Ха-ха-ха, ковид чагой лечить! Дикари!»
Я же считаю, что смеяться тут нечего. Береза любит русского человека и, отдавая себя в вязких каплях наваристой чаги, превращает его тоже немного в березу, которой ковид не страшен, которой вообще ничего не страшно.
Пейте, братцы и сестрицы, чудесный черный отвар, прорастайте березами от Сахалина до Калининграда и ничего не бойтесь, ведь вечность пахнет вовсе не нефтью, как пел Летов, а чагой.
Мне очень понравилась нефть, а потом я стал ее пить…. Точнее мне казалось, будто я пил нефть, а на самом деле — пил настой распрекрасной чаги, по цвету напоминавший черное золото, из-за которого сейчас столько нервов и разговоров. Чага, заваренная в термосе и настоянная несколько часов, дает потрясающий цвет, вкус и ни с чем не сравнимый аромат волшебных березовых пней.
Будете ее пить — проживете, как Мафусаил — 930 лет. Почему? Тут все просто: чага — паразит, она подчистую выпивает березу, поглощая само естество дерева, питаясь его снами и соками, а мы, в свою очередь, пьем настой замечательной чаги и крепнем телом и духом. Неудивительно, что в коронавирус были разговоры о святорусской чаге, которую можно использовать в качестве средства от этой заразы. Тему, разумеется, обсмеяли и измазали слюнями: «Ха-ха-ха, ковид чагой лечить! Дикари!»
Я же считаю, что смеяться тут нечего. Береза любит русского человека и, отдавая себя в вязких каплях наваристой чаги, превращает его тоже немного в березу, которой ковид не страшен, которой вообще ничего не страшно.
Пейте, братцы и сестрицы, чудесный черный отвар, прорастайте березами от Сахалина до Калининграда и ничего не бойтесь, ведь вечность пахнет вовсе не нефтью, как пел Летов, а чагой.
О предчувствиях и знаках
Лет семь назад в "Ашане" я увидел шапку для бани с изображением Че Гевары. Мне показалось, что это был финальный аккорд хамства вокруг образа бедного команданте. Его печатают на черт-те чём: футболках , ученических тетрадках, рюкзаках, на штанах и на чехлах для "Айфонов". Но шапка для бани — это уже не в какие ворота не лезет — ситуация, когда абсурд достигает настолько чудовищного уровня, что уголь превращается в алмаз, а идиотизм кристаллизуется и предстает некой страшной, обжигающей истиной.
Она сжигает все: и злокозненный капитализм, который мстит Эрнесто руками китайских, пакистанских и бангладешских товарищей, фасующих миллионы футболок с его портретом, и реальная история Че Гевары, и Куба, и боливийские джунгли. Все сгорает. Остается только сермяжная правда (непроизносимая), да войлочная шапка, русская баня и фраза "Hasta la victoria siempre!", которую кричат в вечность.
Минули годы, и на днях я понял, что странная эстафета, начатая банным колпаком с изображением героя кубинской революции, наконец завершилась. Эстафетная палочка обошла вокруг света и явила себя в магазине "Плантация", где я обычно покупаю чай. Калебас с изображением Путина!
Круг замкнулся. Че Гевара был большим любителем не только сигар, но и травы мате, которую заваривают в таких ёмкостях-калебасах и цедят через трубочки-бомбильи.
Возможно, будь жив Че Гевара, ему бы подарили такой калебас в честь русско-кубинской или русско-аргентинской дружбы. И он бы — уже пожилой и едва живой, — пил бы из него мате, грезя о белом и чистом снеге, уравнивающем всех со всеми.
Мне кажется, эта удивительная находка — добрый знак. Русские снова должны открыть для себя волшебную Аргентину, Бразилию, Кубу. Нам есть чем поделиться: мы будем отправлять им чудесные войлочные шапки для бани и шапки-невидимки, а они нам — калебасы, мате, румбу с босса-новой и соленый атлантический ветер. И всем всего хватит, и все будут танцевать.
Нам предстоит открыть для себя новые горизонты, потому что старые оказались миражами.
Лет семь назад в "Ашане" я увидел шапку для бани с изображением Че Гевары. Мне показалось, что это был финальный аккорд хамства вокруг образа бедного команданте. Его печатают на черт-те чём: футболках , ученических тетрадках, рюкзаках, на штанах и на чехлах для "Айфонов". Но шапка для бани — это уже не в какие ворота не лезет — ситуация, когда абсурд достигает настолько чудовищного уровня, что уголь превращается в алмаз, а идиотизм кристаллизуется и предстает некой страшной, обжигающей истиной.
Она сжигает все: и злокозненный капитализм, который мстит Эрнесто руками китайских, пакистанских и бангладешских товарищей, фасующих миллионы футболок с его портретом, и реальная история Че Гевары, и Куба, и боливийские джунгли. Все сгорает. Остается только сермяжная правда (непроизносимая), да войлочная шапка, русская баня и фраза "Hasta la victoria siempre!", которую кричат в вечность.
Минули годы, и на днях я понял, что странная эстафета, начатая банным колпаком с изображением героя кубинской революции, наконец завершилась. Эстафетная палочка обошла вокруг света и явила себя в магазине "Плантация", где я обычно покупаю чай. Калебас с изображением Путина!
Круг замкнулся. Че Гевара был большим любителем не только сигар, но и травы мате, которую заваривают в таких ёмкостях-калебасах и цедят через трубочки-бомбильи.
Возможно, будь жив Че Гевара, ему бы подарили такой калебас в честь русско-кубинской или русско-аргентинской дружбы. И он бы — уже пожилой и едва живой, — пил бы из него мате, грезя о белом и чистом снеге, уравнивающем всех со всеми.
Мне кажется, эта удивительная находка — добрый знак. Русские снова должны открыть для себя волшебную Аргентину, Бразилию, Кубу. Нам есть чем поделиться: мы будем отправлять им чудесные войлочные шапки для бани и шапки-невидимки, а они нам — калебасы, мате, румбу с босса-новой и соленый атлантический ветер. И всем всего хватит, и все будут танцевать.
Нам предстоит открыть для себя новые горизонты, потому что старые оказались миражами.
Чудо как хорошо — в ротонду в парке Гагарина провели свет. Теперь там можно стоять и, оперевшись на перила, смотреть на черную, как нефть воду.
Я считаю, что в городе должно быть как можно больше ротонд, колоннад, всевозможных арок, статуй и памятников героям и великанам. Человек в окружении этих прекрасных имперских сооружений будет чувствовать себя не атомизированным червем, непонятно откуда взявшимся, а гражданином и древним греком. Такой мимо урны бумажку не бросит.
P.S. И уличные духовые оркестры еще нужны, и вальсы. Под это дело необходимо формировать специальные отряды Росгвардии, они и сейчас есть, но их мало. А по праздникам — пусть играют струнные квартеты.
P.P.S По уличному радио следует транслировать Мусоргского, Рахманинова, Сергея Прокофьева, разумеется, немцев — Баха, Бетховена, Густава Малера, барочную музыку, лютню... Это, конечно же, мало кому понравится, но все постепенно свыкнутся, войдут во вкус и однажды не узнают самих себя.
Я считаю, что в городе должно быть как можно больше ротонд, колоннад, всевозможных арок, статуй и памятников героям и великанам. Человек в окружении этих прекрасных имперских сооружений будет чувствовать себя не атомизированным червем, непонятно откуда взявшимся, а гражданином и древним греком. Такой мимо урны бумажку не бросит.
P.S. И уличные духовые оркестры еще нужны, и вальсы. Под это дело необходимо формировать специальные отряды Росгвардии, они и сейчас есть, но их мало. А по праздникам — пусть играют струнные квартеты.
P.P.S По уличному радио следует транслировать Мусоргского, Рахманинова, Сергея Прокофьева, разумеется, немцев — Баха, Бетховена, Густава Малера, барочную музыку, лютню... Это, конечно же, мало кому понравится, но все постепенно свыкнутся, войдут во вкус и однажды не узнают самих себя.
Есть у нас в городе улица Шаумяна. В месте, где она упирается в улицу Овчинникова сейчас понастроили циклопических сооружений, а в 2009м там тихо догнивали трущобы — маленькие, черные домики. В некоторых из домов пустые глазницы окон были аккуратно заколочены верблюжьими одеялами и подранными матрасами с бурыми и желтыми разводами.
В одной из таких заброшенных, но еще крепких избушек поселились бомжи. И вот однажды я проходил мимо и обратил внимание, что из трубы домика валит подозрительный, едкий дым — оранжево-черного цвета. Новые хозяева жилища— три копчёных, обветренных мужика и их опухшая подруга — сидели на завалинке, молчали и задумчиво курили.
— А чем топите, мужики? Дым такой странный, — спросил я.
— Баян сожгли, — спокойно, но, вместе с тем, твердо и бескомпромиссно ответил дядька в ушанке. Он сидел, прислонившись затылком к матрасу, и смотрел в одну точку.
— А чего сожгли? Играли бы себе на баяне. — сказал я.
— Какой там. Не до песен сейчас. Ты видел, что сейчас происходит? — патетически спросил один из мужиков.
— Мир в п***у летит, — прояснил ситуацию другой, в ушанке.
Его спутники и барышня одобрительно закивали и стали поддакивать.
На улице стояла тихая, безветренная погода, столб из трубы поднимался стройной, прямой линией и рассеивался в вышине. Никогда прежде я не видел дыма от горящего баяна: он оказался густым и пестрым.
— И не жалко вам инструмент? — спросил я.
— Не жалко, — отрезал человек в ушанке.
Я протянул ему полпачки сигарет “Золотая Ява” и еще какое-то время молча любовался красивым оранжево-черным дымом. Мимо проходили суетливые, спешащие куда-то люди. Многие из них, проходя мимо черной избушки, замедляли шаг и тоже завороженно глядели на дым.
В одной из таких заброшенных, но еще крепких избушек поселились бомжи. И вот однажды я проходил мимо и обратил внимание, что из трубы домика валит подозрительный, едкий дым — оранжево-черного цвета. Новые хозяева жилища— три копчёных, обветренных мужика и их опухшая подруга — сидели на завалинке, молчали и задумчиво курили.
— А чем топите, мужики? Дым такой странный, — спросил я.
— Баян сожгли, — спокойно, но, вместе с тем, твердо и бескомпромиссно ответил дядька в ушанке. Он сидел, прислонившись затылком к матрасу, и смотрел в одну точку.
— А чего сожгли? Играли бы себе на баяне. — сказал я.
— Какой там. Не до песен сейчас. Ты видел, что сейчас происходит? — патетически спросил один из мужиков.
— Мир в п***у летит, — прояснил ситуацию другой, в ушанке.
Его спутники и барышня одобрительно закивали и стали поддакивать.
На улице стояла тихая, безветренная погода, столб из трубы поднимался стройной, прямой линией и рассеивался в вышине. Никогда прежде я не видел дыма от горящего баяна: он оказался густым и пестрым.
— И не жалко вам инструмент? — спросил я.
— Не жалко, — отрезал человек в ушанке.
Я протянул ему полпачки сигарет “Золотая Ява” и еще какое-то время молча любовался красивым оранжево-черным дымом. Мимо проходили суетливые, спешащие куда-то люди. Многие из них, проходя мимо черной избушки, замедляли шаг и тоже завороженно глядели на дым.
Яндекс-музыка подкинула моднейший трек "Обруч золотой" от Ольги Восконьян. Я послушал, надо же, думаю, какой замечательный синти-поп, прямо на стиле 80-х. Сейчас же это очень модно — все кому не лень играют синти-поп, колд-вэйв, дарк-вэйв и прочую электронную восьмидесятчину. "Стереополина", например, просто чудо как хороша.
Решил погуглить, что за Восконьян такая. Оказалось, что это не качественный "закос под музыку 80-х", а аутентичная музыка восьмидесятых, альбом 1989 года, а звучит свежо и прекрасно.
К слову.
Это ведь очень интересное культурологическое явление — современный синти-поп. Редкий случай, когда симулякр — то есть, своего рода "косплей" музыки 1980-х и 90-х — становится даже иной раз круче, чем творчество законодателей стиля — мастодонтов из 80-х.
Ситуация, как если бы узбеки в подвале какого-нибудь ДК "Монолит" шили кроссовки "Абивдаз", которые были бы намного лучше всамделишных, сертифицированных Adidas.
Вероятно, этот странный эффект связан с двумя вещами. Во-первых, "Стереополина", Chernikovskaya Hata, "Гипнобаза" и подобные коллективы занимаются, эдакой алхимической кулинарией.
Они готовят, красиво сервируют и подают к столу ностальгию. Но не вашу собственную, извлеченную музыкой из подвала души, а чужую, непрожитую. Это же поразительно — чужая ностальгия! Я много об этом думаю и когда-нибудь, если даст Бог, напишу об этом что-то художественное.
Ностальгия родителей и старших сестер и братьев, ностальгия кафе-бара "Аэлита", где отдыхали бандиты. Не память о конкретных событиях, а чувство. Светлая печаль о том, что не только не вернуть, но чего и не было никогда. Не приснившийся сон...
Кстати, о чем-то подобном писал Михаил Елизаров в "Библиотекаре".
Во-вторых, поскольку большое видится на расстоянии, то спустя 35 лет можно усилить эффект именно той атмосферы, за которую любили стиль больше всего. И они усиливают.
Формула искусственно меняется, улучшается, допиливается с учетом уже знакомого, понятного контекста. Так культивированное растение оказывается "сильнее" дикороса.
После всех этих манипуляций получается не просто синти-поп, а синтетический синти-поп. Его специально опрыскивали лаком для волос "Прелесть", водили на вещевой рынок, катали по городу в "вишневой девятке", настаивали на березовых бруньках и рябине, а потом подогрели в микроволновке и подали в пластиковых стаканчиках в пустом актовом зале школы. При том, что на месте школы уже давно "Пятерочка" или "Территория бизнеса", к тому же, в ней учились не вы, а кто-то другой.
Есть например, Алексей Глызин. Его песня "Зимний сад" гремела в исполнении мэтра в 1990-е, а как она будет греметь в пост-панк обработке ансамбля Chernikovskaya Hata? Совершенно иначе. Как раз с той атмосферой, которую, возможно, и хотел создать Глызин, но не смог.
Слушая ее, кажется, как будто где-то в сумеречной зоне стоит еще молодой и не помятый Алексей Глызин и поет про зимний сад и метели, а ты его слушаешь не через колонки магнитофона "Весна", а через морскую ракушку, купленную в Ялте у пузатого дядьки в тельняшке.
Хоть, ты и в Ялте ни разу не был и дядьку того не видел. Вот такая музыкальная магия.
Товарищи, слушайте отечественный синти-поп и пост-панк, они для вас украдут чужую ностальгию.
______________________________________________
P.S. Мне тут говорили, дескать, у "Стереополины" какая-то не такая политическая позиция и вообще. На это отвечу, что в данном конкретном случае ее политическая позиция имеет мало значения, потому что если команда реконструирует атмосферу "перестройки", то, пожалуй, глупо ждать от них православного фундаментализма.
P.P.S. Ольга Восконьян, насколько удалось выяснить, находится в добором здравии. Пожелаем ей долгих лет жизни. Только за одну песню про "Золотой обруч" можно сказать ей большое спасибо.
https://vk.com/audio415017836_456239537_75d262ddef83be8308
Решил погуглить, что за Восконьян такая. Оказалось, что это не качественный "закос под музыку 80-х", а аутентичная музыка восьмидесятых, альбом 1989 года, а звучит свежо и прекрасно.
К слову.
Это ведь очень интересное культурологическое явление — современный синти-поп. Редкий случай, когда симулякр — то есть, своего рода "косплей" музыки 1980-х и 90-х — становится даже иной раз круче, чем творчество законодателей стиля — мастодонтов из 80-х.
Ситуация, как если бы узбеки в подвале какого-нибудь ДК "Монолит" шили кроссовки "Абивдаз", которые были бы намного лучше всамделишных, сертифицированных Adidas.
Вероятно, этот странный эффект связан с двумя вещами. Во-первых, "Стереополина", Chernikovskaya Hata, "Гипнобаза" и подобные коллективы занимаются, эдакой алхимической кулинарией.
Они готовят, красиво сервируют и подают к столу ностальгию. Но не вашу собственную, извлеченную музыкой из подвала души, а чужую, непрожитую. Это же поразительно — чужая ностальгия! Я много об этом думаю и когда-нибудь, если даст Бог, напишу об этом что-то художественное.
Ностальгия родителей и старших сестер и братьев, ностальгия кафе-бара "Аэлита", где отдыхали бандиты. Не память о конкретных событиях, а чувство. Светлая печаль о том, что не только не вернуть, но чего и не было никогда. Не приснившийся сон...
Кстати, о чем-то подобном писал Михаил Елизаров в "Библиотекаре".
Во-вторых, поскольку большое видится на расстоянии, то спустя 35 лет можно усилить эффект именно той атмосферы, за которую любили стиль больше всего. И они усиливают.
Формула искусственно меняется, улучшается, допиливается с учетом уже знакомого, понятного контекста. Так культивированное растение оказывается "сильнее" дикороса.
После всех этих манипуляций получается не просто синти-поп, а синтетический синти-поп. Его специально опрыскивали лаком для волос "Прелесть", водили на вещевой рынок, катали по городу в "вишневой девятке", настаивали на березовых бруньках и рябине, а потом подогрели в микроволновке и подали в пластиковых стаканчиках в пустом актовом зале школы. При том, что на месте школы уже давно "Пятерочка" или "Территория бизнеса", к тому же, в ней учились не вы, а кто-то другой.
Есть например, Алексей Глызин. Его песня "Зимний сад" гремела в исполнении мэтра в 1990-е, а как она будет греметь в пост-панк обработке ансамбля Chernikovskaya Hata? Совершенно иначе. Как раз с той атмосферой, которую, возможно, и хотел создать Глызин, но не смог.
Слушая ее, кажется, как будто где-то в сумеречной зоне стоит еще молодой и не помятый Алексей Глызин и поет про зимний сад и метели, а ты его слушаешь не через колонки магнитофона "Весна", а через морскую ракушку, купленную в Ялте у пузатого дядьки в тельняшке.
Хоть, ты и в Ялте ни разу не был и дядьку того не видел. Вот такая музыкальная магия.
Товарищи, слушайте отечественный синти-поп и пост-панк, они для вас украдут чужую ностальгию.
______________________________________________
P.S. Мне тут говорили, дескать, у "Стереополины" какая-то не такая политическая позиция и вообще. На это отвечу, что в данном конкретном случае ее политическая позиция имеет мало значения, потому что если команда реконструирует атмосферу "перестройки", то, пожалуй, глупо ждать от них православного фундаментализма.
P.P.S. Ольга Восконьян, насколько удалось выяснить, находится в добором здравии. Пожелаем ей долгих лет жизни. Только за одну песню про "Золотой обруч" можно сказать ей большое спасибо.
https://vk.com/audio415017836_456239537_75d262ddef83be8308
Vk
Ольга Восконьян: Обруч Золотой: listen online
То, как евреи придумали выбить из строя несколько тысяч боевиков Хезболлы — это, конечно, хитрО. В какой-то степени — "специальная военная операция". Хотя она и живодерская (погибла девочка) и неизбирательная, однако дает повод задуматься.
Русские тоже должны ликвидировать своих врагов нестандартными способами. Но высокоточными. Ублюдка Буданова, например, может клюнуть в темечко отравленный голубь.
Русские тоже должны ликвидировать своих врагов нестандартными способами. Но высокоточными. Ублюдка Буданова, например, может клюнуть в темечко отравленный голубь.
На тупиковой улице, упирающейся в городской сквер, в пространстве между киоском Роспечати и железным скворечником с табличкой “Ремонт обуви” стоял старый автодорожный каток.
Он был брошен уже давно и успел как следует заржаветь и пустить корни. Когда-то рабочие, строившие дорогу, аккуратно оставили желтого крепыша у забора и удалились. Каток стоял день, два, три, никто его не забирал. Наступила осень. Сиденье катка, обитое бордовым дермантином, осыпали желтые листья, которые сначала превратились в пожухлую крошку, однако со временем подмерзли и смешались с грязью. Машину по-прежнему не забирали.
Зимой каток укрыло снегом: детали конструкции стали неразличимы, поэтому издалека его можно было принять за какую-то военную инженерную машину. Наверное, катку нравился этот бал-маскарад.
Неуклюжий, брошенный тяжеловес дремал под одеялом из снега и видел себя на полях сражений. Вот он мчится по вспаханной Родине, расплющивая врагов своим могучим цилиндром, прыгая через окопы и блиндажи. Свистят пули, рвутся снаряды, а ему все трын трава — он несется вперед и раскатывает неприятеля в тонкое, пестрое полотно.
Под его цилиндром хрустят Вена и Цюрих, Берлин и Баден-Баден, Нью-Йорк и Тель-Авив. Города и страны, попавшие под каток, превращаются в яркие, красочные ковры, в фотообои для старой кухни на даче, в картинки с почтовых марок, в воспоминания.
Однажды наступает победа: верхом на катке торжественно едут счастливые дети с флажками и шариками, женщины осыпают его нелепые колеса цветами.
В реальности все было иначе: весной каток обгадили птицы, покрыв металлический торс белыми кляксами. Он стоял никому не нужный, всеми забытый, тяжелый и одинокий, как могильная плита. В какой-то момент каток окончательно утратил строительную идентичность: “Машина растеряла свое естество”, — мог написать бы Андрей Платонов.
Это случилось, в июне, когда задыхаясь от тополиного пуха, забивающегося во все щели, каток лениво наблюдал за тем, как худощавый мужчина в вытянутой футболке ловко облил его бочок клеем и припечатал объявление: “Дискотека башкирской молодежи, выступают модные диск-жокеи!".
“Начало конца”, — грустно подумал каток.
Вскоре объявления посыпались как из рога изобилия. Каток медленно покрывался предложениям купить волосы, аккумуляторы, оленьи рога, снять квартиру посуточно. Все больше он ассоциировался с вечностью. Вечность пахнет не нефтью, а объявлениями о продаже участка в СНТ “Медик”.
Однако, всегда был кто-то, кто очищал желтое брюхо катка от рекламного сора. Незнакомец приходил ночью и отколупывал бумажки от проржавевшего туловища. Все кроме той первой, с анонсом башкирской дискотеки. Эта была печать вечности.
Спустя несколько зим, каток заметил, что дорога, над которой он когда-то пыхтел, уже постарела, покрылась глубокими морщинами, из них росли васильки и трава. Каток решил больше никогда не просыпаться и заснул навеки. Когда-нибудь его изъеденное ржой тело заберут, выбросят на металлолом и, возможно, переплавят. Каток превратится в лучший в мире танк Т-90 "Прорыв" и с боями вкатится в город Берлин.
Я любил бывать у катка, часто проходил мимо и говорил: “Привет, братец каток. Как твои дела?”. “Как обычно”, — всегда отвечал каток. И только один раз он спросил у меня:
— Как ты думаешь, насколько долго тебе нужно стоять, прислонившись к столбу у дороги, чтобы объявления стали приклеивать не только на столб, но и на тебя?
— Не знаю, наверное, месяц, — ответил я.
— Угу, — промычал, каток. Он был мудрый и сразу понял, что я соврал, ведь хватит и всего пары дней.
Он был брошен уже давно и успел как следует заржаветь и пустить корни. Когда-то рабочие, строившие дорогу, аккуратно оставили желтого крепыша у забора и удалились. Каток стоял день, два, три, никто его не забирал. Наступила осень. Сиденье катка, обитое бордовым дермантином, осыпали желтые листья, которые сначала превратились в пожухлую крошку, однако со временем подмерзли и смешались с грязью. Машину по-прежнему не забирали.
Зимой каток укрыло снегом: детали конструкции стали неразличимы, поэтому издалека его можно было принять за какую-то военную инженерную машину. Наверное, катку нравился этот бал-маскарад.
Неуклюжий, брошенный тяжеловес дремал под одеялом из снега и видел себя на полях сражений. Вот он мчится по вспаханной Родине, расплющивая врагов своим могучим цилиндром, прыгая через окопы и блиндажи. Свистят пули, рвутся снаряды, а ему все трын трава — он несется вперед и раскатывает неприятеля в тонкое, пестрое полотно.
Под его цилиндром хрустят Вена и Цюрих, Берлин и Баден-Баден, Нью-Йорк и Тель-Авив. Города и страны, попавшие под каток, превращаются в яркие, красочные ковры, в фотообои для старой кухни на даче, в картинки с почтовых марок, в воспоминания.
Однажды наступает победа: верхом на катке торжественно едут счастливые дети с флажками и шариками, женщины осыпают его нелепые колеса цветами.
В реальности все было иначе: весной каток обгадили птицы, покрыв металлический торс белыми кляксами. Он стоял никому не нужный, всеми забытый, тяжелый и одинокий, как могильная плита. В какой-то момент каток окончательно утратил строительную идентичность: “Машина растеряла свое естество”, — мог написать бы Андрей Платонов.
Это случилось, в июне, когда задыхаясь от тополиного пуха, забивающегося во все щели, каток лениво наблюдал за тем, как худощавый мужчина в вытянутой футболке ловко облил его бочок клеем и припечатал объявление: “Дискотека башкирской молодежи, выступают модные диск-жокеи!".
“Начало конца”, — грустно подумал каток.
Вскоре объявления посыпались как из рога изобилия. Каток медленно покрывался предложениям купить волосы, аккумуляторы, оленьи рога, снять квартиру посуточно. Все больше он ассоциировался с вечностью. Вечность пахнет не нефтью, а объявлениями о продаже участка в СНТ “Медик”.
Однако, всегда был кто-то, кто очищал желтое брюхо катка от рекламного сора. Незнакомец приходил ночью и отколупывал бумажки от проржавевшего туловища. Все кроме той первой, с анонсом башкирской дискотеки. Эта была печать вечности.
Спустя несколько зим, каток заметил, что дорога, над которой он когда-то пыхтел, уже постарела, покрылась глубокими морщинами, из них росли васильки и трава. Каток решил больше никогда не просыпаться и заснул навеки. Когда-нибудь его изъеденное ржой тело заберут, выбросят на металлолом и, возможно, переплавят. Каток превратится в лучший в мире танк Т-90 "Прорыв" и с боями вкатится в город Берлин.
Я любил бывать у катка, часто проходил мимо и говорил: “Привет, братец каток. Как твои дела?”. “Как обычно”, — всегда отвечал каток. И только один раз он спросил у меня:
— Как ты думаешь, насколько долго тебе нужно стоять, прислонившись к столбу у дороги, чтобы объявления стали приклеивать не только на столб, но и на тебя?
— Не знаю, наверное, месяц, — ответил я.
— Угу, — промычал, каток. Он был мудрый и сразу понял, что я соврал, ведь хватит и всего пары дней.
Не знаю , зачем вам эта информация, но все равно поделюсь.
Оказывается, в меню ресторана на Титанике были Пажарские котлеты и Говядина по-строгановски.
Оказывается, в меню ресторана на Титанике были Пажарские котлеты и Говядина по-строгановски.
Я хорошо помню кабинет русского языка и литературы: "иконостас" писателей под потолком, фикусы и тещин язык на подоконнике, всегда немного мутная из-за размазанного мела доска. Рядом с ней на гвоздике безвольно висели потрепанные туши плакатов с правилами: “ЖИ/ШИ, пиши с И”, “ТСЯ и ТЬСЯ”, “ТАК ЖЕ и ТАКЖЕ”. Когда их доставали, они казались скучными, серыми, по-канцелярски бескомпромиссными и вгоняли школяров в тоску.
Слава Богу, эту унылую кучу иногда накрывали репродукцией картины — красочным гобеленом, благодаря которому кабинет русского языка преображался и настраивал на философский лад.
Это была восхитительная картина! Соцреализм Ксении Успенской-Кологривовой "Не взяли на рыбалку" (1955 год). Пятиклашками мы писали по ней сочинения. В тот день учительница торжественно достала репродукцию, перевесила ее с гвоздика на крючок у доски, и класс с головой ушел в печальную историю несостоявшейся рыбной ловли.
Даже самые отмороженные дети — хулиганы из пьющих семей — прекрасно понимали, что нехитрый сюжет картины обладает запредельной степенью драматизма, ведь так или иначе, но каждого из нас куда-то не брали. А когда куда-то не берут, ты автоматически становишься посторонним, безбилетником, чужим.
Мне казалось, что из всего класса я чувствовал боль паренька особенно остро, разделяя его страдания до полного отождествления с собой.
Он обрадовался, накопал червей, взял потешную, едва не игрушечную удочку (она валяется рядом), со всей основательностью собрался, приготовился и мысленно уже прошел рыболовную инициацию, но его не взяли. В последний момент. Червей съедят глупые курицы, а язвительная, злая сестренка будет хохотать над его бедой.
Мы видим, как обезличенная фигура отца с рюкзаком за спиной вот-вот покинет пределы двора и уйдет в сумерки, а это значит, что плакать и умолять бессмысленно, все кончено.
“Ад — это поздно”, — писал Достоевский. Это время, когда поезд отчаливает от перрона, а проводник просит провожающих покинуть вагон.
Так и несчастному ребенку с картины пришлось спрыгнуть с ожившей подножки и остаться со своим бессмысленным ведром на вокзале. Сколько раз мы оставались с ведром на вокзале? Это страшный момент. Ситуация, когда участник похода, полноценный субъект процесса — с удочкой и червями — вдруг переходит в категорию свидетеля, провожающего, такого же пассивного и незначительного, как изгородь или задняя ось трехколесного велосипеда, которые изображены на картине.
Мы писали сочинение по мотивам работы Ксении Успенской-Кологривовой один раз, но репродукция всегда висела на своем месте. На нее падал солнечный свет из окна, ровно посередине плаката шла тонкая серея трещинка, бумага в некоторых местах протерлась. К выпускному классу картина совсем выцвела и поблекла. Я часто смотрел на нее и безрадостно думал: “А меня бы взяли на рыбалку?"
С тех пор прошло много лет. Я по-прежнему часто вспоминаю эту картину, но теперь она кажется еще более роковой. Ведь фигура отца в творчестве даже художников-соцреалистов подразумевает Создателя. И вот здесь возникает библейский, страшный вопрос — возьмут ли тебя на "рыбалку", ту самую, в вечности. Возьмут? Или тебя взвесят и найдут слишком легким даже со всеми твоими червями, удочками, статусами, званиями, грамотами, почетными листами и образованиями. Это строгий и страшный вопрос.
У Псоя Короленко в его самой жуткой песне — размышлениях на слова Силуана Афонского "Держи свой ум во аде и не отчаивайся" — есть слова:
"Хлопнула дверь - нет нигде Отца.
С каждой стороны по два каких-то молодца…
Лестничная клетка, чёрная отметка вечного конца…"
Как, все-таки, будет худо, если не возьмут на рыбалку. Но есть надежда — Тот, от Кого зависит — брать или не брать — принимает решение не по справедливости (иначе, никого бы не взяли), а по любви.
Слава Богу, эту унылую кучу иногда накрывали репродукцией картины — красочным гобеленом, благодаря которому кабинет русского языка преображался и настраивал на философский лад.
Это была восхитительная картина! Соцреализм Ксении Успенской-Кологривовой "Не взяли на рыбалку" (1955 год). Пятиклашками мы писали по ней сочинения. В тот день учительница торжественно достала репродукцию, перевесила ее с гвоздика на крючок у доски, и класс с головой ушел в печальную историю несостоявшейся рыбной ловли.
Даже самые отмороженные дети — хулиганы из пьющих семей — прекрасно понимали, что нехитрый сюжет картины обладает запредельной степенью драматизма, ведь так или иначе, но каждого из нас куда-то не брали. А когда куда-то не берут, ты автоматически становишься посторонним, безбилетником, чужим.
Мне казалось, что из всего класса я чувствовал боль паренька особенно остро, разделяя его страдания до полного отождествления с собой.
Он обрадовался, накопал червей, взял потешную, едва не игрушечную удочку (она валяется рядом), со всей основательностью собрался, приготовился и мысленно уже прошел рыболовную инициацию, но его не взяли. В последний момент. Червей съедят глупые курицы, а язвительная, злая сестренка будет хохотать над его бедой.
Мы видим, как обезличенная фигура отца с рюкзаком за спиной вот-вот покинет пределы двора и уйдет в сумерки, а это значит, что плакать и умолять бессмысленно, все кончено.
“Ад — это поздно”, — писал Достоевский. Это время, когда поезд отчаливает от перрона, а проводник просит провожающих покинуть вагон.
Так и несчастному ребенку с картины пришлось спрыгнуть с ожившей подножки и остаться со своим бессмысленным ведром на вокзале. Сколько раз мы оставались с ведром на вокзале? Это страшный момент. Ситуация, когда участник похода, полноценный субъект процесса — с удочкой и червями — вдруг переходит в категорию свидетеля, провожающего, такого же пассивного и незначительного, как изгородь или задняя ось трехколесного велосипеда, которые изображены на картине.
Мы писали сочинение по мотивам работы Ксении Успенской-Кологривовой один раз, но репродукция всегда висела на своем месте. На нее падал солнечный свет из окна, ровно посередине плаката шла тонкая серея трещинка, бумага в некоторых местах протерлась. К выпускному классу картина совсем выцвела и поблекла. Я часто смотрел на нее и безрадостно думал: “А меня бы взяли на рыбалку?"
С тех пор прошло много лет. Я по-прежнему часто вспоминаю эту картину, но теперь она кажется еще более роковой. Ведь фигура отца в творчестве даже художников-соцреалистов подразумевает Создателя. И вот здесь возникает библейский, страшный вопрос — возьмут ли тебя на "рыбалку", ту самую, в вечности. Возьмут? Или тебя взвесят и найдут слишком легким даже со всеми твоими червями, удочками, статусами, званиями, грамотами, почетными листами и образованиями. Это строгий и страшный вопрос.
У Псоя Короленко в его самой жуткой песне — размышлениях на слова Силуана Афонского "Держи свой ум во аде и не отчаивайся" — есть слова:
"Хлопнула дверь - нет нигде Отца.
С каждой стороны по два каких-то молодца…
Лестничная клетка, чёрная отметка вечного конца…"
Как, все-таки, будет худо, если не возьмут на рыбалку. Но есть надежда — Тот, от Кого зависит — брать или не брать — принимает решение не по справедливости (иначе, никого бы не взяли), а по любви.
Завтра в Питере братцы из Солнца Севера организуют вечер памяти неподражаемого Александра Непомнящего — поэта, барда, богоискателя.
Непомнящий — это твой сосед в заиндевевшей электричке, похожий одновременно на монастырского послушника и человека, у которого за пазухой кистень... или живой котенок, или, что вероятнее всего, псалтырь. Незнакомец в вытянутой шапке. Достоевский говорил о таких как он "Русские мальчики". Всклокоченные ребята из кафе-бара Курского вокзала. Там пахнет беляшами, а они тихо спорят о "метафизике Благой вести" и пьют херес, которого так и не дождался Венечка Ерофеев. Пьют, спорят, а потом едут в прекрасный русский город Ковров на митинг партии, запрещенной еще 20 лет назад, когда почти ничего не запрещали.
Непомнящий прошел удивительный путь от антикапиталистического бунта нацболов к глубокой, пропущенной через сердце вере. Православие — это ведь тоже бунт против мира и его князя. "Последний настоящий бунт" — говорил основатель американского православного журнала для панков (странно звучит, правда) "Death to the world" Джастин Марлер.
О Непомнящем я впервые услышал в 2005 году. На Покров выпал снег, мы брели с товарищем через пустырь, оставляя позади себя темные следы подошв. Хотелось курить. Я знал, что у братца в кармане 50 рублей и думал, что сейчас мы зайдем в магазин "Дубок", купим "Золотой явы" и бутылку портвейна. Но мы отправились на почту.
— Зачем на почту? — спросил я товарища.
— Деньги переслать Непомнящему, болеет. Рак мозга, — грустно сказал мой спутник.
Я малодушно надеялся, что у моего приятеля были припрятаны еще какие-то секретные деньги, которые он заранее подготовил, чтобы отправить этому незнакомому мне Непомнящему. Но у него имелись только те самые 50 рублей. Мы пришли на почту и оформили перевод.
В тот вечер — без сигарет и без вина — сидя на кухне, под крепкий чай я слушал Непомнящего. Последние его вещи: "Деяние", "Осень", "Стикс". Многие поклонники, ценившие у Александра разудалые, призывающие к топору песни вроде "Убей янки", не приняли меланхолически-философского крена, характерного для позднего творчества поэта. Например, в "Википедии" в статье о Саше приводится цитата левака Тарасова, который обвиняет Непомнящего в "защите скинов" и "сползании к фашизму". Ну да и Бог с ним. Естественно, Сашу никогда не поймет атеист и человек, у которого внутри кишки. Как там в одной из песен Непомнящего:
"...И болтали те, кому не дано видеть видения,
Мол, они напились сладкого вина".
Да, все правильно, мы напились сладкого вина.
Запись на вечер памяти, пароли и явки по по ссылке: 🐟https://www.group-telegram.com/solsever/3089
Непомнящий — это твой сосед в заиндевевшей электричке, похожий одновременно на монастырского послушника и человека, у которого за пазухой кистень... или живой котенок, или, что вероятнее всего, псалтырь. Незнакомец в вытянутой шапке. Достоевский говорил о таких как он "Русские мальчики". Всклокоченные ребята из кафе-бара Курского вокзала. Там пахнет беляшами, а они тихо спорят о "метафизике Благой вести" и пьют херес, которого так и не дождался Венечка Ерофеев. Пьют, спорят, а потом едут в прекрасный русский город Ковров на митинг партии, запрещенной еще 20 лет назад, когда почти ничего не запрещали.
Непомнящий прошел удивительный путь от антикапиталистического бунта нацболов к глубокой, пропущенной через сердце вере. Православие — это ведь тоже бунт против мира и его князя. "Последний настоящий бунт" — говорил основатель американского православного журнала для панков (странно звучит, правда) "Death to the world" Джастин Марлер.
О Непомнящем я впервые услышал в 2005 году. На Покров выпал снег, мы брели с товарищем через пустырь, оставляя позади себя темные следы подошв. Хотелось курить. Я знал, что у братца в кармане 50 рублей и думал, что сейчас мы зайдем в магазин "Дубок", купим "Золотой явы" и бутылку портвейна. Но мы отправились на почту.
— Зачем на почту? — спросил я товарища.
— Деньги переслать Непомнящему, болеет. Рак мозга, — грустно сказал мой спутник.
Я малодушно надеялся, что у моего приятеля были припрятаны еще какие-то секретные деньги, которые он заранее подготовил, чтобы отправить этому незнакомому мне Непомнящему. Но у него имелись только те самые 50 рублей. Мы пришли на почту и оформили перевод.
В тот вечер — без сигарет и без вина — сидя на кухне, под крепкий чай я слушал Непомнящего. Последние его вещи: "Деяние", "Осень", "Стикс". Многие поклонники, ценившие у Александра разудалые, призывающие к топору песни вроде "Убей янки", не приняли меланхолически-философского крена, характерного для позднего творчества поэта. Например, в "Википедии" в статье о Саше приводится цитата левака Тарасова, который обвиняет Непомнящего в "защите скинов" и "сползании к фашизму". Ну да и Бог с ним. Естественно, Сашу никогда не поймет атеист и человек, у которого внутри кишки. Как там в одной из песен Непомнящего:
"...И болтали те, кому не дано видеть видения,
Мол, они напились сладкого вина".
Да, все правильно, мы напились сладкого вина.
Запись на вечер памяти, пароли и явки по по ссылке: 🐟https://www.group-telegram.com/solsever/3089